Как поступить когда ребенок говорит что ему все равно
Ни кнута, ни пряника! Что делать, когда ребёнок говорит «нет»
Ребенок и его требования — как правильно реагировать.
Гордон Ньюфелд доктор философии, канадский психолог
Что делать, если ребенок капризничает и на все отвечает «не хочу, не буду»? А если подросток вообще отказывается подчиняться? Наказывать — или, наоборот, обещать что-то в награду? Канадский психолог и психотерапевт Гордон Ньюфелд и педиатр Габор Матэ хотят возвратить родителям их интуицию и предлагают эффективные стратегии для сохранения и восстановления отношений с ребёнком.
Почему ребенок сопротивляется
Есть такая крайность — интерпретировать сопротивление ребенка как демонстрацию силы или как борьбу за всемогущество. Это заблуждение можно понять: чувствуя недостаток собственной власти, мы проецируем стремление к власти на ребенка. Если я не контролирую ситуацию, значит, это делает мой ребенок; если у меня нет власти, значит, ею наделен ребенок; если я не главный в семье, значит, эту роль берет на себя ребенок. Вместо того чтобы взять на себя ответственность за мою собственную слабость, я считаю своего ребенка борцом за власть. Кому-то даже младенец может показаться всемогущим: он определяет распорядок вашего дня, срывает ваши планы, лишает вас сна, задает тон ситуации.
Проблема в том, что когда мы относимся к своим детям как к обладателям силы, мы не видим, как сильно мы им нужны. Даже если ребенок действительно пытается контролировать нас, он делает так, потому что нуждается в нас, зависит от нас и знает, что без нас ему не справиться. Если бы он на самом деле обладал силой, ему не нужно было бы добиваться от нас выполнения его требований.
Некоторые родители уходят в оборону, столкнувшись с ребенком, которого они воспринимают как требовательного, и пытаются защититься от него. Взрослые реагируют на давление точно так же, как это делают дети — уклоняясь, упираясь, возражая и сопротивляясь. Наш собственный инстинкт противления пробуждается и вынуждает нас бороться с нашими собственными детьми, и это больше битва противлений, чем битва воли. Печально то, что ребенок в этом случае теряет родителя, в котором он отчаянно нуждается.
Наше сопротивление только усиливает требовательность ребенка и подрывает отношения привязанности — нашу последнюю надежду, самое главное для нас.
Отношение к противлению как к демонстрации силы провоцирует нас на применение психологического давления и оправдывает его использование. Мы стараемся противопоставить кажущемуся применению силы нашу силу. Мы напускаем на себя важный вид, мы повышаем голос и пытаемся выиграть любой ценой. Чем больше насилия мы применяем, тем большее противление вызовет наше поведение. Если наше поведение станет причиной беспокойства, которое служит психологическим сигналом тревоги для ребенка и говорит о том, что важная привязанность находится под угрозой, поддержание близости будет основной целью нашего отпрыска.
Напуганный ребенок поспешит наладить с нами отношения и вернуть наше расположение. Нам может показаться, что мы достигли цели, добившись от ребенка «хорошего поведения», но такая капитуляция не пройдет без последствий. Отношения будут ослаблены неуверенностью, вызванной нашим раздражением и нашими угрозами. Чем больше силы мы применяем, тем больше истощаются наши отношения. Чем слабее становятся взаимоотношения, тем больше риск, что нас заменят — в наши дни заменой, скорее всего, выступят сверстники ребенка. Не только ориентация на ровесников является основной причиной возникновения противления, но и наша реакция на противление может спровоцировать ее появление.
Инстинкт подсказывает нам, что, когда у нас не хватает сил на решение задачи, хотим мы сдвинуть гору или изменить поведение ребенка, нужно искать рычаги для этого. Родительские рычаги воздействия на ребенка, как правило, делятся на два вида: подкуп и принуждение. Если простые указания, такие как: «Пожалуйста, помоги накрыть на стол» не действуют, мы можем добавить какой-нибудь стимул, например: «Если ты поможешь мне накрыть стол, я дам тебе твое любимое лакомство». Или, если недостаточно просто напомнить ребенку, что пора делать уроки, мы можем пригрозить ему лишить его какой-либо из его привилегий. Мы можем говорить более сердитым голосом или держаться более строго.
Поиск рычагов не прекращается никогда: санкции, награды, отмена привилегий, лишение компьютера, игрушек или карманных денег; разлучение с родителем или с друзьями; сокращение времени просмотра телевизора или полный запрет на него, запрет на пользование автомобилем и так далее, и тому подобное. Нередко приходится слышать, как кто-то жалуется, что уже больше не может придумать, чего еще лишить ребенка.
С уменьшением родительской власти нарастает наша потребность в рычагах влияния. Для обозначения их придумано множество эвфемизмов: подкуп называют наградой, стимулом, положительным подкреплением; угрозы и наказания окрестили предостережениями, естественными последствиями и негативным подкреплением; применение психологического давления часто именуют модифицирующим поведением или уроком. Эти эвфемизмы маскируют попытки мотивировать ребенка внешним давлением, потому что его врожденную мотивацию сочли неполноценной.
Привязанность — это естественное чувство, она формируется внутри нас; рычаги же изобретаются и устанавливаются извне. Применение рычагов влияния в любой другой области мы расцениваем как манипуляцию.
Но в сфере воспитания такие способы заставить ребенка подчиняться нашей воле часто считаются нормальными и допустимыми. Все попытки применения рычагов для мотивации ребенка — это психологическое давление, не важно, используем мы «позитивное» принуждение в виде наград или «негативное» — в виде наказаний.
Манипуляция — не важно, проявляется она в форме поощрений или наказаний — может временно заставить ребенка подчиняться, но так мы не сможем сделать желаемое поведение свойством его личности. Идет ли речь о том, чтобы поблагодарить или извиниться, поделиться с кем-то, изготовить самостоятельно подарок или открытку, убраться в комнате, ценить окружающих, выполнять домашнюю работу или заниматься на фортепиано, — чем больше будет принуждения, тем меньше шансов, что ребенок захочет делать это по собственной воле. И чем меньше ребенок выполняет то, что требуется, по собственной воле, тем больше родители и учителя склонны изобретать различные рычаги. Так запускается постоянно набирающее обороты противоборство силы и противления, которое требует все большего и большего количества рычагов. Истинная опора родительства разрушается.
Эксперимент
Существует множество доказательств, полученных экспериментально или в реальной жизни, иллюстрирующих то, как сила противления способна саботировать поверхностные поведенческие цели, добиваться которых пытаются путем психологического давления или манипулирования.
В одном из таких экспериментов участвовали дошкольники, которым нравилось рисовать фломастерами. Детей разделили на три группы: одной группе пообещали красивые грамоты, если они будут рисовать фломастерами; другой не пообещали ничего, но в конце наградили за рисование такими же грамотами; третьей группе грамот не обещали и не давали. Следующий такой же тест был проведен несколько недель спустя, но ни о каких наградах уже не упоминалось; обе группы, в которых было использовано позитивное подкрепление, были гораздо меньше настроены рисовать. Инстинкт противления гарантирует, что использование силы приведет к негативным последствиям.
В похожем эксперименте психолог Эдвард Деси наблюдал за поведением двух групп студентов колледжа: им нужно было решить задачу, которая поначалу всем была одинаково интересна. Одна группа, решив задачу, получала финансовое вознаграждение; другой не давали никаких внешних стимулов. Как только платежи прекратились, члены группы, которым платили за решение задач, были гораздо меньше настроены продолжать участвовать в эксперименте, чем те, которым не платили. «Награды могут увеличить вероятность желаемого поведения, — пишет профессор Деси, — но только до тех пор, пока они продолжают поступать. Конец наградам — конец игре».
Детское противление легко принять за стремление к власти. Мы и так не можем похвастаться, что управляем своей судьбой, но растить ребенка, ежедневно сталкиваясь с противлением в нем — значит внедрить в наше сознание факт собственного бессилия навсегда. В современном обществе никого уже не удивляют и никому не кажутся странными родители, которых третируют дети и которые чувствуют себя беспомощными перед ними. Когда привязанность «ребенок—родитель» недостаточно сильна, мы остро ощущаем собственное бессилие, а собственных детей начинаем подозревать в том, что они нами манипулируют, контролируют и что они вообще куда могущественнее нас.
Самая правильная реакция на противление ребенка — это укрепление своих взаимоотношений с ним и отказ от давления на него.
На редкость показательная статья: укрепляй отношения и все образуется. Автору кажется, что у меня с ребенком заведомо плохие отношения и их надо укреплять. Это первый ошибочный постулат статьи (или надо писать: статья для нехороших, злобных родителей). Второй ошибочный постулат: давление на ребенка разрушает отношения. Да с какого, простите, перепугу? Нет, если родители уже воспринимаются ребенком как враги, то тогда конечно. Если он их не уважает и считает их требования глупыми, то тем более.
А если нет?
Если все таки напрячься и представить себе, что родители и дети любят друг друга и не боятся друг друга (что важно). Что требования родителей совпадают с требованиями, которым ребенок мечтает соответствовать и сам, но для этого просто не хватает силы воли.
Итак. Я люблю маму и знаю, что она любит меня.
Я считаю, что делать уроки каждый день, быстро и как следует хорошо.
Но мне психологически трудно оторваться от книжки (телевизора, компьютерной игры) и сесть за уроки. А сев за уроки, мне трудно сосредоточиться на задачах-упражнениях, так как я люблю помечтать. В результате мечтаний уроки затягиваются, а в результате их затягивания за них еще труднее сесть.
Теперь представим себе, что мама входит в мою комнату и говорит: «Ира, за окном уже темнеет, а ты, как я погляжу, еще за уроки не садилась.»
Я в ответ: «Мамочка, я еще полчасика поиграю и сяду.»
Она: «Так, если через два часа все не будет сделано или сделано кое как, получишь ремня».
После этих слов в мою кровь сразу же начинает поступать адреналин и я быстренько сажусь за уроки и уже через час с небольшим тащу их маме на проверку, чтобы потом уже спокойно вернуться к книжке (компьютеру, пойти к подружке). Делая уроки, я мечтаю уже не о высоком, я мечтаю не получить ремня и эти мечты уже только помогают сосредоточиться именно на уроках.
Боюсь ли я ремня? Ни фига я его не боюсь, за такую фигню сильно не влетит. Мне вообще сильно никогда не влетало. Но, тем не менее, я очень не хочу его получать. Это типа не входит в мои ближайшие планы, ну никак. Уверена ли я, что получу его, если напортачу с уроками? Абсолютно уверена, мама выпорет за милую душу, она вообще считает, что это полезно, если в меру. О! Она потом еще и хвастаться всем подряд (папе, дедушке, дойдет и до двоюродной сестры, блин) станет, что меня выпорола. А это вообще сводит меня с ума!
Воспринимаю ли я это как давление? Еще бы! Возникает ли у меня желание этому давлению противостоять и делать наоборот? Нет, я считаю, что это самое глупое, что только можно придумать. Это все равно, что противостоять трескучему морозу, разгуливая по улице босяком. Надо быть полной дурой!
Уроки сделала, уже играю. Считаю ли я, что мама у меня с прибабахом? Да, считаю, но в конце концов у всех свои чудачества и это еще не самое худшее. Вот у Ленки и комп, и телевизор, и телефон отобрали. И дома заперли. И пилят целыми днями. А Томку очень любят и балуют, но жалеют и считают дурочкой, хотя она просто ленивая. Вообще-то, такую идеальную девочку как я достаточно было бы просто настойчиво попросить. Обидно, что мама этого не понимает. Зато адреналин.
Нет, но пороть в выпускном классе. Ма-аааааам, ты вообще сколько еще меня пороть собираешься? Чего?! Пока диплом не принесу?! Нет, ну вы ее слышали? Я буду жаловаться в ЮНЕСКО! Что? Хоть в ООН? Ну ты, блин, жжешь по полной. Это мы так шутим.
Теперь второй вариант. Мама входит в комнату и начинает укреплять со мной отношения. Целует. Говорит, что я сегодня прекрасно выгляжу (врет, из-за лени и расхлябанности я заменила две тренировки походами в МД и теперь толстая как корова). В сотый раз рассказывает про то, что без образования мне будет тяжело в жизни. Я уже наизусть это выучила. Я, блин, играю, а она опять за свою шарманку.
Ладно, через 20 минут пустых разговоров она уговаривает меня сесть за уроки. Естественно, я сразу начинаю мечтать о высоком (в лучшем случае) или думать о том, какой тупизм в сотый раз рассказывать про «ученье свет, а неученье тьма).
Адреналина никакого. Откуда ему взяться?
Хорошо. Допустим все равно второй вариант предпочтительнее, так как он укрепляет отношения наверняка, а первый их все же ставит под сомнение.
У меня вопрос. В институте на ребенка никто давить не будет? Или это должно разрушить отношения с преподавателями? А на работе?
Если взять на вооружение логику автора статьи, то сначала надо добиться того, чтобы на ребенка не смели давить и чужие люди, а не только родители. Иначе потом будет стресс. На работу устроился, а там, оказывается, давят.
Женился, а жена, гадина, давить начинает. А это разрушает отношения, значит развод.
То есть если давление разрушает отношения всегда, то человек должен жить один и нигде не работать. Иначе просто труба.
Где, если не в семье, ребенок научится адекватно воспринимать давление на себя? Противостоять этому давлению в том числе. Именно потому, что родители обычно любят, семья самое безопасное место для обучения противостоянию давлению или адекватному его восприятию. Мама все равно не сможет давить слишком сильно, если это мама, а не злая мачеха. Значит на ней можно потренироваться. Тренироваться на прапоре в армии я никому бы не рекомендовала.
Перестаньте его заставлять, говорит психолог. И что будет?
Если вы росли ботаником, а ребенок – другой
Екатерина Мурашова семейный психолог, автор книг, проводит лекции для родителей
Подросток совсем перестал делать уроки и при первой возможности прогуливает школу. Родителям дают экстремальный совет: передать 13-летнему сыну ответственность за учебу и прекратить войну за хорошие оценки. Как решиться на такое? Рассказывает психолог Екатерина Мурашова.
Телефонный звонок по обычному городскому телефону (все давно звонят по мобильнику, только мама — по городскому, из-за нее его и не выключаю).
— Катя, здравствуй, прости, что беспокою, даже не надеялся, что этот старый телефон еще действует, пожалуйста, дай совет, мне очень нужна твоя помощь.
Голос не узнаю. Но очень мало людей в этом мире обращаются ко мне на «ты». Семья, одноклассники, однокурсники, еще пара-тройка друзей из детства. Всё.
— Простите, пожалуйста, а вы кто? И чем я могу вам помочь?
— Я Михаил Ведерников, мы вместе учились в университете. Мила Громова сказала мне, что ты теперь психолог, и посоветовала.
О, Мишка! Сокурсник, энтомолог, «ботаник» в самом чистом виде. Мы не дружили, но, пожалуй, приятельствовали и на первом курсе входили в одну компанию. Я даже обрадовалась, хотя понимала уже, что повод Мишкиного возвращения в мой круг вряд ли окажется радостным.
— Окей, Мишка, будешь говорить по телефону или встретимся?
Встретились. Обрадовалась еще два раза. Первый раз — что вижу Мишку почти не изменившимся, таким, как помню: рассеянный взгляд из-под очков — привет из юности. Второй раз, с мягкой насмешкой, — у нашего «ботаника» оказались такие обычные проблемы!
Отвали, братан-ботан!
Ребенок не хочет учиться! Младший сын, тринадцать лет. Второй брак. Первый Мишкин брак я помню отчетливо: она тоже наша однокурсница, не красавица, но чертовски обаятельна и харизматична, приезжая, Мишка таскался за ней как хвост, влюбился без памяти, красивейший ранний роман, семья была против женитьбы, но Мишка настоял, родился ребенок, а потом все как-то очень быстро кончилось, и они разбежались. Теперь припоминаю: мне говорили, что много лет спустя Мишка женился на своей аспирантке. Получается, что это и было тринадцать лет назад. Как же летит время!
— Кать, поверь, у нас в доме уже давно не жизнь, а какой-то непрекращающийся кошмар! Мне просто не хочется идти с работы домой. С головой у Витьки все в порядке, это даже не обсуждается. Но! Раньше он учился в математической школе, легко поступил и мог бы. Но он ни черта не делал, за уроки его приходилось сажать, угрожая ремнем. Ты представляешь, насколько это для нас «органично»!
Разумеется, в конце концов нас оттуда попросили: ваш мальчик, безусловно, способный, но мы готовы учить только тех детей, которые сами этого хотят. Мы решили: ладно, может быть, эта программа ему все-таки тяжеловата. Перевели в обычную школу. Так там он совсем расслабился! Уроки не делает, ему никогда ничего не задано, использует малейший повод, чтобы в школу не ходить совсем, врет напропалую.
— А что делает-то? Интересы какие-нибудь есть?
— Ни-че-го! Абсолютно ничего. Музыку бросил еще в прошлом году.
— А все же? Уроки он не учит, ну надо же ему как-то проводить время.
— Гоняет на велосипеде, играет с друзьями в футбол во дворе, смотрит телевизор, играет в компьютерную приставку, иногда читает — преимущественно детскую фантастику, довольно глупую.
Нормальные такие занятия для мальчишки тринадцати лет. Конечно, родителям хотелось бы, чтобы Витька с сачком бегал и насекомых эфиром морил, как сам Мишка в этом возрасте. Ан нет.
— Каждый день — коррида с утра, чтобы ушел в школу, коррида вечером, чтобы хоть что-то из уроков сделал. Что он нам говорит, мне даже повторять стыдно. У жены волосы от нервов выпадают, ты можешь себе представить! (У самого Мишки до старости — густая шевелюра.) Мой старший тоже присоединяется, пытается помочь.
— Твой старший сын живет с вами?
— Да. Он, кстати, в двадцать четыре года защитился, сейчас пишет докторскую — что-то такое по теплофизике, я в этом плохо понимаю, — говорит с гордой улыбкой.
— А Наташа (первая жена Мишки. — К.М.) где?
— О, она давно в Германии, вышла замуж, уехала туда. Костик тоже поехал с ней, проучился там два года, приобрел язык, но вернулся, поступил в университет и с тех пор — со мной, с нами; у нас с ним полное взаимопонимание. Иногда он уезжает поработать за границей, но всегда возвращается.
— То есть недоделанный докторант Костик тоже пытается вразумить Витьку?
— Да, но все бесполезно. Витька ему: отвали, братан-ботан! Если бы ему было хотя бы пятнадцать, я бы тут же, пинком отправил его в жизнь, пусть работает, почует, что это такое, — продолжал бушевать Мишка, которому мама на третьем курсе давала с собой на практику порезанные на четыре части бутерброды (чтобы удобно было в рот класть). — Но ему только недавно тринадцать исполнилось, это просто физически невозможно! Но и так дальше жить тоже нельзя! С Витькой мы говорим только про школу и уроки. Более того: уже больше года любой мой разговор с женой неизменно скатывается на «что же нам делать с Витей?». Меня от этого мутит, недавно я подумал: а не снять ли мне где-нибудь квартиру? — и сам себе ужаснулся.
— Мишка, я, кажется, знаю, как это можно прекратить, — сказала я. Профессор из-под очков воззрился на меня с безумной надеждой. — Перестаньте его заставлять.
— Назавтра он просто не пойдет в школу.
— Да, разумеется. Причем ваше решение относительно него не будет очередным наездом. Сейчас мы с тобой все это обговорим.
Честно признаюсь читателям: Мишка был далеко не первым, кому я в аналогичном случае предлагала такое решение. Обычно отчаявшиеся родители мысленно или в реале крутили пальцем у виска и, разочарованные, уходили из моего кабинета обратно в свою борьбу.
Но Мишка — особый случай.
Прекращение военных действий
— Сын мой, мы бесконечно устали, — сказал Витьке отец. — К тому же ведущаяся у нас в доме война не приносит никаких результатов, кроме всеобщего озлобления и изнеможения. По совету моей однокурсницы-психолога мы прекращаем военные действия. Если ты не станешь учиться, мы будем тебя еще пару лет кормить, как положено по закону, а потом пойдешь работать в кафе, на автозаправку, ну, или куда тебя там возьмут.
— Отец, ты что, прикалываешься? — спросил удивленный Витька (вообще-то у Мишки с чувством юмора не очень).
— Нет, я говорю абсолютно серьезно. С матерью и Константином мы не без труда, но пришли к консенсусу.
На выразительно молчавших мать со старшим братом на следующий день Витька глядел с подозрением. Но в школу не пошел.
Сидел, смотрел телевизор, читал, потом пошел гулять — не терпелось рассказать друзьям о поразительных изменениях в его жизни. Друзья, как и ожидалось, пришли в неописуемый восторг и буквально изошли на зависть. Только один приятель из прошлой школы сказал по телефону: «Кажется, Витек, ты попал».
Прошло несколько дней, наполненных событиями для всех, кроме Витьки. Матери позвонила возмущенная классная руководительница, которой, конечно же, всё рассказали Витькины одноклассники, сослалась чуть ли не на статью Конституции. Бывшая аспирантка холодно и отстраненно ответила: «Мы действуем в соответствии с рекомендациями психолога». «А вам не кажется, что ваш психолог — идиот?!» — рявкнула учительница из дворовой школы, не привыкшая к церемониям. «Идиотка», — педантично уточнила университетский доцент.
Встревоженный Костик искал в интернете, «где работают люди с незаконченным средним образованием». Узнал много нового для себя, делился с отцом.
Через неделю новизна Витькиной ситуации улеглась, в школе накопились новые новости, к которым Витька уже не имел отношения. Утром Витьку никто не будил, но он неожиданно стал сам просыпаться и слушать, как домашние собираются на службу. Выглядывал из своей комнаты в коридор, ему приветливо кивали: «Доброе утро, Витя!» — и он прятался обратно. Брал книгу, но слова не складывались в строчки. Включал приставку, но быстро откладывал пульт.
Сходил в школу на два урока математики (любил ее в принципе плюс в дворовой школе после математической легко блистал). Там старый математик сказал: удивительное дело по нашим временам, Виктор, но, если уж так сложилось и на тебе ответственность, тебе надо принять решение — или ты учишься, или не учишься. Как говорили во времена моего детства: «Не давши слова — крепись, а давши — держись».
Все говорят, что вам на меня наплевать
Еще через два дня вечером Витька пришел в кабинет к отцу и независимо сообщил: «Пап, все говорят, что вам на меня наплевать».
— Нет, что ты! — удивился Мишка. — Нам совсем не наплевать. Мы просто воевать устали.
— Но другие же родители воюют, лишь бы ребенок образование получил! Мама бы и дальше воевала, если бы ты ей не запретил. И Костик. А тебе, получается, все равно, что я в официанты пойду.
— Да? — Мишка надолго задумался. — Ну тогда знаешь, что получается? Получается, что я на тебе компенсируюсь. Я же чистокровный «ботан», как ты выражаешься. Меня моя мама, твоя бабушка, вместе с сачком под колпак посадила и пестовала — а я и рад был, мне лишь бы насекомых ловить и по определителю определять.
А потом я влюбился в Наташу, Костикину маму, мы поженились, и выяснилось, что она меня пестовать и ухаживать за мной вовсе не собирается, а собирается сама жить и ждет от меня, чтобы я. чтобы я был полноценным, взрослым уже. А я испугался ответственности и сбежал обратно к маме. А когда мне достался Костик, он уже был таким же, как я, я такое понимал, и поэтому у меня с ним никаких проблем не возникло. А ты — другой. И вот теперь я от страха на тебя проецирую то, чего мне самому когда-то не хватило.
В этом месте Мишкиного рассказа я восхищенно захлопала в ладоши:
— Вот прямо так и сказал?! Старик, ты гений! Если тебе все-таки надоедят когда-нибудь твои четверокрылые, можешь попробовать себя в подростковой психологии!
— Так и сказал, — Мишка смущенно улыбнулся. — Но это же правда?
— Пап, ты со мной никогда так не разговаривал, — сказал Витька после долгой паузы и поиска слов.
— Ну да. Но я же, получается, на тебя и ответственность за тебя перекинул. И отношение получается другое.
Слова отца полностью совпали со словами школьного математика. Витька воспринял это как знак. И вернулся в школу. И под свою ответственность «включил голову». И оценки стали блестящие. И теперь семья подумывает о возвращении в прежнюю математическую.
Ничто на земле не проходит бесследно
А Мишка спросил меня:
— Я могу сделать что-нибудь еще?
— Да, — ответила я. — Напиши Наташе, что ты всё понял.
— Я любил ее безумно. Но это было так давно. — В Мишкиных глазах чуть ли не слезы блеснули. — Я боюсь быть неуместным.
— Она тоже тебя любила. Безумная любовь в этом мире не исчезает бесследно. Ей это нужно, поверь.
Выдержка из электронного письма Мишки ко мне:
«Это личное письмо. Но, мне кажется, ты имеешь право прочесть. И мне хочется, чтобы ты прочла. «
Выдержка из электронного письма Наташи к Мишке:
«. Боже мой, Мишка, как же я не ожидала и как же благодарна тебе, милый! Мы оба были тогда виноваты, я должна была быть тоньше, внимательнее, но не сумела. Но как ты вырос с годами. Хотела бы и я. Хорошо, что Костик с тобой. Спасибо, спасибо, спасибо за всё. «