Как смириться с тем что ты плохой человек
Как жить, если ты всю жизнь был слабым и жалким неудачником?
Понятно, что выманить меня из творческого кризиса мог только судьбоносный вопрос. Глобальный. Если никогда ничего не получалось – как сделать, чтоб хоть когда-нибудь что-нибудь получилось? Как вытащить себя за волосы из болота, когда уже почти утонул?
Принцип прост, запишите в свои молескины:
1. Психиатр => восстановить ресурс с помощью фармакологии
2. Психолог => проанализировать причины неудач, научиться действовать
3. Психологическая группа => отшлифовать новые паттерны поведения
4. Круг общения и друзья => научиться экологично получать поддержку
Дальше идут опционально – работа, любимый человек, и прочие частные задачи. Я недавно на лекции в Беркли была, готовлю пост по тому, как прокачать личную силу подручными средствами – для тех, кто уже готов подручными средствами пользоваться. Последние разработки с переднего края доказательных исследований, дико интересно оказалось!
Но пока силы совсем на нуле – не надо этого героизма, начните с визита к психиатру.
То есть, в теории все понятно. Интереснее всего – что и как происходит на практике…
Пишет мне А., написанное ею я буду выделять курсивом:
“Мне 16 лет, я замкнута, абсолютно не умею общаться с людьми, у меня полно разнообразных страхов: от страха, что умрет или пострадает кто-либо из моих близких, до страха любого вида боли. Родители развелись два месяца назад. Я всю жизнь не могла завести себе друзей и, скажем так, страдала от одиночества. Сейчас это обострилось до такой степени, что я выхожу гулять с мамой и сестренкой, они веселятся, а я смотрю на них и других гуляющих людей и думаю: “Почему они все такие веселые? Тошнотворно-веселые. Почему им всем так хорошо, а мне так плохо?” А сама присоединиться к ним боюсь, “вдруг меня осудят”. И чаще всего просто стою и плачу. Я временами то смиряюсь с этим, то снова начинаю ныть по этому поводу. Также я всю жизнь была слабой, меня унижали в школах, кидались камнями, обзывали ведьмой (потому что у меня сколиоз), в каких бы школах я не была. Из-за этого я презираю себя, за то что я слабая, за то что я не умею стоять за себя. Я просто жалкая неудачница. Мне говорили, что я привыкну к одиночеству, но как-то не привыкается. Я начинаю ненавидеть всех, кто лучше меня. “Почему ОНИ такие хорошие, их все любят, а Я такая плохая и меня ненавидят?” – примерно такие мысли меня посещают все чаще и чаще. В прошлом году я ходила к школьному психологу, она мне велела написать “новые правила жизни”, под ее диктовку и сказала, что помочь больше ничем не может. Как бы я не смотрела на листок, висящий у меня на стене, я не могла начать что-либо делать. А еще я страшный нытик. Я думаю, из-за этого с людьми ничего не получается. Мне сколько раз говорили: “Не рассказывай о своих проблемах, они все равно никому неинтересны!” А я не могу и потом сама на себя злюсь за то, что наступаю на одни и те же грабли. Любимого человека у меня нет и, я думаю, не будет – мне неинтересна любовь, потому что я не хочу с кем-то расставаться, встречаться, влюбляться, и потому что боюсь быть изнасилованной. Я думала о суициде, но не нашла безболезненных вариантов. Скажите, что со мной не так? Можно ли меня как-то исправить? Какая во мне проблема?”
Я вам очень сочувствую в ваших проблемах, они действительно серьезны, и, судя по вашему письму, у вас сейчас не очень много сил для их решения. Похоже, что проблемы сопровождали вас всю сознательную жизнь – а сейчас еще усилились с разводом родителей. Это может быть следствием пережитого стресса, и в любом случае не повод для того, чтобы презирать себя – но помочь себе как-то все-таки нужно.
Я уверена, что нужно действовать по нескольким направлениям одновременно:
Во-первых, нужно проконсультироваться с психиатром и подобрать медикаментозные средства, которые придали бы силы решать навалившиеся проблемы. Чего точно не нужно – так это “привыкать к одиночеству”: человек существо стадное, как известно, поэтому вместо того, чтобы пытаться привыкнуть к одиночеству, нужно работать над созданием благожелательного круга общения, а для этого нужны прежде всего силы (которых нет). К счастью, в наше время развитой фармакологии существует простой и доступный способ добавить себе сил медикаментозным путем – и я рекомендую им воспользоваться. На консультации психиатр может назначить антидепрессанты или другие фармакологические средства, которые уменьшат страхи, и увеличат количество энергии и решимость.
Во-вторых, нужно искать психолога и психологические группы, посвященные работе с психологической травмой и социальными фобиями. Такие существуют, если вы живете в Москве, то можно найти совершенно бесплатные в центрах психологической помощи. К сожалению, школьный психолог здесь помочь не может: его специализация не психотерапия, а диагностика школьных проблем, и единственное, что он может сделать – это направить к подходящему специалисту (психотерапевту, психологу-консультанту). Я очень удивлена, что он этого не сделал, кстати: в вашем случае “писать новые правила жизни” это совершенно недостаточно. Если прямо сейчас присоединиться к группе страшновато, типа “вдруг меня осудят?” – хотя и понятно, что в психологических группах никто никого не осуждает, – то возможно имеет смысл начинать с индивидуальной психотерапии. Найти себе психолога, который поймет и с которым будет не страшно, и начать психотерапию – с тем, чтобы присоединиться к группе, когда для этого появятся силы.
В-третьих, со временем, когда появится умение общаться с людьми – искать тех людей, которые не скажут “Не рассказывай о своих проблемах, они все равно никому не интересны!”. Такие люди существуют, уверяю вас: люди, которым вы станете интересны сама по себе, просто за то, какой вы человек целиком, включая и ваши проблемы тоже. Даже из краткого письма видно, что у вас хороший слог и развитое логическое мышление: вы описали свои проблемы достаточно сжато, но при этом вполне узнаваемо, отчетливо выделили главное, и сделали все это хорошим русским языком без ошибок. И это только то, что можно узнать о вас из одного письма! Наверняка, если узнать вас поближе, найдется еще что-то хорошее и интересное для тех, кто в состоянии эти качества оценить. Но, понятно, для того, чтобы найти заинтересованных в вас людей, и не оттолкнуть их – потребуется некоторое время психотерапии и приема медикаментов, так что это пока задача не первого уровня.
Как видно из перечисленного, ваши проблемы таковы, что быстро они не решатся, и ругать себя за это не надо. Это не ваша вина.
Наоборот, надо себя похвалить за то, что вы вовремя спохватились, и находитесь в том возрасте, когда проблемы еще имеют хорошие шансы быть в итоге решенными. Сейчас все видится в особенно черном свете из-за стресса, связанного с разводом родителей, но если вы будете действовать правильно – этот стресс пройдет одним из первых. Надо просто себе помочь – а для этого найти соответствующих специалистов. Я в вас верю: меня же вы нашли, хотя я уже давно не появлялась в ЖЖ. Так что целеустремленности вам не занимать. Удачи вам!
А.: “Я не против и к психиатру, и к психологу. Но все дело в том, что денег у меня нет и не будет. По крайней мере ещё года три-четыре. Так что я даже не знаю, что делать”
А.: “Психиатр – да. Но антидепрессанты стоят дорого, особенно в такой дыре, в которой живу я, а все что у меня есть – это стипендия размером 400 рублей.”
Антидепрессанты разные, нужно сообщить врачу, что цена имеет значение, чтоб он выписал нужные. Например, в России Прозак раньше стоил больше тысячи рублей, а Флуоксетин – несколько десятков. А действующее вещество у них одно и то же, так что практически к любому лекарству можно найти недорогой дженерик (аналог).
Еще один вариант – поговорить с мамой насчет денег, объяснить ситуацию. Это болезнь, и да, нужны деньги на ее лечение.
А.: “Мой город – дыра, поэтому стипендия ниже, а цены на все примерно такие же
Мама не верит, что у меня проблемы. “Какие проблемы могут быть в 17 лет?” – говорит она.”
Тем не менее, даже стипендии должно хватить на таблетки – а когда они подействуют, можно будет думать о том, чтобы подработать, в том числе в онлайне, например; или договориться с каким-то психологом позаниматься в долг, чтобы потом отработать чем-то; или планировать переезд из этой дыры, в конце концов. В общем, искать варианты, эти я за тридцать секунд накидала навскидку, наверняка если подумать, найдутся какие-нибудь лучше, более подходящие к вашей ситуации.
Как еще один вариант – ложиться в стационар, там таблетки бесплатно; бывают еще так называемые “дневные стационары”, когда ты туда только приходишь, получаешь таблетки (иногда посещаешь еще группу) и уходишь. Это все нужно с психиатром обсудить – он лучше знает, какие у вас возможности есть. Объяснить ему ситуацию, и вместе поискать выход. Если психиатр искать выход не хочет – искать другого психиатра.
А.: “Ох нет.. Чтобы подрабатывать – надо пройти медкомиссию. А это всегда больно. Я боюсь боли. Поэтому не могу.
Стационар? Там опять же уколы колют..”
Плохая новость заключается в том, что если совсем ничего не делать – то ничего и не получится. Хорошая же новость состоит в том, что иногда человек вот так сидел-сидел на печи тридцать лет и три года, а потом что-то такое внутри себя решил, встал и пошел потихонечку жизнь свою улучшать. Я лично знаю такие случаи: изнасилования в анамнезе, болезни какие-нибудь близкие к смертельным, полная финансовая зависимость от родственников (не ангелов, прямо скажем), а потом ап! – и человек, как феникс, постепенно возрождается из такого пепла, что я бы не поверила, что из такого пепла можно возродиться вообще. У меня есть таких примеров, и я непременно расскажу их когда-нибудь потом. Так бывает, я знаю.
А сейчас хочу вас попросить. Расскажите истории спасения, а?
Ведь у вас тоже есть такие знакомые, у которых вначале было все плохо, а потом стало лучше? Как?
Я – хуже всех? Покаяние и комплекс неполноценности
Приблизительное время чтения: 13 мин.
О том, действительно ли Православие развивает в человеке комплекс неполноценности, где грань между смирением и самоедством и когда стремление к самоуничижению превращается в патологию, мы беседуем с известным психиатром и поэтом из Одессы Борисом Херсонским.
«Православные» комплексы
— Борис Григорьевич, где грань, за которой покаяние, попытка смириться переходит в патологический комплекс вины и ощущение собственной никчемности?
— Мне кажется, что сам человек не в состоянии отметить эту границу: она может быть почти неуловима и пролегает не внутри, а вовне — в отношении к другим людям, к ближнему.
Есть один верный критерий: пока самоумаление ведет к близости с другими, доброжелательности, умению прощать — о патологии не может быть речи. А если человек отворачивается от других, целиком уходит во внутренний мир, утрачивает радость жизни, окончательно осуждает себя самого, не пытаясь ничего исправить, — перед нами уныние, депрессия — на профессиональном нашем языке. И, разумеется, хоть в депрессии есть и «плотский уровень» (страдает, скажем, обмен серотонина), но не видеть в ней душевной и духовной составляющих означает оставаться на уровне примитивного материализма.
— Среди православных депрессия на такой почве действительно встречается чаще, чем среди других людей?
— Не думаю. Первая половина моей врачебной практики проходила в условиях почти тотального атеизма. Но в депрессивных пациентах и в людях с комплексами недостатка не было. Сейчас количество верующих увеличилось на два порядка. И если бы религия действительно всерьез была патогенным фактором, то это повлияло бы на общую частоту депрессивных состояний. А она остается прежней.
Чувство ущербности — откуда оно?
— Давайте разберемся в определениях: комплекс неполноценности, низкая самооценка и комплекс вины — это одно и то же? Если нет, то в чем разница?
— Термин «комплекс неполноценности» вошел в психологическую литературу с легкой руки австрийского психиатра Альфреда Адлера, наряду с «комплексом превосходства» и «социальным чувством». Комплекс неполноценности, как и многие иные комплексы, не выдумка, а психологическая реальность.
— Откуда он берется?
— Он возникает из постоянного соотнесения себя с другими людьми. Возможно, впервые — в раннем детском возрасте, когда маленький «царь вселенной», вокруг которого вращался мир, внезапно осознает себя слабым, беспомощным и ничтожным существом. Фигуры взрослых и старших детей вырастают до гигантских размеров. В каком-то смысле детство — это путешествие Гулливера в страну великанов.
И даже сравнявшись с великанами в росте, человек продолжает чувствовать себя ничтожным и беспомощным: всегда рядом будут люди сильнее и значительнее его. Комплекс неполноценности подпитывается чувством зависти и страхом отвержения. В религиозном отношении это зависть к Богу. Желание «у Бога отнять небеса» (слова из советской песни). При ясном понимании, что Богу завидовать невозможно: если Его нет, то как завидовать «нулю», который «проповедуют атеисты» (Ф. Достоевский). Если же Бог есть, то человек всегда будет ничтожен перед Тем, для Кого звезды — искры.
Я думаю, что сам по себе комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения человека к миру. Гораздо большее количество проблем порождает комплекс превосходства, он же — гордыня, он же прелесть в старом понимании этого слова — прельщение.
— А разве комплекс неполноценности — не обратная сторона гордыни? Ведь в таком состоянии человеку нужно постоянно чем-то подпитывать свое самолюбие.
— Нет, не обратная. Хотя внешние результаты близки: человек избегает общения. Но в первом случае он считает себя недостойным, боится провала, боится быть отвергнутым. А в случае комплекса превосходства он — выше всех и не хочет опускаться до общения с теми, кто его заведомо не поймет.
— В первом случае — тщеславие, во втором — гордыня?
— Да. Тщеславие направлено на коммуникацию, оно нуждается в поддержке извне. Гордыня — личное дело человека, он и так считает, что всё о себе знает, а все остальные — ниже его, так что их мнения не имеют значения. Конечно, это схематичное объяснение.
— Когда Вы говорите, что комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения к миру, что Вы имеете в виду?
— Человек, правильно относящийся к миру, осознает ограниченность своих возможностей. В том числе и ограниченность своего разума. То есть он понимает, что не всемогущ, не всеведущ. И уж точно — не всеблаг.
— Осознание ограниченности своих возможностей и комплекс неполноценности — тождественны, таким образом?
— В известном смысле. Но закомплексованному человеку осознание ограниченности возможностей начинает мешать в повседневной жизни. То есть приводит к социальным фобиям. Например, так: «Я не смогу этого сделать, потому что я плохой»; или, скажем, «я не буду участвовать в благотворительной программе просто потому, что меня никто не послушает и дело только проиграет». Это признак того, что граница нормы уже пройдена.
— Что нужно для преодоления таких установок?
— Комплекс неполноценности требует компенсации и сверхкомпенсации. Речь идет о достижениях, об успехах в соревновании. К примеру, пишут о комплексе Демосфена, у которого был дефект речи. И он стремился сверхкомпенсировать его, пытался говорить, набивая рот галькой, то есть работал над собой, терпеливо исправлял свой дефект и в итоге стал оратором. Похожая история случилась с самим Адлером. Он не успевал по математике и должен был быть отчислен из гимназии. Чувство неполноценности заставило его взяться за дело, и он стал первым учеником.
Кстати, Адлер писал, что компенсации может быть на «полезной стороне жизни» и на «бесполезной», «темной». Иными словами, хулиганство в школе — частая форма компенсации недостаточных успехов в обучении.
— Но ведь это не преодоление проблемы, а преодоление ее симптомов. Не становится ли человек таким образом болезненно зависимым от своих успехов и неудач?
— Об этом и речь. Компенсация всегда предусматривает соревновательность и ориентацию на достижение. Если успеха не будет, то комплекс, разумеется, вернется с новой силой.
— Стало быть, он неистребим? Но ведь у смиренного человека вроде бы комплексов быть не должно.
— У смиренного человека в идеале — не должно. Но путь к этому — духовный и очень напряженный, приступы депрессии и самоуничижения часты на этом пути.
Другой разговор, что в жизни верующего это нормально, поскольку в его мировоззрении присутствует вертикальное измерение: он видит перед собой цель, видит идеал — Христа, и земную жизнь воспринимает как борьбу за то, чтобы приблизиться к этому идеалу. «Я буду умаляться, а Христос во мне — расти».
— Как не скатиться к тому, чтобы в своем самоумалении и попытках «смириться» начать смаковать чувство собственной никчемности?
— Меньше думать о себе. Адлер говорил, что королева безобразия — все равно королева. Смакование собственной никчемности в этом смысле мало отличается от смакования собственного величия.
На волоске от лицемерия
— Давайте перейдем к чувству вины — это, казалось бы, обычное состояние православного человека.
— Комплекс вины куда глубже комплекса неполноценности и имеет более четкий религиозный оттенок. Достаточно сказать, что для преодоления неполноценности необходимо соревнование, совершенствование, компенсация. А для преодоления чувства вины — искупление и прощение.
— Действительно ли православная традиция покаяния провоцирует комплекс вины?
— В некотором смысле — провоцирует. Но это не значит, что православное понимание покаяния заведомо неправильное. Ведь первые слова в Евангелии говорит не Христос, а Иоанн Креститель, и это — слова о покаянии: Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное! Потребность в покаянии вытекает из ощущения близости Христа.
Осознание своей личной греховности — отправная точка духовного роста. Христианство вообще не религия самодовольных и самоуверенных. И, если можно так выразиться, стиль нашей духовной жизни направлен на преодоление наших несовершенств с помощью Божией. Но ведь нужно знать, что именно ты преодолеваешь? Совесть — тонкий инструмент, который должен быть правильно настроен. Вот православная аскетика, молитва — это своеобразный настройщик души.
В ежедневных молитвах, в последовании богослужений постоянно подчеркивается наша греховность и виновность перед Богом. Покаянный 50-й псалом мы читаем ежедневно: Вот, я в беззаконии зачат и во грехе родила меня мать моя.
В молитве перед Причастием — называем себя первыми от грешников. А текст Великого покаянного канона Андрея Критского, в котором наша душа приравнивается к душам всех библейских грешников и злодеев, включая Ламеха, похвалявшегося перед женами смертоубийством?
В молитвах при чтении Псалтири от имени усопшего произносятся самообвинения в таких грехах, которых покойный, может быть, и не знал. А есть еще и знаменитое «Покаяние скитское». Эта весьма поэтичная молитва, имевшая, по-моему, хождение преимущественно в старообрядческой среде, содержит такой список грехов, что удивляешься, как в него не попали вдох и выдох.
— Выходит, нормально для православного считать себя самым грешным, считать, что он — ничто, просто орудие, что он действительно хуже всех?
— Я бы не назвал такое отношение к себе подлинно православным. Какой тут простор для лицемерия! Вспоминаю рассказ Куприна «Мирное житие», в котором подлый человек с удовольствием слушает канон Андрея Критского. Он представляет себя смиренным и очень православным, но при этом обдумывает донос, слушая покаянный канон. И не чувствует противоречия.
Это, в некотором смысле, весьма знакомый мне тип.
— То есть опасность надеть на себя «маску смирения» касается всех, кто проходит через покаяние.
— Да, и подчеркнуто «смиренный» человек на поверку легко может оказаться жестким, негибким, да и недобрым. Я несколько раз имел дело с подобными людьми. Пример. Какое-то время тому назад я формально руководил православным центром милосердия. Формально, потому что моя «заместительница» отличалась редким своеволием и блокировала любые мои начинания, не забывая каждый раз просить прощения с опущенными глазами. Естественно, прощение она получала столь же формальное, сколь и просьба о нем. Я считаю, что дело, которым мы занимались, от этого пострадало сильно.
С точки зрения психологии маска — это норма. А с духовной точки зрения — что может быть хуже лицемерия? Горе вам, фарисеи лицемеры! — это ведь наиболее частая инвектива, которую мы слышим из уст Спасителя.
— Если человек на самом деле себя самым плохим не считает, но продолжает говорить «я грешный, я хуже всех», это обязательно приводит к внутреннему конфликту и лицемерию?
— Не совсем. Парадоксально, но лицемер как раз и не переживает внутреннего конфликта и, со своей точки зрения, — совершенно здоров. И, следовательно, никогда не обратится к психологу. У него прекрасно работают механизмы психологической защиты. В каком-то смысле жизнь для такого человека — маскарад, он может радоваться тому, что маска ему к лицу, что она лучше, чем другие маски. Психологи говорят о «масках», о «ложном я». Совсем недавно прочел статью известного детского психолога Дональда Виннекота на эту тему. Он считает доминирование ложных представлений о себе весьма опасным состоянием. Не то чтобы человек от этого заболеет. Он просто не проживет свою жизнь.
— В каком смысле?
— Он будет все время гнаться за несуществующим идеалом, пытаться соответствовать некоему образу себя, который сложился у него в голове и который он считает достойным одобрения окружающих людей.
— Может ли вообще самообвинение — нелицемерное — считаться нормальным, здоровым состоянием человека?
— Самообвинение — обычное состояние души того, кто вникает в смысл богослужебных текстов и стремится в молитве отождествить себя с окончательно падшим грешником. Но зачастую бывает, что мы чрезмерно подчеркиваем свою греховность — это значит, что мы либо скользим по поверхности покаянных молитв, не понимая и не вслушиваясь, либо это какой-то внутренний протест.
Во всем нужна мера. Погрязать в мыслях о грехах столь же опасно, как и погрязать в грехах. Только опасности разные.
— Но как в таком случае относиться к словам покаянных молитв, если ты их искренне не можешь принять на свой счет?
— Иногда это нужно глубоко прочувствовать. Для того чтобы воззвать из глубины. Но это уже далеко от психологической тематики, я бы эти вопросы оставил духовнику.
Смирение и/или достоинство?
— А что такое смирение на языке психологии?
— Мне кажется, что это спокойное состояние души, готовность принять любые испытания. Психологи скажут «высокая фрустрационная толерантность», но на вопросы о смирении отвечать нашими терминами не подобает. Кроме того смирение предполагает готовность спокойно и правильно действовать с другими людьми, «никого не огорчая и не смущая», как говорится в молитве последних оптинских старцев.
Нарциссизм, болезненная обидчивость, раздражительность — все это противоречит понятию смирения. О смирении можно сказать почти то же, что апостол Павел говорит о любви — не превозносится, не ищет своего.
— С точки зрения психологии какой позитивный момент есть в смирении и покаянии?
— В самоумалении есть серьезная доля реальности. Мы ведь не только считаем себя грешниками. Мы действительно таковы. Наши достижения тоже не столь велики. И мир наш не столь совершенен. И все мы бессильны перед величием Бога и Его творения. А умение видеть себя в мире таким, какой ты есть в действительности, — великое дело. В конце концов, самоконтроль и трезвый взгляд на себя — это именно то, что должен выработать у своего клиента хороший психолог.
Есть, впрочем, психологические направления, которые побуждают человека забыть страх и упреки совести, открыто выражать свою враждебность и агрессию. Но я к этим направлениям не принадлежу.
— Искореняя свои недостатки, умаляя себя, верующий человек, выходит, не имеет права замечать свои достоинства и придавать значение своим успехам? Мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк 17:10).
— Скорее — не должен акцентироваться на своих успехах, но, конечно, каждый человек свои успехи замечает. И неужели верующий не может оценить то, что делает? Другой разговор, что верующий знает цену этим успехам. И что мы не имеем права трубить на всех перекрестках о «благодеяниях», совершенных нами. Мы не носимся со своей самооценкой как с писаной торбой. В каком-то смысле, в идеале, вера должна быть прививкой против нарциссизма.
Вот что важно! Не искать побед во взаимоотношениях с Богом. Вот финал стихотворения Рильке, переведенного Пастернаком:
— А слова: «Все плохое во мне — от меня, все хорошее — от Бога» — позиция слабого, пассивного человека?
— Не стоит всерьез говорить об этом. На мой взгляд, такая формулировка вступает в противоречие с известными словами Христа: Царство Божие — внутри вас.
А представление о том, что верующий заведомо неполноценен, слаб — оскорбительно и не соответствует реальности. Список великих верующих настолько огромен, что нет даже смысла обсуждать этот вопрос.
— Не страдает ли чувство собственного достоинства, индивидуальность человека оттого, что он старается смиряться и не придает значения своим успехам?
— Индивидуальность — никоим образом! Она описывается тысячью психологических характеристик, и нарциссически раздутая самооценка лишь в патологии может быть названа ведущей из них. Аккуратность, педантизм, сдержанность, импульсивность — разве зависят эти черты от самоумаления?
— А чувство собственного достоинства?
— Смирение и признание собственных грехов и слабостей не умаляет достоинства человека, а просто снимает этот вопрос. Потому что, с точки зрения верующего, если Бог «немного умалил его пред ангелами, славою и честью увенчал его» — не в этом ли высшее достоинство человека? Не в неуничтожимом ли образе Божием?
Что делать?
— Каков признак того, что верующему пора бороться с комплексом вины? И с чего начать, если ты привык в себе копаться и выискивать собственные недостатки?
— Критерий может быть таким: если ты начинаешь себя ненавидеть и при этом отдаляться от людей, замыкаться в себе, то пришла пора бороться уже не с собой, а с ненавистью к себе. И с отчуждением от окружающих. И думаю, что начать нужно с попытки совладать с этим самостоятельно. Вдумчивый и не слишком строгий духовник может здесь быть хорошей опорой. Но иногда необходимо обращение к психологу, реже — к психиатру. Верующему христианину поможет психотерапевт, с уважением относящийся к духовному миру своего клиента. В идеале — если этот специалист сам верующий. Но вовсе не обязательно.
— Многие сомневаются, что психология может быть полезна верующему. Ведь есть священники, с которыми можно поговорить, посоветоваться.
— Есть простой ответ: по вопросам душевной жизни — лучше обращаться к психотерапевту, по вопросам духовной жизни — к духовнику. Сложность начнется, когда мы станем определять границу.
— Вопросы, которые мы обсудили, — чувство вины и чувство собственной неполноценности — куда относятся? К духовной или душевной сфере?
— И к тому, и к другому. Все зависит от уровня. Если я чувствую вину перед другом — к душевному. Если я чувствую себя виноватым, безвозвратно погибшим перед Богом — это уже другое.