Кичман что это такое одесский
LiveInternetLiveInternet
—Ссылки
—Приложения
—Музыка
—Всегда под рукой
Копеннгаген. Достопримечательности
—Рубрики
—Фотоальбом
—Поиск по дневнику
—Друзья
—Постоянные читатели
—Трансляции
—Статистика
С Одесского кичмана
С одесского кичмана бежали два уркана,
Бежали два уркана в дальний путь.
В вапняновской малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Один герой гражданской, махновец партизанский
Добраться невредимым не сумел
Он весь в бинтах одетый, и водкой разогретый
И песенку такую он пропел
Товарищ, товарищ, болят мои раны,
Болят мои раны в глыбоке.
Одна заживает, другая нарывает,
А третяя застряла у боке.
Товарищ, товарищ, скажи моей ты маме,
Что сын ее погибнул на посте
С шашкою в рукою, с винтовкою в другою,
И с песней веселой на губе.
Товарищ малохольный зароет мое тело,
Зароет мое тело в глыбоке.
С шашкою в рукою, с винтовкою в другою,
И с песнею веселой на губе.
За что же мы боролись? За что же мы страдали?
За что ж мы проливали свою кровь?
Они же там пируют, они же там гуляют,
А мы же подавай им сыновьев…
Год спустя Леонид Утесов включил этот шлягер в программу дебюта своего теа-джаза (театрализированного джаз-оркестра). В первой же рецензии «Одесский кичман» был квалифицирован как «манифест хулиганско-босяцкой романтики». Правда, там же было отмечено «ироническое толкование» и «талантливое компрометирование» этого «вопля бандитской души». Но уже в 1930 году в журнале «За пролетарскую музыку» репертуарное начинание Утесова уже названо «безобразием» и брошен воинственный клич: «Нужно изгнать с советской эстрады таких гнусных рвачей от музыки, как Л. Утесов и К°».
В качестве ответа на официальный вызов Леонид Утесов в 1931 году записал пластинку «Беседа с граммофоном», куда был включен первый куплет «Одесского кичмана». Ироничный монолог «Беседы с граммофоном» это подборка цитат из «предосудительных» шлягеров репертуара Л, Утесова, в том числе первый куплет «Одесского кичмана». А заканчивалась сцена беседы с самим собой куплетом:
Пока, пока, уж ночь недалека.
Пока, пока, вы нас не забывайте.
И намекну я вам пока вы не надоели в Губчека.
Пока, пока, уж ночь недалека.
Пластинка эта была издана символическим «пробным» тиражом и использовалась в спектакле теа-джаза Леонида Утесова «Музыкальный магазин». Фонограмма «Беседы с граммофоном» переиздана фирмой «Мелодия» в 1983 году под названием «Ваше прошлое!» в одном из дисков серии «Памяти Леонида Утесова».
Полностью «Одесский кичман» Л.О. Утесов издал в грамзаписи в 1932 году. Но уже в 1935 году последовал категорический Главреперткома на исполнение и распространение этого и прочих стилизаций «блатного» фольклора.
Но однажды… В Большом Кремлевском Дворце 13 августа 1936 г. был устроен прием в честь трансполярного перелета Чкалова, Белякова, Байдукова через полюс в США. Для увеселения участников Сталин пригласил теа-джаз Утесова. И уже во время банкета Сталин попросил исполнить «С Одесского кичмана». Песня было исполнена и и повторена на на бис! Ясно, что после этого ограничения на исполнение песен Утесова были сняты.
Вторично к теме «кичмана» Леонид Утесов обратился во время Второй мировой войны: в 1943 году в репертуаре его ансамбля возникла «песенка о нацистах» под названием «Берлинский кичман» (стихи Л.О. Утесова, муз.обр. А.И. Островского). На этот раз «второго дна» в тексте не понадобилось. Оно и понятно: «малина» ведь не
наша. Мелодия у обеих песен общая, с той лишь разницей, что в «берлинском» варианте присутствует музыкальная цитата популярной немецкой песенки «Ах, мой милый Августин”
С берлинского кичмана бежали два уркана
Бежали два уркана в дальний путь.
В пивной на Фридрихштрассе они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Ах, Геббельс малохольный скажи своей ты маме,
Что я решил весь мир завоевать
С танкою в рукою, с отмычкою в другою
Я буду все народы покорять.
Пойди по всем малинам и быстро собери там
Ты всех блатных, кто на руку не чист.
Отныне уж не будет зваться он бандитом,
А будет национал-социалист…
Ой, милый Августин, Августин.
Вот, собственно все об истории этой очень популярной и по сей день песни. В заключение скажу, что, по некоторым данным, у летчиков эскадрильи, которые послужили прототипами “второй, поющей” эскадрильи для героев фильма «В бой идут одни старики», «коронной» песней в их военном ансамбле была вовсе не «Смуглянка», а именно «С одесского кичмана». Узнав об этом, Л. О. Утесов подарил им приобретенный на свои средства истребитель «Леонид Утесов».
От одесского кичмана до берлинского. История песни
На фронте бойцы исполняли не только «Катюшу»
«Ну и что? – скажет читатель. – Это же блатная поделка! Какое отношение она имеет к военным песням?». Представьте себе – самое непосредственное. Потому что «Одесский кичман» сражался на фронте наравне с «Землянкой» и «Тремя танкистами».
*Шли два героя с германского боя
НО ДЛЯ НАЧАЛА РАЗБЕРЁМСЯ с блатным происхождением песни.
Согласно мнению многих исследователей, песня «С одесского кичмана» была создана в 1928 году специально для спектакля Ленинградского театра сатиры «Республика на колёсах» по пьесе Якова Мамонтова. Сюжет прост: на отдалённом украинском полустанке банда «зелёных» создаёт свою «демократическую республику». Её «президентом» провозглашается пройдоха-уголовник Андрей Дудка, который выбирает себе в «министры» бандита Сашку, телеграфиста и двух бывших помещиков. На торжественной пьянке в честь этого события Дудка (его роль исполнял Леонид Утёсов) и поёт уркаганскую песню.
И сам спектакль, и его постановку критика встретила в штыки. А вот утёсовского Дудку и его песню отметила как «единственное отрадное место» в пьесе. В 1929 году видный музыкальный критик С. Дрейзен отмечал: «Особо следует отметить исполнение Л. Утёсовым песни «С одесского кичмана». Эта песня может быть названа своеобразным манифестом хулиганско-босяцкой тематики. Тем отраднее было услышать ироническое толкование её, талантливое компрометирование этого «вопля бандитской души». Ему вторил другой критик, Евгений Вермонт: «Ведь даже «С одесского кичмана» он пропел так, что блатная грубость совершенно испарилась».
Песня имела оглушительный успех и мгновенно стала шлягером, чему никто не удивлялся, поскольку автором её называли Бориса Николаевича Тимофеева (1899 – 1963), написавшего тексты таких шлягеров, как, например, известный романс на музыку А. Цфасмана «Мне бесконечно жаль своих несбывшихся мечтаний» или не менее популярный «Караван» на музыку Б. Прозоровского, который любила исполнять Изабелла Юрьева:
Мы странно встретились и странно разойдёмся,
Улыбкой нежности роман окончен наш…
Однако в спектакле первые строки сначала звучали несколько иначе:
С вапнярского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана на Одест.
Именно так приводит блатной шлягер Иван Солоневич в мемуарах «Россия в концлагере».
То есть преступники бежали не из Одессы, а в Одессу! Но почему случилась такая метаморфооза? Что касается «вапнярского кичмана», речь идёт о станции Вапнярка под Одессой, где добывали и гасили известь (по-украински – «вапно»). Правда, никакого кичмана здесь отродясь не было: слишком маленький населённый пункт, к 1926 году он насчитывал всего полторы тысячи человек.
Винницкий захватил на станции Бирзула паровоз с несколькими вагонами и решил вернуться на нём в Одессу. Однако руководство одесской «чрезвычайки» перехватило Япончика под Вознесенском. Здесь чекисты устроили засаду в зарослях кукурузы у железнодорожного полотна и закрыли семафор. Чтобы узнать причину остановки, Мишка, его адъютант и жена Лиза сошли с паровоза и направились к будке стрелочника. Неподалеку от неё их всех и перестреляли.
Таким образом, выходит, что песня о побеге урканов «из Вапнярки на Одест» может содержать аллюзию как раз на историю Мишки Япончика. Возможно, именно поэтому Тимофеев изменил первые строки «старой бытовой песни» про одесский кичман?
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана тай на волю.
В Вапняровской малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Товарищ, товарищ, болят мои раны,
Болят мои раны в глыбоке.
Одна вже заживает,
Другая нарывает,
А третия застряла у в боке.
Впочем, не так странно, если учесть, что «Кичман» возник не на пустом месте. Его первоисточник – романс на стихи (перевод из Генриха Гейне) русского поэта XIX века Михаила Михайлова «Во Францию два гренадера из русского плена брели». Сравните у Михайлова:
Во Францию два гренадера
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли,
Дойдя до немецкой земли.
Печальные слушая вести,
Один из них вымолвил: «Брат!
Болит мое скорбное сердце,
И старые раны горят!»
Исполни завет мой: коль здесь я
Окончу солдатские дни,
Возьми мое тело, товарищ,
Во Францию! там схорони!
Не правда ли, совпадения явные? Конечно, учитывая издевательски-ироническую переработку оригинала, а также его последующих переделок – например, песни времен первой мировой войны «Шли два героя с германского боя»:
Шли два героя с германского боя,
И шли два героя домой.
Они повстречались на финской границе.
И финн из них ранил одного.
«Товарищ, товарищ, болят мои раны,
Болят мои раны тяжело.
Одна засыхает, другая нарывает,
А с третьей придется умереть…
Существуют и другие варианты – «С немецкого боя шли трое героев», «У каждого дома осталась подруга» и т.д. Так, после неудачной польской кампании, когда 15 августа 1920 года конница Юзефа Пилсудского вошла в тыл Красной Армии и разгромила её, появилась песня «Шли три героя с польского боя»:
Шли три героя с польского боя,
С польского боя домой.
Только они вышли на финску границу,
По ним финн ударил три раза…
Военные переработки сюжета продолжались, даже в 1939 году появился вариант «Шли три армейца на финску границу». Кстати, со временем «боевой мотив» проник и в «Кичман». Песня обрела новый куплет с биографией одного из урканов:
Один, герой гражданской,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не сумел.
Он весь в бинтах одетый
И водкой подогретый,
И песенку печальную запел…
А вот теперь перейдём к «авторству» Бориса Тимофеева и Михаила (Моисея) Феркельмана. Увы, и текстовик, и композитор лишь обработали уже известное произведение. Например, ещё в 1926 году, до выхода спектакля, заключённый Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) Борис Глубоковский издал в Бюро печати Соловков брошюру «Материалы и впечатления», где привёл ряд произведений «уркаганского народного творчества», одно из которых – песня «Шли два уркана с советского кичмана»:
Шли два уркана
С советского кичмана,
С советского кичмана домой.
И только ступили на тухлую малину,
Как их разразило грозой.
Товарищ мой верный,
Товарищ мой милый!
Болят мои раны на груди.
Одна утихает,
Другая начинает,
А третья рана на боку.
Товарищ мой верный,
Товарищ мой милый!
Зарой мое тело на бану.
Пускай малохольные легавые смеются,
Что умер геройский уркан я!
Ту же самую песню вспоминает в мемуарах «Неугасимая лампада» соловецкий узник Борис Ширяев – но в несколько иной версии:
«…Глубоковский и я заинтересовались «блатным» языком и своеобразным фольклором тюрьмы. Мы собрали довольно большой материал: воровские песни, тексты пьесок, изустно передававшихся и разыгрывавшихся в тюрьмах, «блатные» слова, несколько рождённых в уголовной среде легенд о знаменитостях этого мира. Некоторые песни были ярки и красочны. Вот одна из них:
Шли два уркагана
С одесского кичмана,
С одесского кичмана на домой.
И только ступили
На тухлую малину,
Как их разразило грозой…»
Ишли два уркагана
С одесского кичмана
Домой.
Лишь только вступили
В одесскую малину,
И тут поразила им
Гроза.
Впрочем, не исключено, что Микитенко и Мамонтов черпали вдохновение непосредственно из фольклора преступного мира или из других источников: например, ноты «С одесского кичмана» издавались в 1924 году в Тифлисе – стало быть, песенка была достаточно известна.
*Когда приказ отдаст товарищ Сталин!
ПО ВСЕМУ ВЫХОДИТ, что история о двух урканах тесно связана с российским военным фольклором. Однако советские генералы от искусства были крайне недовольны «героизацией бандитов и уголовников». Начальник реперткома Комитета по делам искусства Платон Керженцев предупредил: «Утесов, если вы еще раз споете «С одесского кичмана», это будет ваша лебединая песня».
Но далеко не все «наверху» разделяли мнение Керженцева. В 1935 году, после эпопеи с ледоколом «Челюскин», который застрял во льдах Арктики и был спасён нашими летчиками, Сталин устроил в Георгиевском зале Кремля прием в честь полярников. Был приглашен и оркестр Утесова. После того, как официально заявленный репертуар был отработан, Леонида Осиповича подозвал к себе Ворошилов:
-Давайте что-нибудь из южных песен. Вот у вас есть такая – «С одесского кичмана».
-Не могу, Климент Ефремович. Мне Керженцев запретил.
-Керженцев запретил, а Сталин разрешил. Он лично просит…
*«Кичман» как гимн военных лётчиков
ВО ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ песня о двух урканах отправилась на фронт. Нет, несмотря на благожелательность старого каторжанина Иосифа Джугашвили, она не включалась в официальный репертуар. Но «Кичман» давно уже стал фольклором.
Многие, конечно, помнят замечательный фильм Леонида Быкова «В бой идут одни старики». Картина основана на реальных событиях. Действительно, в 5-м гвардейском истребительном авиаполку был свой джаз-оркестр, где числилась вся первая эскадрилья, включая механиков. Но звучали здесь не «Смуглянка» и «Нiч така мiсячна», а песни Утёсова, среди которых хитом была – «С одесского кичмана»! И не случайно.
Леонид Осипович вспоминал в книге «Спасибо, сердце!»:
Речь идёт о двух самолётах Ла-5Ф, на борту одного из которых (за №14) была дарственная надпись «От джаз-оркестра Л. Утёсова», на борту другого – «Весёлые ребята». На этих самолетах летчики полка сбили 29 немецких машин.
Можно достаточно точно определить, когда первая эскадрилья 5-го истребительного авиаполка стала «поющей», а точнее – джазовой. В интервью газете «Факты и комментарии» от 15 марта 2002 года об этом рассказал дважды Герой Советского Союза Виталий Иванович Попков, побывавший в войну и командиром этой самой эксадрильи, и командиром этого самого полка:
Лётчики давали концерты не только в полку, но и на освобождённых территориях. Чтобы послушать их, народ шел за десятки километров.
КСТАТИ, ЗДЕСЬ МЫ ВНОВЬ СТАЛКИВАЕМСЯ СО СТАЛИНЫМ как «покровителем» «Кичмана». Правда, уже не с Иосифом Виссарионовичем. Надо сказать, 5-й истребительный авиаполк на фронте многие не любили. Говорили, что лётчикам этого полка слишком много позволено благодаря покровительству комдива Василия Сталина: мол, вольница среди командиров достигла запредельных масштабов. Но никто не мог оспорить того, что гвардейцы сбивали столько вражеских самолётов, сколько не дано было никому другому. Из 14 лётчиков эскадрильи 11 стали Героями Советского Союза. Сам Виталий Попков лично сбил 42 самолета противника и еще 13 «завалил» в группе.
Василий Сталин был не просто покровителем – личным другом Попкова. Виталий Иванович рассказал в том же интервью:
В общем, можно сказать, что и на войне «Кичман» пели со сталинского «благословения»…
*С берлинского кичмана
Популярностью на фронте пользовалась не только сама песня про одесских урканов, но и её переделка. В то время такие переделки известных песен на военный манер были не редкостью. К примеру, на мотив «Синего платочка»:
Синенький скромный платочек
Немец в деревне украл,
В долгие ночи синим платочком
Спину себе покрывал.
Порой ночной
Лишь ветра протяжный вой.
Сжавшись в комочек, накинув платочек,
Мерзнет фашист под Москвой.
И вот весной
Снарядов советских вой.
Едут к Берлину наши машины
И скоро вернутся домой!
Или на мотив «Служили два друга в нашем полку»:
Служили два фрица в одном полку –
Пой песню, пой!
И был один из них труслив,
И смерти боялся другой.
Грабили фрицы французский народ,
Били старух и детей,
Ну, а потом на восточный фронт
Гитлер отправил друзей.
Служили два фрица в одном полку –
Пой песню, пой!
Снайперской пулей сряжен был один,
В воздух взлетел другой!
Перед битвой за Берлин бойцы распевали переделку песни «На закате ходит парень»:
На закате ходит Гитлер
Возле бункера свово,
Поморгает косым глазам –
И не скажет ничего.
И кто его знает, зачем он моргает?
А вчера пришел по почте
Вдруг загадочный пакет:
Приглашают его черти
Поскорее на тот свет.
И кто его знает, зачем приглашают?
То же случилось и с «Кичманом». Не имея возможности спеть «канонический» текст, Утёсов написал на мотив «уркаганской» песни новые слова:
С берлинского кичмана
Сбежали два уркана,
Сбежали два уркана
Та-й на во-во-волю,
В пивной на Фридрихштрассе
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.
«Ах, Геббельс малохольный,
скажи моёй ты маме,
Что я решил весь мир завоевать.
С танкою в рукою,
С отмычкою в другою
Я буду все народы покорять.
Пойди по всем малинам
И быстро собери там
Ты всех блатных, кто на руку нечист.
Отныне уж не будет
Зваться он бандитом,
А будет нацьонал-социалист».
Называлась эта переделка «Песенка о нацистах». Её Утёсов с чистым сердцем открыто исполнял перед бойцами, а те подхватывали и разносили по всем фронтам.
Авторство текста принадлежит тромбонисту утёсовского джаза Илье Фрадкину. В оркестр Илья Борисович влился в 1936 году и стал автором ещё нескольких песен, которые исполнял Леонид Осипович, например, «Я – демобилизованный» и «Спустилась ночь над бурным Чёрным морем».
Что до музыки, то, помимо уже известного нам Ферри Кельмана, есть и автор обработки. Это знаменитый советский композитор Аркадий Ильич Островский, который в молодые годы был аккордеонистом и пианистом в джазе Утёсова.
А вот с датой появления «Песенки о нацистах» полной определённости нет. В Российском государственном архиве фонодокументов есть лишь указание на пластинку, которая была записана в 1945 году, с указанием «ориг. нет, пл. есть». Ясно, что песня существовала ещё до записи – но когда написана, когда и где впервые исполнена, неизвестно.
Кем на самом деле были уркаганы с одесского кичмана
«С одесского кичмана бежали два уркана…» Слова этой знаменитой песни, которую исполняли Леонид Утесов, Владимир Высоцкий, Аркадий Северный и многие звезды шансона, слышали почти все. «Одесский кичман» пели в тюрьмах и лагерях, на фронте, эта песня была одной из любимых у Сталина. В чем секрет ее популярности и что известно о ее «героях», следы которых исполнители блатного шлягера постарались максимально запутать, – об этом в материале EG.RU.
Одесса-мама и ее уркаганы
Жителям Одессы в конце 1920-х не надо было рассказывать, кто такие урки (они же урканы, уркаганы). Портовый город стал прибежищем уголовников и бродяг еще в XVIII веке, а к началу следующего уже превратилась чуть ли не в центр преступного мира Российской империи. Послереволюционная Одесса, негласным королем которой был легендарный Мишка-Япончик, славилась своими бандами, криминальная жизнь «жемчужины у моря» бурлила как никогда.
В арго слово «урка» встречается в нескольких значениях. Так называют воров-налетчиков и грабителей, которые считают ниже своего достоинства заниматься мелкими кражами и гоп-стопом в подворотнях, а предпочитают добычу покрупнее. Урка-рецидивист – уркаган. Нередко урками называют любых уголовников, отличающихся дерзким поведением и презирающих социальные нормы. В 90-х, когда блатной жаргон «вошел в моду» этим словом часто стали называть и другие антисоциальные элементы или просто людей с уголовными замашками.
«Образцовый» урка вплоть до 50-х, когда власть объявила криминалу войну, выглядел примерное так, как вор Промокашка в фильме Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя»: прохоря (собирающиеся гармошкой сапоги) с заправленными в них брюками, видавший виды пиджак, телогрейка или подобная одежда, шарф на шее, на голове –кепка-восьмиклинка (малокозырочка). Плюс наглый, хитрый взгляд, неизменная фикса и торчащая в зубах папироска.
Где тот кичман?
Песня «С одесского кичмана», авторами которой считаются автор текстов многих популярных романсов Борис Тимофеев и композитор Михаил Феркельман (он же Моисей и Ферри Кельман), впервые прозвучала в спектакле Ленинградского театра сатиры «Республика на колесах» в самом конце 1920-х. Сюжет постановки был прост: на далеком украинском полустанке банда создала свою демократическую республику, президентом который стал пройдоха-уголовник Дудка, роль которого сыграл Леонид Утесов. В честь назначения министров, которыми стали бандит, телеграфист и два помещика, новоиспеченный глава республики устраивает гулянку – на ней-то и звучит знаменитая песня.
Что интересно, постановку критики разнесли в пух и прах, но очень высоко оценили игру Утесова. Уркаганская песня вскоре стала мегапопулярной. Утесов включил ее в репертуар своего джаз-бэнда. А в 1932 году она вышла на граммофонной пластинке. Только вот незадача – к благодарным слушателям шлягер дошел в искаженном варианте.
В спектакле, который дал песне жизнь, первые строки звучали иначе: «С вапнярского кичмана…», бежали урканы не из Одессы, а в Одессу. Как считает писатель и филолог Александр Сидоров (Фима Жиганец), известный своими исследования блатного жаргона, это прямой отсыл к станции Вапнярка, расположенной под Одессой. Только вот никакого кичмана (лагеря, места заключения) в этом крохотном населенном пункте не было. Также исследователь отмечает, что слова появились не на пустом месте – аналогичные стихи и песни, рассказывающие о нелегкой судьбе двух беглецов-бродяг, можно найти в русском фольклоре.
В XIX веке был очень популярен романс на стихи Генриха Гейне в переводе Михаила Михайлова «Во Францию два гренадера из русского плена брели», а солдаты Первой мировой пели другую песню – «Шли два героя с германского боя» (в других вариантах героев было три, они могли быть армейцами, идти «с польского боя» или «на финску границу». А за несколько лет до того, как шлягер прозвучал в спектакле, один из заключенных соловецкого лагеря выпустил брошюру с примерами «уркаганского народного творчества». В их числе – песня, начинающаяся очень знакомо: «С советского кичмана шли два уркана, с советского кичмана домой…»
За урканов, за Сталина!
Одним из самых больших поклонников «Одесского кичмана» был Иосиф Сталин, который эту песню обожал. Рассказывали, что, когда артисту пытались запретить исполнять блатные песни, в первую очередь «Кичман». «вождь народов» вступился и велел не трогать – хорошая песня, душевная, пусть поет.
Уркаганская песня прозвучала даже на приеме в Георгиевском зале Кремля, устроенном Иосифом Виссарионовичем в 1935 году в честь челюскинцев, где выступал утесовский оркестр, – по личной просьбе Сталина, которую тот передал артисту через Ворошилова. Когда Утесов закончил петь, Сталин со своим ближайшим окружением бешено аплодировали.
Впоследствии Леонид Осипович рассказывал, что еще больше его поразила реакция героев-полярников. Они вскочили на столы, как были – в унтах, и начали одобрительно и весело топать, скидывая бокалы и другую посуду. В тот вечер он пел песню про урканов три раза на бис – и каждый раз реакция публики повторялась.
Что касается оригинального варианта, то после смерти Сталина песню запрещали. Но запретить ее петь не удалось.