зачем вы обидели казенного курьера
Авторская редакция романов Ильфа и Петрова
« Двенадцать стульев » и « Золотой телёнок »
без купюр и цензуры
12 стульев ◦ Двенадцать стульев
Часть 2. В Москве
Глава 28. Два визита
Подобно распеленутому малютке, который, не останавливаясь ни на секунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит головой величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выдувает изо рта пузыри, — Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечного беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородочком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал гимнастику на резиновых кольцах.
Он вел очень хлопотливую жизнь мелкого агента по страхованию от огня, хотя агентом не был, — всюду появлялся и что-то предлагал, несясь по улице, как испуганная курица, быстро говорил вслух, словно высчитывал страховку каменного, крытого железом строения. Сущность его жизни и деятельности заключалась в том, что он органически не мог заняться каким-нибудь делом, предметом или мыслью больше чем на минуту.
Если острота не нравилась и не вызывала мгновенного смеха, Изнуренков не убеждал редактора, как другие, что острота хороша и требует для полной оценки лишь небольшого размышления. Он сейчас же предлагал новую остроту.
— Что плохо — то плохо, — говорил он, — кончено.
В магазинах Авсессалом Владимирович производил такой сумбур, так быстро появлялся и исчезал на глазах пораженных приказчиков, так экспансивно покупал коробку шоколаду, что кассирша ожидала получить с него, по крайней мере, рублей тридцать. Но Изнуренков, пританцовывая у кассы и хватаясь за галстук, как будто его душили, бросал на стеклянную досочку измятую трехрублевку и, благодарно блея, убегал.
Если бы этот человек мог остановить себя хотя бы на два часа, — произошли бы самые неожиданные вещи: может быть, Изнуренков присел к столу и написал бы прекрасную повесть, а может быть, и заявление в кассу взаимопомощи о выдаче безвозвратной ссуды, или новый пункт к закону о пользовании жилплощадью, или книгу «Уменье хорошо одеваться и вести себя в обществе». Но сделать этого он не мог. Бешено работающие ноги уносили его, из двигающихся рук карандаш вылетал, как стрела, мысли прыгали.
Изнуренков бегал по комнате, и печати на мебели тряслись, как серьги у танцующей цыганки. На стуле сидела смешливая девушка из предместья.
— Ах, ах, — вскрикивал Авессалом Владимирович, — божественно, божественно. «Царица голосом и взором свой пышный оживляет пир». Ах, ах. Высокий класс. Вы — королева Марго.
Ничего этого не разобравшая королева из предместий с уважением смеялась.
— Ну, ешьте шоколад, ну, я вас прошу. Ах, ах. Очаровательно.
Он поминутно целовал королеве руки, восторгался ее скромным туалетом, совал ей кота и заискивающе спрашивал:
— Правда, он похож на попугая. Лев! Лев! Настоящий лев! Скажите, он действительно пушист до чрезвычайности. А хвост! Хвост! Скажите, это действительно большой хвост. Ах!
Потом кот полетел в угол, и Авессалом Владимирович, прижав руки к пухлой молочной груди, стал с кем-то раскланиваться в окошко. Вдруг в его бедовой голове щелкнул какой-то клапан, и он начал вызывающе острить по поводу физических и душевных качеств своей гостьи:
— Скажите, а эта брошка действительно из стекла? Ах! Ах! Какой блеск. Вы меня ослепили, честное слово. А скажите, Париж действительно большой город? Там действительно Эйфелева башня. Ах! Ах. Какие руки. Какой нос. Ах.
Он не обнимал девушку. Ему было достаточно говорить комплименты. И он говорил их без умолку. Поток их был прерван посещением Остапа. Великий комбинатор вертел в руках клочок бумаги и сурово допрашивал:
— Изнуренков здесь живет? Это вы и есть?
Авессалом Владимирович тревожно вглядывался в каменное лицо посетителя. В его глазах он старался прочесть, какие именно претензии будут сейчас предъявлены: штраф ли это за разбитое при разговоре в трамвае стекло, повестка ли в нарсуд за неплатеж квартирных денег или прием подписки на журнал для слепых.
— Что же это, товарищ, — жестко сказал Бендер, — это совсем не дело — прогонять казенного курьера.
— Какого курьера? — ужаснулся Изнуренков.
— Сами знаете какого. Сейчас мебель буду вывозить. Попрошу вас, гражданка, очистить стул. Гражданка, над которой только что читали стихи самых лирических поэтов, поднялась с места.
— Нет! Сидите! — закричал Изнуренков, закрывая стул своим телом. — Они не имеют права!
— Насчет прав молчали бы, гражданин. Сознательным надо быть. Освободите мебель! Закон надо соблюдать!
С этими словами Остап схватил стул и потряс им в воздухе.
— Вывожу мебель! — решительно заявил Бендер.
— Как же не вывожу, — усмехнулся Остап, выходя со стулом в коридор.
Авессалом поцеловал у королевы руку и, наклонив голову, побежал за строгим судьей. Тот уже спускался по лестнице.
— А я вам говорю, что не имеете права. По закону мебель может стоять две недели, а она стояла только три дня! Может быть, я уплачу!
Изнуренков вился вокруг Остапа, как пчела. Таким манером оба очутились на улице. Авессалом Владимирович бежал за стулом до самого угла. Здесь он увидел воробьев, прыгавших вокруг навозной кучки. Он посмотрел на них просветленными глазами, забормотал, всплеснул руками и, заливаясь смехом, произнес:
— Высокий класс! Ах. Ах.
Увлеченный разработкой темы, Изнуренков весело повернул назад и, подскакивая, побежал домой. О стуле он вспомнил только дома, застав девушку из предместий стоящей посреди комнаты. Остап отвез стул на извозчике.
— Учитесь, — сказал он Ипполиту Матвеевичу. — Стул взят голыми руками. Даром. Вы понимаете? Меблировка комнаты Иванопуло увеличилась еще на один стул. После вскрытия стула Ипполит
— Шансы все увеличиваются, — сказал Остап, — а денег ни копейки. Скажите, а покойная ваша теща не любила шутить?
— Может быть, никаких бриллиантов нет?
Ипполит Матвеевич так замахал руками, что на нем поднялся пиджачок.
— В таком случае все прекрасно. Будем надеяться, что достояние Иванопуло увеличится еще только на один стул.
— О вас, товарищ Бендер, сегодня в газетах писали, — заискивающе сказал Ипполит Матвеевич. Остап нахмурился. Он не любил, когда пресса поднимала вой вокруг его имени.
— Что вы мелете? В какой газете?
Ипполит Матвеевич с торжеством развернул «Станок».
— Вот здесь. В отделе «Что случилось за день».
Остап несколько успокоился, потому что боялся заметок только в разоблачительных отделах «Наши шпильки» и «Злоупотребителей — под суд». Действительно, в отделе «Что случилось за день» нонпарелью было напечатано:
Попал под лошадь Вчера на площади Свердлова попал под лошадь извозчика № 8974 гр. О. Бендер. Пострадавший отделался легким испугом.
— Это извозчик отделался легким испугом, а не я, — ворчливо заметил О. Бендер. — Идиоты. Пишут, пишут — и сами не знают, что пишут. Ах! Это «Станок». Очень, очень приятно, вы знаете, Воробьянинов, что эту заметку, может быть, писали, сидя на нашем стуле. Забавная история.
Великий комбинатор задумался.
Повод для визита в редакцию был найден.
Осведомившись у секретаря о том, что все комнаты справа и слева во всю длину коридора заняты редакцией, Остап напустил на себя простецкий вид и предпринял обход редакционных помещений: ему нужно было узнать, в какой комнате находится стул. Он влез в местком, где уже шло заседание молодых автомобилистов, и так как сразу увидел, что стула там нет, перекочевал в соседнее помещение. В конторе он делал вид, что ожидает резолюции, в отделе рабкоров узнавал, где здесь, согласно объявлению, продается макулатура. В секретариате узнавал условия подписки, а в комнате фельетонистов спросил, где принимают объявления об утере документов. Таким манером он добрался до комнаты редактора, который, сидя на концессионном стуле, трубил в телефонную трубку.
Остапу нужно было время, чтобы внимательно изучить местность.
— Тут, товарищ редактор, на меня помещена форменная клевета, — сказал Бендер. При этом он заметил, что окно комнаты выходит во внутренний двор.
— Какая клевета? — спросил редактор.
Остап долго разворачивал экземпляр «Станка». Оглядываясь на дверь, он увидел на ней американский замок. Если вырезать кусочек стекла в двери, то легко можно было бы просунуть руку и открыть замок изнутри.
Редактор прочел указанную Остапом заметку.
— В чем же вы, товарищ, видите клевету?
— Как же! А вот это: «Пострадавший отделался легким испугом».
Остап ласково смотрел на редактора и на стул.
— Стану я пугаться какого-то там извозчика. Опозорили перед всем миром. Опровержение нужно.
— Вот что, гражданин, — сказал редактор, — никто вас не позорил, и по таким пустяковым вопросам мы опровержений не даем.
— Ну, все равно, я так этого дела не оставлю, — говорил Остап, покидая кабинет. Он уже увидел все, что ему было нужно.
Вспоминается старый советский анекдот: последнее слово Никиты Белых в суде
Приговор экс-губернатору вынесут 1 февраля
Приговор по делу экс-губернатора Кировской области Никиты Белых, обвиняемого в получении взятки в особо крупном размере, в ближайший четверг, 1 февраля, вынесет Пресненский районный суд. Об этом стало известно в пятницу, 26 января, на заключительном этапе судебного процесса.
Тем временем, подсудимый основательно подготовился к своему последнему слову: заклеймив следствие, он вспомнил Ильфа и Пётрова, Кена Кизи, древних римлян и народный юмор. Он также не обошёл стороной свои достижения, семью и проблемы со здоровьем. Красноречивый, как и недавно осуждённый экс-министр Алексей Улюкаев, экс-губернатор поблагодарил всех и извинился перед теми, кто зря ждал в это день от него политических заявлений.
Сотрудники скорой в суде. Автор фото Дарья Федотова.
В какой-то момент ожидание было прервано одной из прокуроров, Мариной Дятловой. Выйдя из зала суда с листком бумаги, представитель гособвинения сообщила кому-то телефону названия собравшихся СМИ и, видимо, получив «добро», собралась дать комментарий.
Прокурору ничего не оставалось делать, как направиться к выходу.
Вскоре в коридоре показалась постройневшая фигура Белых. Как и прежде, экс-губернатор был во всем черном, с тростью. Оглядев толпу, Белых увидел знакомые лица и изобразил нечто похожее на улыбку.
Следом в зал, обдав толпу ароматом тяжелого и дорогого унисекса, вошла прокурор Светлана Тарасова.
Через 15 минут из зала вышел адвокат и заявил, что у его подзащитного скакнуло давление.
— Сейчас сделают укол, чтобы Никита Юрьевич хорошо выступил, минут через 10-15 начнём.
— Никита Юрьевич, ваше последнее слово,- обратилась к экс-губернатору судья Татьяна Васюченко.
Никита Юрьевич же, удобно облокотившись о решетку, с чувством, с толком начал зачитывать своё последнее слово. Любопытно, но в какой-то момент возникло чувство дежавю. Белых, также как и экс-министр Улюкаев, в своём последнем слове сыпал цитатами, рассказывал анекдоты и вспоминал великих.
— Проблема в том, что этой встречи 5 марта просто не было: никаких контактов с этим человеком не было, не было повода для встречи. Он не заходил в этот день в здание правительства и из всех рабочих графиков видно, что встречи с Судхаймером не было. Интересно, что прокуроры в прениях ссылаются на то, он в этот день прилетал в Киров.
Раскритиковал обвиняемый и абсолютную уверенность гособвинения в правдивости показаний Судхаймера, мол, «такое невозможно выдумать».
Прошёлся подсудимый и по свидетелям стороны обвинения:
Одна из прокуроров, тем временем, занималась своим смартфоном, другая рисовала точки на полях своих записей.
Отметил экс-губернатор и тщетность попыток гособвинения «поймать» его на жизни не по средствам:
В конце своей речи Белых без лишней скромности рассказал, что в течение 7 лет работал в Кирове по 12-14 часов в сутки. При этом у него накопились 200 дней неиспользованного отпуска.
По словам Белых, все время работы он старался показать «что власть может быть другой, открытой, демократичной»:
Он также отметил, что не ради пира, а ради здорового примера занимался благотворительностью, организовывал субботники, донорское движение.
Бывший губернатор также поблагодарил всех, кто его поддержал, и пожелал процветания жителям Кирова. Также признался в том, что его единственное желание быть рядом с любимыми людьми. Среди таковых Белых отметил молодую жену и своих 4 сыновей, которым нужна отцовская подержана. Впрочем, для этого, плавно перешёл экс-чиновник к своему состоянию, нужно здоровье:
Судья, одобрительно кивнув, встала и объявила, что начнёт выносить приговор 1 февраля, в 12.00.
Зачем вы обидели казенного курьера
Приход обязан принять Устав по приказу церковной власти.
— Ответчики: Чтобы исполнить законное Распоряжение церковной власти, Приход должен получить это распоряжение и принять в качестве канонического обоснования своих решений. Приход не получал от архиерея распоряжение принять новый Устав.
— Суд: Приходам предоставлено каноническое основание для принятия нового Устава: журнал № 85 заседания Синода от 10.10.09 года.
— Ответчики: Постановление Синода адресовано епархиальным архиереям. Синод не обращается к приходам. Поэтому журнал № 85 не может быть каноническим основанием для приходских решений.
— Суд: сообщил, что имеется инструкция юридического отдела Патриархии, требующая принять Устав до 10.10.09 года. Показать инструкцию суд отказался. (аудиозапись).
— Ответчики: полагают, что Епархиальный архиерей, которому адресовано Постановление Синода, должен своим официальным Распоряжением довести до приходов решение церковной власти. Распоряжение архиерея будет каноническим основанием для решения прихода.
— Судьи: «Распоряжение архиерея у нас есть, но мы забыли его дома».
— Ответчики просили суд перенести заседание, что бы доставить архиерейское Распоряжение в суд и ознакомить с ним ответчиков.
— Судьи обиделись, что им не верят «нА слово» и отказались перенести заседание суда на другой день. Суд не доказал факт неподчинения Прихода церковной власти.
Главное не бояться и свидетельствовать об Истине. Но прежде, конечно, нужно быть наученным свидетельствовать. Будем стремиться получать духовное образовние!
25 цитат из романа «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова
Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка
Илья Ильф и Евгений Петров написали в соавторстве несколько произведений. Среди них самыми известными стали сатирические романы-фельетоны «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», в которых рассказывается о похождениях по просторам молодой Советской Республики «великого комбинатора», афериста и мошенника Остапа Бендера.
Мы выбрали 25 цитат из «Двенадцати стульев»:
Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка.
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.
Вы не пьете, не курите, девушками не увлекаетесь. Зачем вам деньги? Вы же не умеете их тратить.
Дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих.
Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
Лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся!
Молодая была уже не молода.
Эх, Киса! Мы с вами чужие на этом празднике жизни.
Командовать парадом буду я!
Знойная женщина — мечта поэта!
Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет 12 000 слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов. Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью.
Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
– Вот это ваш мальчик? – спросил завхоз подозрительно.
– Мальчик, – сказал Остап, – разве плох? Типичный мальчик. Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!
Не устраивайте преждевременной истерики. Если вы уже не можете не переживать, то переживайте молча.
Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это — гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору.
Скоро только кошки родятся!
В голове, как ребенок во чреве матери, мягко шевелился свежий армянский анекдот.
Время, которое у нас есть, — это деньги, которых у нас нет.
Ну, ты, жертва аборта. Отдай концы, не отчаливай.
Все существо его протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно.
Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет.
Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице.
Попрошу вас, гражданка, очистить стул.
Дверь открылась. Остап прошел в комнату, которая могла быть обставлена только существом с воображением дятла.
Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.
Зачем вы обидели казенного курьера
Глава XXVIII
Два визита
Подобно распеленутому малютке, который, не останавливаясь ни на секунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит головой величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выдувает изо рта пузыри, – Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечного беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородочком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал гимнастику на резиновых кольцах.
Он вел очень хлопотливую жизнь мелкого агента по страхованию от огня, хотя агентом не был, – всюду появлялся и что-то предлагал, несясь по улице, как испуганная курица, быстро говорил вслух, словно высчитывал страховку каменного, крытого железом строения. Сущность его жизни и деятельности заключалась в том, что он органически не мог заняться каким-нибудь делом, предметом или мыслью больше чем на минуту.
Если острота не нравилась и не вызывала мгновенного смеха, Изнуренков не убеждал редактора, как другие, что острота хороша и требует для полной оценки лишь небольшого размышления. Он сейчас же предлагал новую остроту.
– Что плохо – то плохо, – говорил он, – кончено.
В магазинах Авсессалом Владимирович производил такой сумбур, так быстро появлялся и исчезал на глазах пораженных приказчиков, так экспансивно покупал коробку шоколаду, что кассирша ожидала получить с него, по крайней мере, рублей тридцать. Но Изнуренков, пританцовывая у кассы и хватаясь за галстук, как будто его душили, бросал на стеклянную досочку измятую трехрублевку и, благодарно блея, убегал.
Если бы этот человек мог остановить себя хотя бы на два часа, – произошли бы самые неожиданные вещи: может быть, Изнуренков присел к столу и написал бы прекрасную повесть, а может быть, и заявление в кассу взаимопомощи о выдаче безвозвратной ссуды, или новый пункт к закону о пользовании жилплощадью, или книгу «Уменье хорошо одеваться и вести себя в обществе». Но сделать этого он не мог. Бешено работающие ноги уносили его, из двигающихся рук карандаш вылетал, как стрела, мысли прыгали.
Изнуренков бегал по комнате, и печати на мебели тряслись, как серьги у танцующей цыганки. На стуле сидела смешливая девушка из предместья.
– Ах, ах, – вскрикивал Авессалом Владимирович, – божественно, божественно. «Царица голосом и взором свой пышный оживляет пир»… [*] Ах, ах. Высокий класс. Вы – королева Марго.
Ничего этого не разобравшая королева из предместий с уважением смеялась.
– Ну, ешьте шоколад, ну, я вас прошу. Ах, ах. Очаровательно.
Он поминутно целовал королеве руки, восторгался ее скромным туалетом, совал ей кота и заискивающе спрашивал:
– Правда, он похож на попугая. Лев! Лев! Настоящий лев! Скажите, он действительно пушист до чрезвычайности. А хвост! Хвост! Скажите, это действительно большой хвост. Ах!
Потом кот полетел в угол, и Авессалом Владимирович, прижав руки к пухлой молочной груди, стал с кем-то раскланиваться в окошко. Вдруг в его бедовой голове щелкнул какой-то клапан, и он начал вызывающе острить по поводу физических и душевных качеств своей гостьи.
– Скажите, а эта брошка действительно из стекла? Ах! Ах! Какой блеск. Вы меня ослепили, честное слово. А скажите, Париж действительно большой город? Там действительно Эйфелева башня. Ах! Ах. Какие руки. Какой нос. Ах.
Он не обнимал девушку. Ему было достаточно говорить комплименты. И он говорил их без умолку. Поток их был прерван посещением Остапа.
Великий комбинатор вертел в руках клочок бумаги и сурово допрашивал:
– Изнуренков здесь живет? Это вы и есть?
Авессалом Владимирович тревожно вглядывался в каменное лицо посетителя. В его глазах он старался прочесть, какие именно претензии будут сейчас предъявлены: штраф ли это за разбитое при разговоре в трамвае стекло, повестка ли в нарсуд за неплатеж квартирных денег или прием подписки на журнал для слепых.
– Что же это, товарищ, – жестко сказал Бендер, – это совсем не дело – прогонять казенного курьера.
– Какого курьера? – ужаснулся Изнуренков.
– Сами знаете какого. Сейчас мебель буду вывозить. Попрошу вас, гражданка, очистить стул.
Гражданка, над которой только что читали стихи самых лирических поэтов, поднялась с места.
– Нет! Сидите! – закричал Изнуренков, закрывая стул своим телом. – Они не имеют права!
– Насчет прав молчали бы, гражданин. Сознательным надо быть. Освободите мебель! Закон надо соблюдать!
С этими словами Остап схватил стул и потряс им в воздухе.
– Вывожу мебель! – решительно заявил Бендер.
– Как же не вывожу, – усмехнулся Остап, выходя со стулом в коридор.
Авессалом поцеловал у королевы руку и, наклонив голову, побежал за строгим судьей. Тот уже спускался по лестнице.
– А я вам говорю, что не имеете права. По закону мебель может стоять две недели, а она стояла только три дня! Может быть, я уплачу!
Изнуренков вился вокруг Остапа, как пчела. Таким манером оба очутились на улице. Авессалом Владимирович бежал за стулом до самого угла. Здесь он увидел воробьев, прыгавших вокруг навозной кучки. Он посмотрел на них просветленными глазами, забормотал, всплеснул руками и, заливаясь смехом, произнес:
– Высокий класс! Ах. Ах.
Увлеченный разработкой темы, Изнуренков весело повернул назад и, подскакивая, побежал домой. О стуле он вспомнил только дома, застав девушку из предместий стоящей посреди комнаты.
Остап отвез стул на извозчике.
– Учитесь, – сказал он Ипполиту Матвеевичу. Стул взят голыми руками. Даром. Вы понимаете?
Меблировка комнаты Иванопуло увеличилась еще на один стул. После вскрытия стула Ипполит Матвеевич загрустил.
– Шансы все увеличиваются, – сказал Остап, – а денег ни копейки. Скажите, а покойная ваша теща не любила шутить?
– Может быть, никаких бриллиантов нет?
Ипполит Матвеевич так замахал руками, что на нем поднялся пиджачок.
– В таком случае все прекрасно. Будем надеяться, что достояние Иванопуло увеличится еще только на один стул.
– О вас, товарищ Бендер, сегодня в газетах писали, заискивающе сказал Ипполит Матвеевич.
Остап нахмурился. Он не любил, когда пресса поднимала вой вокруг его имени.
– Что вы мелете? В какой газете?
Ипполит Матвеевич с торжеством развернул «Станок».
– Вот здесь. В отделе «Что случилось за день».
Остап несколько успокоился, потому что боялся заметок только в разоблачительных отделах «Наши шпильки» и «Злоупотребителей – под суд».
Действительно, в отделе «Что случилось за день» нонпарелью было напечатано:
Вчера на площади Свердлова попал под лошадь извозчика № 8974 гр. О. Бендер. Пострадавший отделался легким испугом.
– Это извозчик отделался легким испугом, а не я, ворчливо заметил О. Бендер. – Идиоты. Пишут, пишут – и сами не знают, что пишут. Ах! Это «Станок». Очень, очень приятно, вы знаете, Воробьянинов, что эту заметку, может быть, писали, сидя на нашем стуле. Забавная история.
Великий комбинатор задумался.
Повод для визита в редакцию был найден.
Осведомившись у секретаря о том, что все комнаты справа и слева во всю длину коридора заняты редакцией, Остап напустил на себя простецкий вид и предпринял обход редакционных помещений: ему нужно было узнать, в какой комнате находится стул. Он влез в местком, где уже шло заседание молодых автомобилистов, и так как сразу увидел, что стула там нет, перекочевал в соседнее помещение. В конторе он делал вид, что ожидает резолюции, в отделе рабкоров узнавал, где здесь, согласно объявлению, продается макулатура. В секретариате узнавал условия подписки, а в комнате фельетонистов спросил, где принимают объявления об утере документов. Таким манером он добрался до комнаты редактора, который, сидя на концессионном стуле, трубил в телефонную трубку.
Остапу нужно было время, чтобы внимательно изучить местность.
– Тут, товарищ редактор, на меня помещена форменная клевета, – сказал Бендер.
При этом он заметил, что окно комнаты выходит во внутренний двор.
– Какая клевета? – спросил редактор.
Остап долго разворачивал экземпляр «Станка». Оглядываясь на дверь, он увидел на ней американский замок. Если вырезать кусочек стекла в двери, то легко можно было бы просунуть руку и открыть замок изнутри.
Редактор прочел указанную Остапом заметку.
– В чем же вы, товарищ, видите клевету?
– Как же! А вот это: «Пострадавший отделался легким испугом».
Остап ласково смотрел на редактора и на стул.
– Стану я пугаться какого-то там извозчика. Опозорили перед всем миром. Опровержение нужно.
– Вот что, гражданин, – сказал редактор, – никто вас не позорил, и по таким пустяковым вопросам мы опровержений не даем.
– Ну, все равно, я так этого дела не оставлю, – говорил Остап, покидая кабинет.