дон корлеоне что значит дон
25 правил жизни Дона Корлеоне
Первейшая обязанность человека — оставаться живым.
Дон Вито Корлеоне (1891—1955) (итал. Vito Corleone, урожд. Андолини) по прозвищу «крёстный отец» — главный герой романа Марио Пьюзо «Крёстный отец» и основанного на нём фильма Фрэнсиса Форда Копполы. Он возглавлял один из самых могущественных кланов итало-американской мафии — семейство Корлеоне.
Марлон Брандо и Роберт Де Ниро, сыгравшие старшего дона Корлеоне в первом и втором фильмах кинотрилогии о семействе Корлеоне, — единственная пара актёров, удостоенных премии «Оскар» за исполнение роли одного и того же персонажа.
1. Первейшая обязанность человека — оставаться живым. А уже потом следует то, что люди именуют честью.
2. Если ты проявляешь щедрость, то придай этой щедрости личную окраску.
3. В день свадьбы дочери ни один сицилиец не может никому отказать в просьбе. И ни один сицилиец не упустит такого случая.
4. Если мужчина не стал своим детям настоящим отцом, он не мужчина.
5. Дружба — это все. Дружба превыше таланта. Сильнее любого правительства. Дружба значит лишь немногим меньше, чем семья. Никогда этого не забывай.
6. У каждого из нас найдется что рассказать о своих невзгодах. Я этого делать не собираюсь.
7. Меня тянет повозиться в саду — делать домашнее вино, когда нальются гроздья.
8. Он деловой человек. Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
9. Я человек суеверный, стыдно признаться, но что поделаешь.
10. Один законник с портфелем в руках награбит больше, чем сто невежд с автоматами.
11. Никогда не сердись, никогда не угрожай и заставь человека рассуждать здраво. Главное искусство состоит в том, чтобы не замечать ни оскорблений, ни угроз и подставлять левую щеку, когда тебя ударят по правой.
12. Иной долг способен сломить самую крепкую силу.
13. Ничто мне так не чуждо в этой жизни, как беспечность. Женщины и дети могут позволить себе жить беспечно, мужчины — нет.
14. Людям, которых любишь, говорить «нет» нельзя — во всяком случае, часто. В этом весь секрет. Когда же все-таки приходится, то твое «нет» должно прозвучать как «да». Или добейся, чтобы они сами сказали это «нет». И не жалей на это времени и усилий.
15. С теми, кто воспринимает несчастный случай как личное оскорбление, несчастные случаи не происходят.
16. Что творилось бы на земле, если б люди, вопреки всяким доводам рассудка, только и знали, что сводили друг с другом счеты? Разве не в этом проклятье Сицилии, где мужчины так заняты кровной местью, что им некогда зарабатывать хлеб для семьи.
17. Я рассуждаю по старинке.
18. Всегда лучше, если друг недооценивает твои достоинства, а враг — преувеличивает твои недостатки.
19. Месть — это блюдо, которое вкуснее всего, когда остынет.
20. Мы не юристы, чтобы выдавать друг другу заверенные ручательства. Мы — люди чести.
22. Одно дело виски, азартные игры, даже женщины — то, чего требует душа у многих и что запрещено отцами церкви и государства. И совсем другое — наркотики.
23. Как знать, не станет ли кто-нибудь из детей моих внуков губернатором или даже президентом — здесь, в Америке, нет ничего невозможного.
24. Жизнь так прекрасна.
25. Будь я всесилен, я явил бы больше милосердия, чем Господь.
Дмитрий Дедов → Феномен Дона Корлеоне
Наступило время признать, что капитализм растерял свои полезные качества, и его пользу для социума нужно оценивать заново. Происходит ли то же самое с современными государствами? В этом нам поможет «Крестный отец».
Начну со следующего тезиса. Крепкие горизонтальные связи обусловлены уверенностью членов социума в их взаимной необходимости. Эта взаимная обусловленность в рыночной экономике складывается за счет разделения труда, а в открытом обществе – за счет признания ценности каждого для социума.
Эти связи не должны быть омрачены властью, это должны быть действительно горизонтальные связи. Феномен дона Корлеоне показывает, что его помощь направлена на получение встречного удовлетворения, причем не сразу, а именно тогда, когда этого захочет дон Корлеоне. Дон Карлеоне ничего не делает бескорыстно для «друзей». Напротив, оказав пустяшную любезность, он требует значительно больших жертв. Это вызвано желанием приобрести такую же власть, какую имеет государство. Он стремиться совершать то самое правосудие, на которое не способны решиться продажные судьи и прокуроры вместе взятые. Однако Карлеоне сам подкупает судей, он понимает, что коррупция способна ослабить государство, и он стремиться к этому ослаблению ради упрочения собственной власти. Таким образом, дружба, а точнее, как указывает Марио Пьюзо, долг дружбы, является лучшим средством для Карлеоне в его стремлении к власти и влиянию.
Но это далеко не все, что можно сказать о крестном отце. Его сущность значительно глубже. Это не просто персонаж, это живой человек, привлекательная модель поведения. Поэтому это самая продаваемая книга в США и, кажется, во всем мире.
Так кто же он, Дон Корлеоне? Глава одного из самых влиятельных мафиозных кланов Нью-Йорка, глава преступной организации? В романе эти факты есть, и их оценивать самим читателям. Но автор Марио Пьюзо явно симпатизирует своему герою за его харизму, силу, ум, величие, достоинство. Он представлен, в первую очередь, как создатель своего мира, своего сообщества. Это сообщество итальянских эмигрантов было задумано Доном как альтернатива «большому» американскому государству, как другой мир, в котором Корлеоне являлся спасителем и заступником бедных, униженных и оскорбленных, где Корлеоне уважали за реальную помощь и могущество, а не за высокий государственный пост, где он пользовался заслуженным, а не формальным авторитетом. Марио Пьюзо демонстрирует влияние Дона как антитезу публичной государственной власти, его искренность и заботу автор противопоставляет фальши и продажности полицейских, судей, сенаторов, которым нет дела до простых людей. В отличие от них Дон оказывает щедрую поддержку каждой работающей на него итальянской семье в случае возникающих проблем (смерть кормильца, тюремное заключение)
Что уж говорить о мудрости Корлеоне, о его стратегическом видении: он прилагает усилия по обеспечению безопасности своего мира (в моей терминологии – своей системы) от внешних факторов, объединив мафиозные кланы, убеждая, что мир лучше вражды, что реальным противником является американское государство, в которое, тем не менее, надо интегрироваться, с которым нельзя открыто конфликтовать, так как оно сильнее, поэтому он направляет самых умных и талантливых в колледжи и университеты, чтобы они могли занять должности в иерархии государственной власти.
Достоин ли он восхищения или все же осуждения за все свои преступления? Как его оценивать: с точки зрения морали или закона? или системного подхода (например, не угрожает такая отделенность эмигрантов стабильности американского государства как системы – этот вопрос сегодня актуален, как никогда)? Я вам предлагаю сделать свой выбор и дать свою оценку.
От себя лишь замечу следующее. Прежде чем осуждать Дона Корлеоне, задумайтесь над тем, а не стремится ли каждый из нас к власти, к созданию своего собственного мира. Трудно властвовать над людьми так, чтобы не принизить их. Этому надо посвятить всю свою жизнь. Поэтому многие, экономя энергию, наслаждаются властью над более скромными объектами: управляя персонажами своей книги, используя преимущество в игре, создавая художественные образы, делая открытия, выдвигая гипотезы. Каждый испытывает властный инстинкт, потому что это делает его человеком и является частью его достоинства.
Вито Корлеоне
Вито Корлеоне
Полное имя
Псевдонимы/Титулы
Происхождение
Национальность
Возраст
Раса/Вид
Род занятий
Силы/Способности
Преступления
Тип злодея
Марлон Брандо и Роберт Де Ниро, сыгравшие старшего дона Корлеоне в первом и втором фильмах кинотрилогии о семействе Корлеоне, — единственная пара актёров, удостоенных премии «Оскар» за исполнение роли одного и того же персонажа (но в разные годы его жизни).
Биография
Вито Андолини родился 7 декабря 1891 года в сицилийском городе Корлеоне. В этой местности Италии действуют безжалостные законы сицилийской мафии — от рук местного мафиозного клана погибли отец, старший брат и мать Вито. Чтобы спасти от неминуемой смерти Вито, его родственники отправили 9-летнего ребёнка одного в Нью-Йорк. Вито отставал в развитии и не разговаривал, поэтому таможенники вместо фамилии в оформленных документах по ошибке вписали название города, из которого приехал Вито.
Во втором фильме трилогии показано, как Вито тяжело и честно трудится в бакалейной лавке в манхэттенском районе трущоб «Маленькая Италия», чтобы прокормить свою семью. Однажды, местный мафиози дон Фануччи приводит к хозяину лавки, в которой работает Вито, своего племянника и заставляет взять его на работу. В результате Вито оказался безработным и был вынужден искать новое занятие.
Вито решает заняться новым делом. После физического устранения Фануччи Вито занимает его место, однако ведёт дела совершенно по-другому. Вито обеспечивает справедливость, защищает лояльных к нему итальянцев. По контрасту с предыдущим «доном» Вито получает одобрение и уважение местных итальянцев.
Для легализации своих криминальных доходов Вито Корлеоне создаёт фирму по торговле оливковым маслом. Якобы по делам фирмы возвращается в Корлеоне, чтобы отомстить убийце родителей.
За исполнение роли молодого дона Вито премии «Оскар» за лучшую роль второго плана был удостоен 30-летний Роберт Де Ниро. Он стал к тому моменту самым молодым актёром, получившим «Оскар».
В начале первой части кинотрилогии 53-летний дон Вито выдаёт замуж свою дочь. Нью-йоркский гангстер Солоццо предлагает ему инвестировать своё состояние в наркобизнес, пророча, что именно за этим будущее. Дон Вито, сохраняя рудименты патриархальной морали, отказывается, аргументируя тем, что растеряет всех друзей-политиков, если начнет заниматься наркобизнесом.
Разочарованный Солоццо подсылает к Корлеоне киллеров. Тяжело раненый, дон Вито передаёт управление семейным бизнесом старшему сыну Сантино, а после его гибели — младшему Майклу. В конце фильма (1955 год) 63-летний дон Вито умирает от сердечного приступа, играя с внуком в саду. Его место во главе клана занимает Майкл Корлеоне.
За исполнение роли гангстера свой второй «Оскар» получил Марлон Брандо (принять статуэтку отказался).
Размышление о фильме Крёстный отец
Размышление о фильме Френсиса Форда Коппола «Крёстный отец»
И Том Хаген, оказавшись на свободе, делает всё от него зависящее, чтобы обезопасить семью и наказать обидчика.
Когда Турку Солоцци нужно встретиться на переговорах с кем-то из семьи Корлеоне, он требует, чтобы это был Майк, а не Санни, хотя Санни старший и после покушения на отца исполняет обязанности главы семьи. Но рядом с Санни Турок не может чувствовать себя в безопасности, даже если будет окружён большим количеством охраны.
Кто знает, может быть, если бы Карло так и не признался и стоял на своём, он благополучно улетел бы в другой штат по билету, который принёс ему Майк.
Слово «интуиция» происходит от латинского слова «intueor», что значит «пристально смотрю». Это способность постигать истину путём её прямого усмотрения. Человек делает выводы умозрительно, не пользуясь логическими рассуждениями, только на основе того, что видит перед собой. Можно сказать, что интуиция складывается из умения наблюдать и слушать. Не каждый человек обладает достаточно развитой интуицией, потому что как раз наблюдать и слушать умеют далеко не все.
Большинство из нас, со своим преобладающим желанием всех «переговорить», слышит только то, что хочет услышать, и видит только то, что хочет увидеть, и читает «между строк», выцепляя из текста только то, что выгодно, нужно, интересно и пр. Остальное, сама суть того, что говорит или пишет другой человек, для нас остаётся неведомо.
В манере разговаривать и слушать собеседника у героев «Крестного отца» всё обстоит совершенно иначе. В их принципах общения прежде всего присутствует умение смотреть и слушать. Это умение видеть и слышать, замечать каждый жест и откладывать в голове каждое слово собеседника. Именно такое умение видеть и слышать помогает героям фильма делать выводы, догадываться, кто друг, а кто предатель.
От Майка Корлеоне не ускользает, что Солоции всё равно убьёт его отца. От самого Дона Корлеоне не ускользает, что командует всем «походом» против его семьи вовсе не «мелкая сошка» Татаглия (Дон семьи, которая хотела с помощью Турка Солоцци заняться продажей наркотиков), а вроде бы солидный и не принимающий участия в войне между семьями дон Бардзини. Интуиция мафиозных Донов и их подчинённых вначале поражает, но становится логичной и понятной, если всмотреться в то, как они умеют смотреть и слушать.
Возникает вопрос: «Неужели нужно быть бандитом, представителем сицилийской мафии, чтобы уметь слушать других людей»?
И Том Хаген, на вопрос Тессио, может ли он спасти того «по старой дружбе», отвечает «Нет». Хотя по его реакции видно, что он переживает тот факт, что приходится убрать человека, который пол жизни был с их семьёй. Но вот вопрос: что заставляет переживать Тома Хагена? Факт того, что приходится совершить вендетту, пусть и не своими собственными руками, или факт того, что человек, всегда считавшийся другом, утверждающий, что «всегда любил» Майка Карлеоне, ради «бизнеса» предаёт того, кого любит?
Почему-то в конце фильма, несмотря на все убийства, несмотря на то, что речь идёт о мафии, симпатия твёрдо держится на стороне семьи Корлеоне. И возникает вопрос: «Почему же только у итальянской мафии семья может быть настоящей ценностью, за которую мужчины отдают жизнь, в которой женщины чувствуют себя как за каменной стеной?»
А в самом деле, почему? Неужели ни в каком другом виде семья в наше время уже существовать не может? Да и то сказать, фильм про 40-50-е годы двадцатого века. Может быть, сейчас и у сицилийцев семья стала значить так же мало, как у нас.
Следовало ещё в начале статьи сделать небольшое уточнение: здесь не обсуждается мафия как явление. Автор статьи знает, что убивать грех и что отмщение надо оставлять Богу. И с этой точки зрения невозможно признать мафию положительным явлением, или правильной и хорошей организацией. Но в фильме «Крёстный отец» более всего интересна не мафия как таковая, а семья, семейные отношение в самом широком и самом конкретном смысле этого слова. И именно о семье и семейных отношениях, о тонкостях взаимоотношений героев фильма хочется говорить, когда речь заходит о «Крёстном отце».
Мир «Крестного отца» и либертарианские принципы
Во избежание ненужных недоразумений сразу скажу, что не рассматриваю этот роман как точное и исчерпывающее описание реальности. Понятно, что это художественный текст, и он имеет с реальностью сложные соотношения. Меня же в данном случае интересует именно описанный в романе мир, его герои, их отношения между собой, их взгляды и представления о жизни.
Наиболее интересен тут старый дон Корлеоне. Он изображен глубоко знающим жизнь, почти мудрым человеком, с последовательной и глубокой жизненной философией. В романе он произносит немало впечатляющих монологов, которые заслуживают подробного разбор с точки зрения риторики, социальной психологии, и даже социальной философии.
Вот один из главных его монологов.
И тогда дон Корлеоне произнес речь, которая запомнилась надолго и заново утвердила его в положении наиболее прозорливого средь них политика, ― исполненная здравого смысла, речь шла прямо от сердца, и речь шла о самом главном. В ней он пустил в оборот выражение, которому суждено было сделаться, на свой лад, не менее знаменитым, чем придуманный Черчиллем «железный занавес», ― правда, оно стало всеобщим достоянием лишь десять лет спустя.
На этот раз впервые он обратился к собравшимся стоя. Невысокий, к тому же и похудевший слегка после своей, как ее предпочитали называть, «болезни», и возраст, пожалуй, стал заметнее ― как-никак шестьдесят лет, ― он тем не менее ни в ком не оставлял сомнений, что в полной мере обрел опять всю свою прежнюю силу, полностью сохраняет присутствие духа и ясность мысли.
― Что же за люди мы с вами, ― сказал он, ― если рассудок для нас ничего не значит? Чем мы тогда лучше диких зверей? Но нет, нам не зря дан разум ― мы способны рассудить сообща, разобраться между собою. Какой мне смысл снова затевать беспорядки, возвращаться к смуте, к насилию? Мой сын погиб, такое уж мне выпало горе, и с этим горем мне жить дальше, ― но для чего мне портить жизнь другим на этой земле, которые ни в чем не виноваты? Вот мое слово ― ручаюсь честью, что я не стану искать отмщения, не стану выведывать правду о делах, содеянных в прошлом. Я удалюсь отсюда с чистым сердцем.
Скажу еще, что нам всегда и во всем надлежит блюсти свой интерес. Здесь собрались люди, которые не желают, чтобы ими помыкали, не желают быть пешками в руках тех, кто сидит наверху. Нам посчастливилось в этой стране. Уже сейчас у многих из нас дети живут лучше, чем мы. У многих сыновья вышли в педагоги, ученые, музыканты, и это счастье для родителей. Внуки, быть может, выйдут и вовсе в большие люди, в новые pezzonovantis. Никому из нас не хотелось бы видеть, что дети идут по нашим стопам, ― такая жизнь чересчур тяжела. Они могут жить как все, их положение и безопасность обеспечены нашим мужеством. Вот у меня есть внуки, и как знать, не станет ли кто-нибудь из детей моих внуков губернатором или даже президентом ― здесь, в Америке, нет невозможного. Надо только шагать в ногу со временем. А время стрельбы и поножовщины прошло. Пора брать умом, изворотливостью, коль скоро мы деловые люди, ― это и прибыльней, и лучше для наших детей и внуков.
Ну, а чем нам с вами заниматься ― о том мы не пойдем спрашивать начальство, этих pezzonovantis, которые норовят за нас решать, как нам распорядиться своей жизнью, которые развязывают войны, оберегая свое добро, а воевать посылают нас. Кто сказал, что мы обязаны подчиняться законам, придуманным ими в защиту своих интересов и в ущерб нашим? И кто они такие, чтобы вмешиваться, когда мы тоже хотим позаботиться о своих интересах? Это наше дело. Sonna cosa nostra, ― сказал дон Корлеоне. ― Наше дело, наши заботы. Мы сами управимся в своем мире, потому что это наш мир, cosa nostra. И мы должны держаться вместе, чтобы оградить его от вмешательства посторонних. А иначе быть бычку на веревочке ― вденут нам в нос кольцо, как вдели его миллионам неаполитанцев и других итальянцев в этой стране.
Во имя этого и отказываюсь я от мести за своего убитого сына ― во имя общего блага. Клянусь вам, что до тех пор, покуда я отвечаю за действия моего семейства, никого из тех, кто здесь находится, без справедливых оснований, без серьезнейшего повода пальцем не тронут. Во имя общего блага я готов поступиться также и своей выгодой. Порукой тому мое слово и моя честь, которым я, как знают многие из вас, никогда не изменял.
Но есть у меня при этом и своекорыстный интерес. На моего младшего сына пало подозрение в убийстве Солоццо и капитана полиции ― он был вынужден бежать. Теперь мне предстоит добиться, чтобы с него сняли это ложное обвинение и он мог спокойно вернуться домой. Это ― моя забота, мне ее и расхлебывать. Либо я должен найти настоящих виновников, либо, возможно, найти для властей бесспорные доказательства того, что он невиновен, ― может быть, свидетели и осведомители еще откажутся от своих ложных показаний. Как бы то ни было, это, повторяю, моя забота, и, полагаю, я с нею справлюсь.
Однако вот что я хотел бы здесь заявить. Я ― человек суеверный, стыдно признаться, но что поделаешь. Так вот. Если вдруг с моим младшим сыном произойдет несчастный случай, если его ненароком подстрелит полицейский офицер, если он повесится в тюремной камере, если объявятся новые свидетели с показаниями против него ― я, по суеверию, припишу это злой воле кого-то из присутствующих. Скажу больше. Если в моего сына ударит молния, я буду винить в этом некоторых из вас. Если самолет его упадет в море, пароход пойдет ко дну, если он схватит смертельную простуду, если на его машину наедет поезд ― я, из чистого суеверия, сочту, что, значит, кто-то из сидящих здесь все еще желает мне зла. Такого рода злую волю, господа, такую несчастную случайность я не прощу никогда. Но в остальном ― клянусь спасением души своих внучат ― я ни при каких обстоятельствах не нарушу мир, заключенный сегодня. Неужели, в конце концов, мы ничем не лучше этих pezzonovantis, загубивших на нашем веку бессчетные миллионы людей?
— апелляция к рассудку, к рациональному построению отношений («нам не зря дан разум ― мы способны рассудить сообща, разобраться между собою»);
— приоритет автономии и частных интересов («мы сами управимся в своем мире, потому что это наш мир, cosa nostra», «нам всегда и во всем надлежит блюсти свой интерес»);
— отказ подчиняться решениям государственных начальников и навязанным ими законам («норовят за нас решать, как нам распорядиться своей жизнью, которые развязывают войны, оберегая свое добро, а воевать посылают нас. Кто сказал, что мы обязаны подчиняться законам, придуманным ими в защиту своих интересов и в ущерб нашим? И кто они такие, чтобы вмешиваться, когда мы тоже хотим позаботиться о своих интересах?»)
— призыв к мирному сотрудничеству, к решению проблем путем договоров;
— отказ от агрессивного насилия («покуда я отвечаю за действия моего семейства, никого из тех, кто здесь находится, без справедливых оснований, без серьезнейшего повода пальцем не тронут»);
— право на самозащиту («такую несчастную случайность я не прощу никогда»)
Есть только одно существенное отличие от классического либертарианства: субъектами этого мира являются не люди, а кланы. Именно кланы владеют собственностью, ведут экономическую деятельность, вступают в переговоры, дают отпор в случае необходимости. Отдельный человек там имеет права, собственность, защиту только в силу того, что он входит в клан. При этом внутри клана отношения совершенно не либертарианские, это жесточайшая авторитарная структура, где культивируется послушание вышестоящим и безусловная пожизненная преданность, где ненадежных выбрасывают без объяснения, а отступников и предателей убивают.
Дон поднялся из-за стола. Его лицо оставалось бесстрастным, но от голоса его стыла кровь.
― Мы с вами знаем друг друга не первый год, ― сказал он, ― однако до сих пор вы никогда не приходили ко мне за помощью или советом. Я что-то не припомню, когда в последний раз вы приглашали меня к себе на чашку кофе, а ведь вашу единственную дочь крестила моя жена. Будем говорить откровенно. Вы пренебрегали моей дружбой. Вы боялись оказаться мне обязанным.
Бонасера глухо сказал:
― Я не хотел навлекать на себя неприятности.
Дон вскинул вверх ладонь.
― Нет, постойте. Помолчите. Америка представлялась вам раем. Вы открыли солидное дело, вы хорошо зарабатывали, вы решили, что этот мир ― тихая обитель, где можно жить-поживать в свое удовольствие. Вы не позаботились о том, чтобы окружить себя надежными друзьями. Да и зачем? Вас охраняла полиция, на страже ваших интересов стоял закон ― какие беды могли грозить вам и вашим присным? И для чего вам нужен был дон Корлеоне? Ну что ж. Мне было больно, но я не привык навязывать свою дружбу тем, кто ее не ценит, ― тем, кто относится ко мне с пренебрежением. ― Дон помолчал и взглянул на похоронщика с вежливой и насмешливой улыбкой. ― И вот теперь вы приходите ко мне и говорите: «Дон Корлеоне, пусть вашими руками свершится правосудие». Причем просите вы меня непочтительно. Вы не предлагаете мне свою дружбу. Вы приходите в мой дом в день свадьбы моей дочери и предлагаете мне совершить убийство, а после прибавляете, ― дон Корлеоне с издевкой передразнил Бонасеру: ― «Я заплачу вам сколько угодно». Нет-нет, я не обижаюсь ― только чем я мог заслужить у вас подобное неуважение к себе?
Из глубины души, истерзанной мукой и страхом, у похоронщика вырвался вопль:
― Америка приютила и обогрела меня. Я хотел быть образцовым гражданином. Хотел, чтобы мое дитя стало дочерью Америки.
Дон дважды одобрительно хлопнул в ладони.
― Прекрасные речи. Великолепно. Раз так, вам не на что жаловаться. Судья вынес свой приговор. Америка сказала свое слово. Навещайте свою дочку в больнице, носите ей цветы и сладости. Они порадуют ее. И сами утешьтесь. В конце концов, беда не так уж велика, ребята молодые, горячие, один к тому же ― сынок видного политика. Да, милый Америго, вы всегда были честным человеком. И хотя вы пренебрегли моей дружбой, я должен признать, что на слово Америго Бонасеры можно положиться со спокойной совестью. А потому дайте мне слово, что вы выкинете из головы эти бредни. Это совсем не по-американски. Простите. Забудьте. Мало ли в жизни неудач.
Во всем этом звучала такая злая, ядовитая насмешка ― в голосе дона слышалось столько сдержанного гнева, что от незадачливого похоронщика остался лишь сгусток студенистого страха, однако заговорил он и на этот раз храбро:
― Я прошу, чтобы свершилось правосудие.
Дон Корлеоне отрывисто сказал:
― Правосудие уже свершилось на суде.
Бонасера упрямо затряс головой:
― Нет. На суде свершилось правосудие для тех мальчишек. Для меня ― нет.
Дон склонил голову, показывая, что сумел оценить всю тонкость такого разграничения.
― В чем же состоит правосудие для вас? ― спросил он.
― Око за око, ― сказал Бонасера.
― Вы просите большего, ― сказал дон. ― Ведь ваша дочь осталась жива.
Бонасера с неохотой сказал:
― Пусть они испытают те же страдания, какие доставили ей.
Дон выжидал, что он скажет дальше. Бонасера собрал последние остатки мужества и договорил:
― Сколько мне заплатить вам за это?
То был крик отчаяния.
Дон Корлеоне повернулся спиной к просителю. Это означало, что разговор окончен. Бонасера не шелохнулся.
Тогда со вздохом, как человек, неспособный по доброте сердечной держать зло на друга, когда тот ступил на ложный путь, дон обернулся к похоронщику, который в эту минуту мог бы помериться бледностью с любым из своих покойников. Теперь дон Корлеоне заговорил терпеливо, ласково.
― Отчего вы страшитесь искать покровительства прежде всего у меня? ― сказал он. ― Вы обращаетесь в суд и ждете месяцами. Вы тратитесь на адвокатов, которые отлично знают, что вас так или иначе оставят в дураках. Считаетесь с приговором судьи, а этот судья продажен, как последняя девка с панели. Дело прошлое, но в те годы, когда вам нужны были деньги, вы шли в банк, где с вас драли убийственные проценты, ― вы, как нищий, стояли с протянутой рукой, покуда кто-то вынюхивал, в состоянии ли вы будете вернуть деньги, пока другие совали нос к вам в тарелку, подглядывали за вами в замочную скважину.
Дон на мгновение замолчал, и в его голосе прибавилось строгости:
― Между тем, если бы вы пришли ко мне, я протянул бы вам свой кошелек. Если бы обратились ко мне за правосудием, то обидчики вашей дочери, эти подонки, уже сегодня заливались бы горькими слезами. Если бы, волею злого случая, вы ― достойный человек ― нажили себе недругов, они бы стали и мне врагами, и тогда, ― дон поднял руку, указуя перстом на Бонасеру, ― тогда, вы уж поверьте, они бы вас боялись.
Бонасера поник головой и сдавленно прошептал:
― Будьте мне другом. Я принимаю ваши условия.
Дон Корлеоне положил ему руку на плечо.
― Хорошо, ― сказал он. ― Пусть свершится правосудие. Быть может, настанет день ― хоть я и не говорю, что такой день непременно настанет, ― когда я призову вас сослужить мне за это службу. А пока примите этот акт правосудия как дар от моей жены, крестной матери вашей дочки.
У себя в городе я постараюсь главным образом сбывать товар цветному населению, черным. Это самые лучшие клиенты, с ними меньше неприятностей, да и потом они же все равно животные. Черному все трын-трава ― жена, семья, он и себя-то не уважает. Вот и пусть травит себе душу дурманом.
Ну, а слова насчет цветных и вовсе пропустили мимо ушей. Негры здесь никого не волновали и совершенно не шли в расчет. Если они позволили обществу стереть себя в порошок, значит, они ничего не стоят, и то, что дон Детройта вообще упомянул о них, лишь доказывало, что он имеет свойство вечно отклоняться от сути дела.