дело было так меир шалев
Новая — седьмая в этой серии — книга Меира Шалева, самого популярного в современном Израиле прозаика, полюбившегося и русским читателям, — ироничное, но и печальное повествование, одним из героев которого выступает сам автор. Вы прочтете историю о бабушке Тоне, всю жизнь самоотверженно сражавшейся с грязью, о подаренном ей пылесосе, который ее коварно обманул, о летавшей по ночам ослице Иа, о дедушкином дереве, на котором помидоры росли вместе с анчоусами, о хитроумном жеребце Уайти и о многом-многом другом, вошедшем в семейную мифологию и превращенном поразительным талантом Шалева в замечательную прозу.
Моим дядям и тётям
Стоял жаркий летний день, и я немного вздремнул после полудня, потом очнулся от приятной дремы, поднялся, приготовил себе чашку кофе, отхлебнул и вдруг заметил, что окружающие как-то странно посматривают на меня и с трудом сдерживают смех. Причина этого открылась немедленно: стоило мне наклониться, чтобы застегнуть сандалии, как я увидел, что ногти у меня на ногах, все десять, покрыты блестящим красным лаком.
— Это что за шутки?! — воскликнул я. — Кто меня так разукрасил?
За полуоткрытой дверью веранды послышалось хихиканье, отлично знакомое мне по прежним случаям такого рода.
— Я знаю, кто тут нашкодил! — известил я приоткрытую дверь. — Сейчас я вас поймаю, надеру уши и этим же красным лаком выкрашу вам носы. И увидите, я все это сделаю так быстро, что еще успею вернуться к своему кофе, прежде чем он остынет!
Сдержанное хихиканье превратилось в восторженный детский визг, тем самым подтвердив мои подозрения. Ну конечно — пока я спал, ко мне подкрались мои маленькие племянницы Рои и Номи, дочери моего брата. Младшая, как они потом объясняли хором, покрасила мне четыре пальца, а старшая — остальные шесть. Они рассчитывали, что я со сна ничего не замечу, выйду в таком виде на люди и стану предметом всеобщих насмешек. Сейчас, когда их злостный умысел сорвался, они вбежали в комнату с криком:
— Не смывай краску, дядя Меир, пожалуйста, не смывай, это ужасно красиво!
Я сказал, что полностью с ними согласен. Это, конечно, ужасно красиво, но тут есть одно маленькое затруднение. Мне нужно вот-вот отправляться на некое важное мероприятие и даже выступать там. Не могу же я появиться перед посторонними людьми в таком виде. Ведь сейчас уже лето, летом я хожу в сандалиях, и все увидят мои накрашенные ногти.
Они все это давно знают, заявили мои племянницы, и про важное мероприятие, и про мое выступление там, они потому и раскрасили меня именно сегодня.
На это я, в свою очередь, заявил, что на любое другое мероприятие я с большим удовольствием пошел бы в таком виде, но только не на это. Потому что на то мероприятие, куда я иду сегодня, соберутся такие люди, выступать перед которыми с накрашенными, да еще на ногах, да еще красным лаком ногтями может рискнуть лишь вконец отчаявшийся человек.
Дело в том, что выступление, которое я с таким жаром обсуждал с племянницами, должно было состояться в одном из хозяйств моего родного мошава Нагалаль[1] в Изреельской долине[2]по случаю открытия старого, недавно расчищенного и подновленного оружейного тайника Хаганы[3]. Этот тайник был сооружен во времена британского мандата[4] и укрыт в коровнике, замаскированный под видом ямы для стока мочи. А я в своей первой книге «Русский роман» описал вымышленный тайник точно такого же рода в некой вымышленной деревне нашей Долины. Книга вышла, и тогда в нашем мошаве, в том хозяйстве, где такой тайник в мандатные годы действительно существовал, стали появляться читатели, которые хотели на него глянуть.
Постепенно слух о тайнике стал переходить из уст в уста, число любопытствующих все возрастало, и они начинали уже понемногу досаждать другим мошавникам, но тут сообразительные хозяева поняли, как им «извлечь сладость из этой горечи»[5]. Они подновили дряхлый тайник, построили над ямой небольшую беседку для посетителей и тем самым добавили еще один источник дохода ко всем прочим отраслям своего хозяйства. А на тот день, когда племянницы накрасили мне ногти на ногах своим красным лаком, как раз назначено было официальное открытие этого возрожденного тайника, и меня попросили выступить на торжественной церемонии.
— А посему тащите сюда скорей ацетон и сотрите с меня эту вашу ужасную красоту, — попросил я племянниц. — И пожалуйста, побыстрее, мне уже пора отправляться.
Увы, племянницы категорически воспротивились.
— Пойдешь так! — сказали они хором.
Я снова стал втолковывать, что речь идет о самом что ни на есть мужском празднике и что в нем примут участие несколько поколений бойцов нашей Долины, ветераны Хаганы, Цахала, Хиша и Пальмаха[6], те знаменитые герои штыка и плуга, которые не раз перековывали мечи на орала и обратно, короче, дорогие мои племянницы, — люди того покроя, которым мужчины с накрашенными красным лаком ногтями никак не по душе и не по нраву.
Мои доводы не произвели никакого впечатления.
— А тебе-то что?! — сказали племянницы. — Ты же сам сказал, что это красиво.
— Знаете что?! Если вы сейчас же не сотрете с меня этот лак, я сниму сандалии и надену туфли! — пригрозил я. — И никто не увидит этот ваш лак, напрасны все ваши старания.
— Ты просто трус, — сказали они хором. — Ты боишься, что скажут о тебе в мошаве.
Эти слова возымели немедленное воздействие. Сами того не сознавая, мои малолетние племянницы попали в больное место. Всякий, кто знаком со старым поселенческим движением[7] и когда-нибудь попадал под огонь его критики, знает, что в этих небольших коллективах, в кибуцах и мошавах, взгляды так и буровят, уста щедры на замечания, а слухи взлетают и садятся, как журавли на засеянном поле. А уж тем более в таких местах, основатели и история которых столь прославлены и известны, как в нашем мошаве Нагалаль. Тут требования куда жестче, и если кто хоть раз отклонился от борозды — неважно, вправо или влево, вверх или вниз, даже если то была его единственная, к тому же детская оплошность, — ему это все равно уже не забудут. Что уж говорить о том, кто давно заработал звание «странный», «чудной» или вообще «цудрейтер»[8], да еще вдобавок «не очень удачный» — в полную противоположность «удачному», что является одним из самых высоких знаков отличия, которыми коллектив удостаивает своих преуспевших сыновей.
Однако я уже так много лет прожил в городе, вдали от Нагалаля, что для меня все эти слова: «что», и «скажут», и «в мошаве», — равно как и все их сочетания заметно утратили прежние силу и грозность. Поэтому я подумал-подумал и решил поднять перчатку, точнее, сандалии. Я обулся, сунул в карман текст своего поздравления и с выставленными на всеобщее обозрение накрашенными ногтями отправился на церемонию открытия героического тайника. Домашние провожали меня взглядами — кто весело, кто огорченно, кто насмешливо, а кто и с тревогой: а вернется ли несчастный вообще? И в каком состоянии?!
Дело было так
Новая — седьмая в этой серии — книга Меира Шалева, самого популярного в современном Израиле прозаика, полюбившегося и русским читателям, — ироничное, но и печальное повествование, одним из героев которого выступает сам автор. Вы прочтете историю о бабушке Тоне, всю жизнь самоотверженно сражавшейся с грязью, о подаренном ей пылесосе, который ее коварно обманул, о летавшей по ночам ослице Иа, о дедушкином дереве, на котором помидоры росли вместе с анчоусами, о хитроумном жеребце Уайти и о многом-многом другом, вошедшем в семейную мифологию и превращенном поразительным талантом Шалева в замечательную прозу.
Стоял жаркий летний день, и я немного вздремнул после полудня, потом очнулся от приятной дремы, поднялся, приготовил себе чашку кофе, отхлебнул и вдруг заметил, что окружающие как-то странно посматривают на меня и с трудом сдерживают смех. Причина этого открылась немедленно: стоило мне наклониться, чтобы застегнуть сандалии, как я увидел, что ногти у меня на ногах, все десять, покрыты блестящим красным лаком.
— Это что за шутки?! — воскликнул я. — Кто меня так разукрасил?
Дело было так скачать fb2, epub бесплатно
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма. Но дело у нее не в идейности и не в политике. Писательница забила тревогу, как всякий порядочный человек, когда на глазах у него ни за что гибнут достойные люди. Это беда и боль не только их, но и того народа, который такое допустил. И именно русский человек в романе перечисляет основные черты еврейского народа: «Вековые-то преследования даром не прошли, выковали и характер, и волю, и сплоченность. Любовь к детям. Любовь к родичам… И мудрость Горькая такая, спокойная… с юмором». Проза И. Грековой не просто женская — материнская, от посвящения памяти сына до всей манеры письма, мягкой, лирической. Материнская любовь и умение поставить все на свои места становится единственной спасительной силой, хрупким укрытием от любых бед и эпохальных вихрей. Самые проникновенные и убедительные страницы романа — о детях, «младенчиках», как говорит одна из героинь. Ребенок здесь — «мера всех вещей», главный индикатор человечности. А вечная материнская невысказанность выплескивается явно вставным эпизодом о родах. Многие авторы симпатизируют и сочувствуют своим героям. И. Грекова их любит — открыто, ненавязчиво, горько. По учебнику Елены Вентцель по теории вероятностей студенты занимаются до сих пор. А вот проза И. Грековой известна, увы, далеко не всем. Жаль: в ней есть то, чего порой так не хватает современной, посткакой-то, пластмассовой литературе — простая, теплая, внеисторическая человечность.
Выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис Зингер посвятил роман «Семья Мускат» (1950) памяти своего старшего брата. Посвящение подчеркивает преемственность творческой эстафеты, — ведь именно Исроэл Йошуа Зингер своим знаменитым произведением «Братья Ашкенази» заложил основы еврейского семейного романа. В «Семье Мускат» изображена жизнь варшавских евреев на протяжении нескольких десятилетий — мы застаем многочисленное семейство в переломный момент, когда под влиянием обстоятельств начинается меняться отлаженное веками существование польских евреев, и прослеживаем его жизнь на протяжении десятилетий. Роман существует в двух версиях — идишской и английской, перевод которой мы и предлагаем читателю.
В книгу писателя и журналиста Аркана Карива (1963–2012) вошли два его романа, а также разнообразная малая проза (рассказы, эссе, рецензии), написанная для периодики. Роман «Однажды в Бишкеке», публикуемый впервые и законченный автором незадолго до смерти, имеет подзаголовок: «роман про любовь». Герой романа все тот же Мартын Зильбер, своеобразное alter ego автора, известный его читателям по роману «Переводчик». Авантюрный сюжет, построенный на современных политических реалиях, на сей раз приводит Зильбера в Бишкек, для участия в предвыборной кампании одного из кандидатов в президенты.
«Торквемада» — один из лучших романов знаменитого американского писателя Говарда Фаста. Он посвящен периоду становления испанской инквизиции в конце XV века. Доминиканский монах Томас де Торквемада, назначенный «католическими королями» великим инквизитором, начинает гонения на иудеев, хотя и в его жилах тоже есть еврейская кровь. Благородный испанский дворянин Альваро де Рафаэль пытается противостоять своему бывшему другу, но в результате сам оказывается в камере пыток…
Обычная еврейская семья — родители и четверо детей — эмигрирует из России в Америку в поисках лучшей жизни, но им приходится оставить дома и привычный уклад, и религиозные традиции, которые невозможно поддерживать в новой среде. Вот только не все члены семьи находят в себе силы преодолеть тоску по прежней жизни… Шолом Аш (1880–1957) — классик еврейской литературы написал на идише множество романов, повестей, рассказов, пьес и новелл. Одно из лучших его произведений — повесть «Америка» была переведена с идиша на русский еще в 1964 г., но в России издается впервые.
В книгу вошли три романа известного литовского писателя, ныне живущего в Израиле. Все они стали ярким событием в литературной жизни. Действие их происходит в годы Второй мировой войны, и трагедию еврейского народа автор воспринимает как мировую трагедию. «Там дальше — тоже гетто, — пишет Мерас. — Только и разница, что наше гетто огорожено, а там — без ограды».
Роман «Начало, или Прекрасная пани Зайденман», впервые опубликованный в 1986 году в Париже, стал вершиной творчества польского писателя Анджея Щипёрского (1924–2000). За короткий срок он был издан в двадцати странах, принес автору европейскую известность и был удостоен нескольких литературных премий. В романе Щипёрский обращается к политическим событиям, изменившим жизнь Европы в середине XX века, и стремится разобраться в непростых отношениях, которые складывались на протяжении десятилетий между поляками, немцами и евреями. В Польше фрагменты романа включены в школьные хрестоматии.
Первый, во многом автобиографический роман Далии Софер «Сентябри Шираза» рассказывает о жизни Ирана восьмидесятых годов через историю семьи процветающего еврейского ювелира Исаака Амина, вынужденного после тюремного заключения и пыток бежать из Ирана.
«Нью-Йорк таймс» включила «Сентябри Шираза» в список лучших романов 2007 года.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Новый — восьмой в этой серии — роман Меира Шалева, самого популярного писателя Израиля, так же увлекателен, как уже полюбившиеся читателям России его прежние произведения. Книга искрится интеллектуальной иронией, на ее страницах кипят подлинные человеческие страсти. К тому же автор решился на дерзкий эксперимент: впервые в его творчестве повествование ведется от лица женщины, которой отдано право говорить о самых интимных переживаниях. При этом роман ставит такие мучительные нравственные вопросы, каких не задавала до сих пор ни одна другая книга Шалева. Безжалостно, не считаясь с условностями литературы, автор проникает в самые глубинные, самые потаенные пласты человеческой души. Тайны и преступления в семье героини романа продолжают саднить нашу память еще долгое время после того, как мы перевернем последнюю страницу.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.
«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
«Библия сегодня» написана одним из самых популярных писателей Израиля. Ее персонажи — мужчины и женщины из плоти и крови, с честолюбивыми помыслами и заветными мечтами. Они интригуют, ссорятся, затевают войны, влюбляются — да так, что об этом помнят и спустя тысячелетия. Библия, безусловно, вечная, а значит, современная книга, считает автор, и ведет повествование живым сегодняшним языком, нередко включая своих героев в современный исторический пейзаж.
Библия — это книга, в которой всё — в первый раз. Кто-то плачет, кто-то смеется, кого-то ненавидят, кого-то любят, и все это — впервые. Так кто они, эти «первые»? Что они думали, чего хотели? Библия не отвечает на эти вопросы подробно, она немногословна. Но Меир Шалев, вдумчиво перечитывая истории этих «первых», вскрывает их сокровенные чувства, потаенные мысли, подспудные мотивы. Он ведет нас в мудрые глубины библейского текста, и мы благодарны ему за это волнующее, драматическое, полное неожиданностей и открытий путешествие.
Библия — это книга, в которой всё — в первый раз. Кто-то плачет, кто-то смеется, кого-то ненавидят, кого-то любят, и все это — впервые. Так кто они, эти «первые»? Что они думали, чего хотели? Библия не отвечает на эти вопросы подробно, она немногословна. Но Меир Шалев, вдумчиво перечитывая истории этих «первых», вскрывает их сокровенные чувства, потаенные мысли, подспудные мотивы. Он ведет нас в мудрые глубины библейского текста, и мы благодарны ему за это волнующее, драматическое, полное неожиданностей и открытий путешествие.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Удивительная история о том, как трое мужчин любили одну женщину, ставшую матерью их общего сына, мальчика со странным именем Зейде.
В книге описаны события, происшедшие в одной из деревень Изреэльской долины с двадцатых по пятидесятые годы. Судьбы главных героев повествования — Юдит, матери Зейде, Моше Рабиновича, хмурого вдовца-силача, Глобермана, торговца скотом, обаятельного в своей грубости, и Яакова Шейнфельда, разводившего птиц, ставшего специалистом по свадебным танцам, шитью свадебных платьев и приготовлению свадебных столов ради одной-единственной свадьбы, — оказались фрагментами таинственного узора, полный рисунок которого проясняется лишь на последних страницах книги.
Колоритные обитатели деревни — многочисленные родственники, бухгалтер-альбинос, военнопленный итальянец Сальваторе, а также молодая корова Рахель, похожая на бычка, вороны, канарейки, Ангел Смерти, бумажный кораблик, старый зеленый грузовик, золотая коса, обрезанная в детстве, и исполинский эвкалипт — все они являются действующими лицами этого магического узора.
«Несколько дней» — одно из наиболее любимых читателями произведений известного израильского писателя Меира Шалева, популярного и почитаемого во всем мире. Роман был переведен более чем на двадцать языков. В настоящее время в Италии снимается кинофильм по мотивам произведения.
Перейдя за середину жизненного пути, Рафаэль Мейер — долгожитель в своем роду, где все мужчины умирают молодыми, настигнутые случайной смертью. Он вырос в иерусалимском квартале, по углам которого высились здания Дома слепых, Дома умалишенных и Дома сирот, и воспитывался в семье из пяти женщин — трех молодых вдов, суровой бабки и насмешливой сестры. Жена бросила его, ушла к «надежному человеку» — и вернулась, чтобы взять бывшего мужа в любовники. Рафаэль проводит дни между своим домом в безлюдной пустыне Негев и своим бывшим домом в Иерусалиме, то и дело возвращаясь к воспоминаниям детства и юности, чтобы разгадать две мучительные семейные тайны — что связывает прекрасную Рыжую Тетю с его старшим другом каменотесом Авраамом и его мать — с загадочной незрячей воспитательницей из Дома слепых.
«Кто виноват из них, кто прав. «
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Дело было так
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Моим дядям и тётям
Стоял жаркий летний день, и я немного вздремнул после полудня, потом очнулся от приятной дремы, поднялся, приготовил себе чашку кофе, отхлебнул и вдруг заметил, что окружающие как-то странно посматривают на меня и с трудом сдерживают смех. Причина этого открылась немедленно: стоило мне наклониться, чтобы застегнуть сандалии, как я увидел, что ногти у меня на ногах, все десять, покрыты блестящим красным лаком.
— Это что за шутки?! — воскликнул я. — Кто меня так разукрасил?
За полуоткрытой дверью веранды послышалось хихиканье, отлично знакомое мне по прежним случаям такого рода.
— Я знаю, кто тут нашкодил! — известил я приоткрытую дверь. — Сейчас я вас поймаю, надеру уши и этим же красным лаком выкрашу вам носы. И увидите, я все это сделаю так быстро, что еще успею вернуться к своему кофе, прежде чем он остынет!
Сдержанное хихиканье превратилось в восторженный детский визг, тем самым подтвердив мои подозрения. Ну конечно — пока я спал, ко мне подкрались мои маленькие племянницы Рои и Номи, дочери моего брата. Младшая, как они потом объясняли хором, покрасила мне четыре пальца, а старшая — остальные шесть. Они рассчитывали, что я со сна ничего не замечу, выйду в таком виде на люди и стану предметом всеобщих насмешек. Сейчас, когда их злостный умысел сорвался, они вбежали в комнату с криком:
— Не смывай краску, дядя Меир, пожалуйста, не смывай, это ужасно красиво!
Я сказал, что полностью с ними согласен. Это, конечно, ужасно красиво, но тут есть одно маленькое затруднение. Мне нужно вот-вот отправляться на некое важное мероприятие и даже выступать там. Не могу же я появиться перед посторонними людьми в таком виде. Ведь сейчас уже лето, летом я хожу в сандалиях, и все увидят мои накрашенные ногти.
Они все это давно знают, заявили мои племянницы, и про важное мероприятие, и про мое выступление там, они потому и раскрасили меня именно сегодня.
На это я, в свою очередь, заявил, что на любое другое мероприятие я с большим удовольствием пошел бы в таком виде, но только не на это. Потому что на то мероприятие, куда я иду сегодня, соберутся такие люди, выступать перед которыми с накрашенными, да еще на ногах, да еще красным лаком ногтями может рискнуть лишь вконец отчаявшийся человек.
Дело в том, что выступление, которое я с таким жаром обсуждал с племянницами, должно было состояться в одном из хозяйств моего родного мошава Нагалаль[1] в Изреельской долине[2]по случаю открытия старого, недавно расчищенного и подновленного оружейного тайника Хаганы[3]. Этот тайник был сооружен во времена британского мандата[4] и укрыт в коровнике, замаскированный под видом ямы для стока мочи. А я в своей первой книге «Русский роман» описал вымышленный тайник точно такого же рода в некой вымышленной деревне нашей Долины. Книга вышла, и тогда в нашем мошаве, в том хозяйстве, где такой тайник в мандатные годы действительно существовал, стали появляться читатели, которые хотели на него глянуть.
Постепенно слух о тайнике стал переходить из уст в уста, число любопытствующих все возрастало, и они начинали уже понемногу досаждать другим мошавникам, но тут сообразительные хозяева поняли, как им «извлечь сладость из этой горечи»[5]. Они подновили дряхлый тайник, построили над ямой небольшую беседку для посетителей и тем самым добавили еще один источник дохода ко всем прочим отраслям своего хозяйства. А на тот день, когда племянницы накрасили мне ногти на ногах своим красным лаком, как раз назначено было официальное открытие этого возрожденного тайника, и меня попросили выступить на торжественной церемонии.
— А посему тащите сюда скорей ацетон и сотрите с меня эту вашу ужасную красоту, — попросил я племянниц. — И пожалуйста, побыстрее, мне уже пора отправляться.
Увы, племянницы категорически воспротивились.
— Пойдешь так! — сказали они хором.
Я снова стал втолковывать, что речь идет о самом что ни на есть мужском празднике и что в нем примут участие несколько поколений бойцов нашей Долины, ветераны Хаганы, Цахала, Хиша и Пальмаха[6], те знаменитые герои штыка и плуга, которые не раз перековывали мечи на орала и обратно, короче, дорогие мои племянницы, — люди того покроя, которым мужчины с накрашенными красным лаком ногтями никак не по душе и не по нраву.
Мои доводы не произвели никакого впечатления.
— А тебе-то что?! — сказали племянницы. — Ты же сам сказал, что это красиво.
— Знаете что?! Если вы сейчас же не сотрете с меня этот лак, я сниму сандалии и надену туфли! — пригрозил я. — И никто не увидит этот ваш лак, напрасны все ваши старания.
— Ты просто трус, — сказали они хором. — Ты боишься, что скажут о тебе в мошаве.
Эти слова возымели немедленное воздействие. Сами того не сознавая, мои малолетние племянницы попали в больное место. Всякий, кто знаком со старым поселенческим движением[7] и когда-нибудь попадал под огонь его критики, знает, что в этих небольших коллективах, в кибуцах и мошавах, взгляды так и буровят, уста щедры на замечания, а слухи взлетают и садятся, как журавли на засеянном поле. А уж тем более в таких местах, основатели и история которых столь прославлены и известны, как в нашем мошаве Нагалаль. Тут требования куда жестче, и если кто хоть раз отклонился от борозды — неважно, вправо или влево, вверх или вниз, даже если то была его единственная, к тому же детская оплошность, — ему это все равно уже не забудут. Что уж говорить о том, кто давно заработал звание «странный», «чудной» или вообще «цудрейтер» [8], да еще вдобавок «не очень удачный» — в полную противоположность «удачному», что является одним из самых высоких знаков отличия, которыми коллектив удостаивает своих преуспевших сыновей.
Однако я уже так много лет прожил в городе, вдали от Нагалаля, что для меня все эти слова: «что», и «скажут», и «в мошаве», — равно как и все их сочетания заметно утратили прежние силу и грозность. Поэтому я подумал-подумал и решил поднять перчатку, точнее, сандалии. Я обулся, сунул в карман текст своего поздравления и с выставленными на всеобщее обозрение накрашенными ногтями отправился на церемонию открытия героического тайника. Домашние провожали меня взглядами — кто весело, кто огорченно, кто насмешливо, а кто и с тревогой: а вернется ли несчастный вообще? И в каком состоянии?!
Признаюсь честно: хотя из дому я выходил весьма смело и решительно, но, по мере приближения к месту намеченной церемонии, в моей душе нарастала немалая тревога. А достигнув цели, я уже ощущал