Радфем оптика что это
«Самцы — это ошибка природы» Как феминизм стал радикальным движением, решившим избавить мир от власти мужчин
Исправить нельзя отменить
Мужчина в Швеции едва ли сможет устроиться медбратом или воспитателем детского сада, даже если очень захочет и будет достаточно квалифицированным. На должность уборщика его кандидатуру тоже вряд ли станут рассматривать и скорее всего просто не позовут на собеседование. На эту проблему обратили внимание исследователи из Линчёпингского и Калифорнийского университетов.
Ученые занимались изучением дискриминации на рынке труда по заказу Шведского исследовательского совета и обнаружили, что здешним мужчинам недоступно подавляющее большинство традиционно «женских» профессий. При этом шведская женщина без проблем устроится слесарем, рабочим на складе, механиком — иными словами, на любую типично «мужскую» работу.
С дискриминацией при приеме на работу сталкиваются не только шведские мужчины. Так, в 2020 году суд оштрафовал мэрию Парижа на 90 тысяч евро: с приходом на пост мэра Анн Идальго большинство руководящих должностей в городской администрации оказались заняты женщинами, при том что согласно закону о паритете полов представители одного гендера не могут занимать более 60 процентов руководящих должностей.
Еще один дискриминационный скандал разгорелся в 2019 году в Google. Компания заказала зарплатное исследование, чтобы выявить случаи ущемления прав женщин и меньшинств в пользу мужчин, а обнаружила ровно противоположную картину. Оказалось, что как раз мужчинам платят меньше, чем женщинам, за одну и ту же работу. По итогам разбирательства более 10 тысяч сотрудников получили компенсации. Причем это уже второй такой скандал в Google: годом ранее бывшие сотрудники подали иск против компании и обвинили ее в «дискриминации белокожих мужчин консервативных взглядов». Программисты, уволенные за критику гендерной политики Google, утверждали, что руководство прибегает к незаконным квотам, чтобы нанять как можно больше женщин и представителей нацменьшинств.
Профессор Университета Мичиган-Флинт Марк Перри, активист, выступающий за права мужчин, рассказывает, что американские образовательные учреждения предоставляют намного больше преимуществ студенткам и преподавательницам в сравнении с мужчинами. Речь идет о стипендиях, грантах, финансировании исследований, материальной помощи — подобную поддержку все чаще предоставляют женщинам или представителям меньшинств. Ученый отмечает, что в среднем в университетах США есть 60-70 специальных стипендий для девушек и чаще всего ни одной для юношей.
В высшем образовании существуют очень лицемерные двойные стандарты. Администрация не терпит дискриминации в отношении женщин, но одобряет и фактически санкционирует дискриминационные программы в отношении мужчин
По словам Перри, подобные программы появляются, когда руководство учебных заведений, компаний, политики и властные институты идут на уступки фемактивисткам. «Это неэтично и нечестно — относиться к мужчинам и женщинам по-разному, организовывать специальные стипендии и программы только для женщин и лишать мужчин равных образовательных возможностей», — заключил он.
Ученый считает, что феминизм часто апеллирует к понятиям инклюзивности и равенства, но на практике как раз занимается их истреблением.
Такое заявление выглядит спорным, так как в данном случае профессор допускает неуместное обобщение. Современный феминизм насчитывает множество направлений и продолжает стремительно развиваться, ведь женщины по всему миру по-прежнему сталкиваются с несправедливостью и невозможностью защитить свои права и даже жизнь. Есть лишь одно направление феминизма, которое ставит перед собой более амбициозные цели, чем всеобщее гендерное равенство, и призывает к фундаментальному изменению миропорядка.
Борьба сквозь века
Феминизм зародился в конце XIX века в Великобритании и США. Первыми последовательницами этого движения принято считать суфражисток, боровшихся за предоставление женщинам избирательных прав.
В 1960-х годах на Западе сформировалась вторая волна феминизма. Активистки новой формации выступали против угнетения женщин в профессиональной и бытовой сфере, начали бороться против всех форм насилия, несправедливой разницы в оплате труда и возможностях профессионального роста. Тогда же феминистки начали защищать репродуктивные права женщины и права представителей ЛГБТ-сообщества.
В 1990-х годах представительницы третьей волны феминизма начали привлекать внимание к проблемам гендерной и сексуальной идентичности, а также сексуального удовольствия женщины. Теперь одним из ключевых принципов движения стала интерсекциональность — рассмотрение дискриминации сразу по нескольким признакам, таким как пол, раса, сексуальная ориентация.
«Я ненавижу мужчин. Я изначально не уважаю никого из них», — заявила в своей книге писательница Полин Арманж. Ее литературный труд с весьма провокационным названием «Я ненавижу мужчин» вышел всего год назад, но его уже признали манифестом радикального феминизма наравне с книгой «Лесбийский гений» Алис Коффин. Авторки призывают женщин не просто сместить мужчин с лидерских позиций, но исключить их из социума в принципе, воспитать в себе ненависть к ним. По их мнению, эта ненависть должна помочь женщинам взрастить любовь к себе и добиться большего в жизни. Писательницы гордо заявляют, что не смотрят фильмы, снятые мужчинами, не слушают музыкантов-мужчин.
Я решила выйти замуж за мужчину и должна признать, что до сих пор очень люблю его. Однако это не мешает мне задаваться вопросом, почему мужчины такие, какие они есть: жестокие, эгоистичные, ленивые и трусливые
Основную идею радикального феминизма (или радфема, как стали называть это направление движения) сформулировала писательница Кейт Миллет еще в 1970-х годах. Она заключается в том, что общество построено на системе патриархата, в рамках которой мужчины систематически угнетают женщин. По мнению Миллет и других идеологов радфема, такой порядок господствует в мире с самого зарождения человечества, и угнетение женщин следует считать древнейшей формой дискриминации.
Своей главной задачей радикальные феминистки объявили отказ от маскулинных стереотипов и традиционных гендерных ролей, которые приобретаются в рамках гендерной социализации. Этот процесс, по их мнению, начинается в раннем детстве: девочкам внушают, что они хрупкие и слабые, должны носить платья и не иметь больших амбиций.
Радфем четко разделяет биологический пол и гендер. Второе — более широкое понятие, которое определяет психические, культурные и социальные различия. От него активистки предлагают вообще отказаться. Например, в минувшем сентябре испанские феминистки потребовали от конгресса использовать термин «пол» вместо «гендер», так как, по их словам, концепт гендера не позволяет полноценно анализировать социальную, экономическую и политическую реальность в условиях неравенства. В Испании законодательно разрешено самоопределение по гендерному признаку, но радикальные феминистки считают, что это размывает женское сообщество и уменьшает женское влияние в общественной сфере.
Личность мужчины, его человеческие качества и поступки в радикальном феминизме не принимаются во внимание. Предполагается, что абсолютно все мужчины заинтересованы в позиции угнетателей, вне зависимости от их личных убеждений и поведения, и стремятся поддерживать доминирование над женщинами в экономической и социальной сфере. Некоторые активистки даже отказываются от гетеросексуальных отношений и причисляют себя к лесбиянкам по идеологическим причинам. По их мнению, гетеросексуальные и бисексуальные женщины остаются под гнетом мужчин.
В ходе развития своей идеологии радикальные феминистки пришли к тому, что ценности их сообщества должны встать выше комфорта мужчин, а женщины должны занять их место в социальной иерархии. И проводить эти преобразования предлагается весьма радикальными средствами.
Человек человеку враг
Еще в 1967 году американская радикальная феминистка Валери Соланас, совершившая покушение на художника Энди Уорхола, заявляла, что самец — это ошибка природы, промежуточный вид между женщиной и обезьяной. В повестке многих представительниц современного радикального феминизма мужененавистничество занимает заметное место.
Носительницы подобных взглядов заявляют о негативном влиянии мужского общества на их ментальное состояние. Они организуют женские коммуны, чтобы находиться как можно дальше от мужчин. Одна из самых известных — Alapine — сформировалась в американском штате Алабама в 1997 году, в нее входит около двух десятков гомосексуальных женщин. Всего в США существует около сотни подобных женских поселений. Жительница одного из них, радикальная феминистка Винни Адамс рассказала, что оставила мужа и детей ради переезда в женскую коммуну. По ее словам, мужчины агрессивны, и она предпочитает не находиться рядом с ними ради своего спокойствия.
Мизандрия — ненависть, предубеждение и предвзятое отношение к мужчинам — все глубже проникает в западные сообщества и все чаще становятся причиной скандалов, подобных тем, что произошли в Google и в мэрии Парижа. Активистки в соцсетях открыто заявляют о ненависти к мужчинам и призывают бойкотировать любую их деятельность. Так, феминистка и журналистка Кири Рупиа (Kiri Rupiah) заявила, что мужчины — это мусор, потому что даже самые безобидные из них потенциально могут стать насильниками.
Недостаточно просто помогать друг другу, мы должны стереть мужчин. Сотрите их из вашего разума, из вашего воображения, из вашей самопрезентации
Ее единомышленницы распространяют в социальных сетях хештеги #killallmen («Убей всех мужчин») и Men Are Trash («Мужчины — это мусор»), которые остаются популярным в Twitter по сей день.
При этом активистки не боятся быть «отмененными» или осужденными за столь радикальные и оскорбительные заявления, так как говорят от лица «угнетенного сообщества» — и это действительно работает. Даже самые грубые выпады в сторону лиц мужского пола остаются безнаказанными.
С возникновением движения #MeToo в Facebook начали появляться откровенные оскорбления в адрес мужчин: в постах и комментариях их огульно называли подонками, насильниками и свиньями. Модераторы начали удалять такие публикации и блокировать профили их авторов, что вызвало мощную волну критики. Радикальные феминистки пожаловались на дискриминационную политику сервиса и ограничение свободы высказываний. В итоге представители соцсети восстановили некоторые комментарии и признали, что блокировка профиля — слишком жесткое решение, несмотря на то, что «Facebook должен оставаться безопасной средой для всех».
Мизандрия приобретает подчас самые неожиданные и спорные формы. В 2015 году в сети широко обсуждался анонимный пост феминистки, которая рассказала, что прервала беременность во втором триместре, когда узнала, что ждет мальчика. По словам женщины, она «не могла произвести на свет еще одного монстра». Стоит, правда, отметить, что правдивость этой истории, как и личность автора, так и не были установлены.
Энтони Синотт, профессор социологии из канадского Университета Конкордия и автор книги «Переосмысляя мужчин: герои, злодеи и жертвы», отмечает, что радфем создает необычную ситуацию. Когда у женщин появляется все больше возможностей и когда женщин становится все больше среди мировых лидеров, все больше феминисток начинают симпатизировать мизандристским идеям. По словам ученого, эти идеи, когда-то ставшие основой концепции «токсичной маскулинности», по сути являются формой обратного сексизма.
Эти идеи негативно сказываются на гендерных отношениях, приводят к гендерной поляризации и росту антифеминистских настроений среди мужчин. Зачем поддерживать движение, которое так очевидно ненавидит вас?
Профессор Загребского института философии Ивана Скухала Карасман отмечает, что мизандрия прямо противоречит центральной идее феминизма о создании общества, в котором мужчины и женщины равны, в котором у всех одинаковые права, привилегии, обязанности, финансовые и карьерные возможности. «Мы должны относиться с пониманием друг к другу. Ненависть к противоположному полу делает жизнь в одном обществе невозможной», — уверена Карасман.
Если женщина разделяет идеи мизандрии, то она ничем не лучше мужчины-сексиста. Ненависть к противоположному полу — это сексизм
Мужчинам вход воспрещен
Радикальные феминистки считают, что большинство современных общественных институтов руководствуются патриархальными установками и исторически основаны на патриархальных принципах. А массовая культура, общепринятые нормы и гендерные роли диктуют женщине, что делать, как выглядеть и кем работать. И даже если женщина утверждает, что не хочет ничего менять, это считают иллюзией, навязанной мужчинами. По сути они не признают саму возможность свободы выбора для женщин.
По их мнению, правительства государств принимают решения, выгодные мужской части населения, а голос мужчины во властных органах весит больше, женщинам же достается черная работа и роль обслуживающего персонала. Даже когда в западных странах женщины заняли значительную часть государственных постов, а канцлер Германии Ангела Меркель открыто назвала себя феминисткой, радфем-активистки не изменили свою позицию.
Я феминистка. Раньше я немного стеснялась об этом говорить. Но теперь я могу сказать: да, мы все должны быть феминистами
Похожим образом радикальный феминизм относится и к религии: женщины из консервативных религиозных общин воспринимаются активистками исключительно как узницы и рабыни. Традиции, преемственность поколений и культура этих женщин в учет не берутся. По такой логике мусульманская женщина не может самостоятельно принять решение носить или не носить хиджаб — оно будет навязано ей мужчинами и религиозными догматами. И такое убеждение приводит к дискриминации религиозных женщин, как это было, например, в Германии в разгар миграционного кризиса.
По данным исследования Университета Пенсильвании, коренные немки относились к приезжим априори негативно, не вступали с ними в социальные отношения и отказывались помогать им с ассимиляцией в стране. В рамках эксперимента ученые просили женщин одеться в традиционный мусульманский наряд, отправиться в людное место и обратиться за помощью к другим женщинам. Перед этим испытуемой надо было разыграть сценку: ей якобы звонила сестра, которая не может решить, выйти ей на работу или остаться дома с детьми. Участница эксперимента должна была громко обсудить с воображаемой собеседницей эту проблему, чтобы прохожие могли ее услышать, и только после этого попросить о помощи.
В зависимости от того, какой совет испытуемая давала сестре, число женщин, согласившихся ей помочь, менялось. Если она вслух выражала прогрессивные взгляды и призывала родственницу выйти на работу, немки активнее шли на контакт. Если же советовала остаться дома и заниматься мужем и детьми, ее обращение в большинстве случаев оставалось без ответа.
Но, пожалуй, яростнее всего радикальный феминизм критикует нуклеарную семью, брак и материнство. Представительницы движения бросают вызов традиционной модели формирования семейного союза между мужчиной и женщиной для продолжения рода. По их мнению, в рамках семьи женщина эксплуатируется для выполнения бытовых обязанностей и ухода за детьми и несет двойное бремя — основной работы и бытовых дел.
При этом радикальные феминистки даже не рассматривают такие варианты здоровых семейных отношений, как, например, разделение обязанностей между супругами, за что выступают активисты либерального направления. Вместо этого они призывают полностью отказаться от института семьи.
В качестве альтернативы радфем предлагает женские коммуны, политическое лесбиянство и безбрачие.
Для преодоления чувства изолированности и одиночества в патриархальном мире радфем призывает женщин объединиться. Так как мужская коллективная идентичность, по мнению радикальных фем-активисток, существует априори, они призывают женщин к созданию похожей модели. Движение требует, чтобы женская часть населения организовалась в единую группу, так называемое сестринство, для преодоления дискриминации и гнета. Фактически многие последовательницы радфема стремятся к установлению матриархата — доминированию женщин в большинстве сфер общественной жизни.
Впрочем, к институту сестринства даже у феминисток возникает много вопросов.
Золотые юбки
Несмотря на то что сестринство предполагает объединение всех женщин против мужского доминирования, на сегодняшний день лидирующие позиции в радфем-сообществе занимают белые женщины из обеспеченных слоев. И некоторые западные исследователи уже заметили, что движение, которое призвано представлять всех женщин, часто фокусируется на интересах тех, у кого уже и так достаточно привилегий. И это происходит в то время, как многие женщины по всему миру лишены даже базовых прав.
Эта тенденция привела к росту неравенства среди женщин. Например, создание квот для женщин в советах директоров крупных компаний вызвало рост благосостояния и без того успешных и образованных сотрудниц, сумевших получить еще более высокие должности. Так, в Норвегии, где женщины должны занимать как минимум 40 процентов руководящих постов в компании, появилась особая группа «золотых юбок» — богатых женщин, занимающих высокие должности, при том что не все они обладают достаточными компетенциями для этого. Вместе с тем, по данным The Guardian, доходы женщин в других областях — сферы услуг, домашнего персонала, образования — так и остались низкими.
При этом если женщина решит нанять домработницу или няню, чтобы строить карьеру наравне с мужчинами, ее также обвинят в угнетении, ведь она, по мнению радикальных феминисток, способствует популяризации женского низкооплачиваемого труда.
По словам чернокожей писательницы и фем-активистки Микки Кендалл, если женщина, получив руководящую роль, воспроизводит репрессивные структуры, которые лишают права голоса большинство женщин, в феминистской борьбе нет смысла.
Кроме того, как отмечают активисты других правозащитных движений, радикальные феминистки убеждены в существовании неизменных биологических предпосылок угнетения и набора феминных и маскулинных признаков, которые нельзя изменить. Но, следуя этой логике, у женщин нет возможности выйти за рамки своего биологического предназначения. Так что радфем, стремясь объединить женщин по биологическому признаку, в итоге лишь уравнивает их и стандартизирует их желания и стремления, навязывая всем одинаковые ценности. И в этом, по мнению Иваны Карасман, он мало чем отличается от патриархата, который загоняет женщин в строгие рамки традиционных ролей. «Феминизм должен быть про право выбора. Одна женщина может хотеть строить карьеру. Другая — заниматься только детьми и домом. И это нормально, если она этого действительно хочет. Мы не должны осуждать женщин за их выбор», — убеждена она.
Я думаю, что мужененавистничество будет лишь набирать обороты. Не исключаю, что дойдет и до нападений на мужчин. Одновременно с этим радфем будет усиливать давление на тех женщин, которые не разделяют их идеи
Усилиями феминисток жизнь женщин становится лучше и свободнее — это очевидный факт. Общество учится порицать насильников и абьюзеров, прислушиваться к мнению женщины и ценить ее профессиональные и личностные качества. Несомненно, сегодня феминизм, как и прежде, преследует позитивные цели, выступая против дискриминации и за равноправие во всех сферах. Однако радикальный феминизм часто подменяет эти цели, навязывая свои агрессивные установки в интересах небольшой группы людей. Приходится признать, что эта стратегия показала свою эффективность, а значит, велика вероятность того, что в будущем феминизм продолжит приобретать все более радикальные формы.
Транс-френдли Радикальный Феминизм
TW: Прочтение этого текста имеет шанс оказаться весьма дисфоричным, и хоть я не считаю, что высказываемые позиции являются трансфобными — читатель_ница может их таковыми счесть. Поэтому, пожалуйста, читайте эту статью, только если вы готовы к восприятию новой информации, возможно, выстроенной в соответствии с неподходящей для вас системой взглядов.
Как и большинство людей в транс*сообществе, я привыкла ассоциировать радикальный феминизм с трансфобией — это и не удивительно, любой трансгендерный человек знаком с термином тэрф (транс-эксклюзивный радикальный феминизм) и, к сожалению, не только термином, но и конкретной, по большей части агрессивной, трансфобной риторикой его представительниц.
Человеческий мозг устроен таким образом, что мы склонны стереотипизировать, упрощать сложные явления на основании своего, очевидно, весьма ограниченного опыта. Именно поэтому яркая, привлекающая внимание и запоминающаяся своей беспощадной, антинаучной аргументацией трансфобия (отнесём сюда, например, совершенно надуманную проблему с туалетами, которая решается нормальным изолированным устройством этих мест к всеобщей радости, а не запретом каким-то людям туда ходить) устойчиво связывается в мозгу со второй частью аббревиатуры — радикальным феминизмом. Нашему любящему примитивные схемы мозгу начинает казаться, что весь радикальный феминизм именно таков.
И, в общем-то, на этих позициях очень легко оставаться — находить очередные примеры неадекватности транс-эксклюзивных радикальных феминисток, смеяться над ними, снова и снова убеждаясь в несостоятельности и трансфобии всего движения. Не сложно было так поступать и мне, хотя — важно отметить — я сама являюсь феминисткой, но интерсекциональной феминисткой. Что рождает другую ловушку — зачем вообще внимательно изучать позиции радикального феминизма, если в феминизме существует более новое и (прогрессивное?), а главное, по определению транс*френдли течение.
Забегая вперёд, я по прежнему отдаю предпочтение интерсекциональному феминизму, и для транс*женщин, которые хотят относить себя к борьбе женщин за равенство, данное течение действительно может предложить намного больше. Но внимательнее присмотреться к радикальному феминизму всё же стоит.
Не будем отвлекаться и вернёмся к нашему разговору — действительно, нет никаких проблем в том, чтобы находить всё новые и новые подтверждения трансфобии радикального феминизма. Даже если вбить в гугл «радикальный феминизм» (делаю в режиме инкогнито, так что мои старые запросы никак не влияют), можно увидеть, что ассоциация с трансфобией находится на самом верху.
Но этот подход ничем не отличается от тех же самых трансфобок, которые находят неудачные твиты транс*людей и высмеивают их, приравнивая к взглядам всего транс*сообщества; находят заголовки новостей о насилии со стороны транс*женщин в сторону цис-женщин и приравнивают это к статистике, возводя на уровень доказательства угрозы со стороны транс*женщин в целом, как явления.
Это заставляет задуматься о том, что нельзя делать выводы о течении по самым ярким и шумным высказываниям его представительниц — да они самые заметные, но это не делает их наиболее показательными и распространёнными.
Кроме того, периодически под постами, явно ассоциирующими трансфобию и радикальный феминизм как таковой, я видела недовольные комментарии радикальных феминисток, которые просили не считать, что они все трансфобны и не приравнивать весь радфем к тэрф. Я приняла это к сведению, допустив, что, возможно, там и есть такие редкие представительницы, которые, пускай, не столь агрессивны, как остальные. И опять же, зачем мне вообще об этом думать, если существует интерсекциональный феминизм — вот я и не думала.
Не думала, пока это не коснулось лично меня — и это тоже очень человеческое свойство — не могу удержаться от этой пословицы: «пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
Я начала общаться с очень крутой девушкой — ну, как начала, она откликнулась на мою анкету знакомств, где, очевидно, была информация о моей трансгендерности. Поэтому, узнав, что она феминистка — я совершенно на автомате записала её в интерсекциональный феминизм, краешком сознания допуская, что где-то там ещё и либеральный мог пробегать.
Но, как выяснилось чуть позже, она — радикальная феминистка. И в этот момент я, как бы это помягче сказать, прифигела. Потому что, ну, ладно, хорошо — я помню те комментарии — пусть в радикальном феминизме есть люди, которые не тэрф, которые не делают из транс*женщин вселенскую угрозу, поголовных насильников, подстилок патриархата, распространителей стереотипов и так далее. Пускай они есть. Но они же всё равно где-то в стороне. Так, спрашивается, зачем она, будучи радикальной феминисткой, откликнулась на мою анкету, и как вообще может быть, что она при этом ощущается настолько френдли?
Такое чувство принято называть «разрыв шаблона». И эта статья пишется именно с этой целью. Показать другую сторону радикального феминизма, показать, что в нём есть по-настоящему важные мысли, которые вовсе не несут в себе трансфобии сами по себе.
Итак, после того, как я немного вышла из состояния прифигевания, у меня, очевидно, возникло желание задать миллион вопросов, потому что как бы девушка невероятно крутая, общаться хочется, а ещё очень хочется понять как она меня вообще воспринимает с позиций радикального феминизма.
Далее я привожу отрывки нашего диалога с минимальной редактурой — я выкинула то, что не относится к теме. (Д — девушка).
Я: Так радфем и тэрф — это же разные вещи?
Д: Да, но термин тэрф — это немного некорректный термин, потому что он сеет ненависть конкретно к женщинам, якобы высказывающимся в рамках своей повестки. Можно было бы просто использовать термин трансфоб/ки, либо тарф (трансфобки, апроприирующие радикальный феминизм), не говоря, что это именно радфем представительницы. Потому что зачастую это просто люди, аппроприирующие эти идеи, чтобы трансфобить.
Ещё радикальный феминизм — на то и радикальный феминизм, чтобы из своей повестки исключать транс-персон. Он же защищает не всех транс-персон, которые называются транс-персонами, а только тех, кто знаком с женским опытом. Точно так же, как транс-активизм защищает только трансгендерных людей и не защищает цис-людей. Разделение зон интереса и повестки само по себе должно существовать в движениях, иначе движения не эффективны. И они должны работать по демократической модели, то есть встречаться посередине и идти на компромиссы.
А так получается, что тебя могут записать в очень размытый термин тэрф, и если ты радфем, и если ты трансфобка не феминистка, и если ты прям реально хейтерка, и если ты просто не поддерживаешь движуху транс-людей в своём районе. Также опять демонизация по признаку женского пола, потому что термин подчёркнуто вокруг женского пола строится. Хотя трансфобия не имеет пола.
Ты не ненавидишь сильнее транс-сообщество, если ты женщина, и если ты феминистка, обычно ты ненавидишь сильнее если ты дура/дурак. Где мои транс-эксклюзивные дураки/дуры. Вот такой бы термин меня устроил.
Я: Ну, с этим я согласна. Но тут проблема, что они сами очень сильно связывают свою ненависть с феминизмом, поэтому термин и закрепился.
Д: Да, но, я считаю, это не повод его юзать. Это стигма в каком-то смысле. Например, патриотизмом очень часто объясняют национализм, но мы не зовём нодовцев патриотами.
Я: Окей, но мне немного сложно это обсуждать. В смысле я однозначно отношусь к феминизму, и я вижу, что у транс*людей часто есть некоторое негативное к нему отношение именно из-за того, что как одна из угроз выступает группа с феминизмом в названии. Между тем, мне реально сложно, потому что это буквально потоки ненависти и дезинформации, и для меня это не теоретический предмет, а вполне практический. Но глобально я согласна с тем, что они трансфобки, а не феминистки. По крайней мере в первую очередь.
В этом отрывке я вижу две важных мысли:
1) Термин «тэрф» вызывает вопросы, поскольку важно, что эти женщины являются трансфобками, а являются ли они феминистками это ещё очень большой вопрос. И закреплять в названии связь трансфобии и феминизма совсем не хочется. Я хорошо понимаю эту мысль как феминистка, и мне действительно не нравится выстраивание такой негативной ассоциации.
2) С точки зрения этой девушки, радфем включает в свою повестку не всех транс-людей, а только тех, которые знакомы с женским опытом. Тут возникает закономерный вопрос — а что такое женский опыт? Интерсекциональный феминизм, к которому я отношусь, отвечает на этот вопрос очень однозначно: женский опыт может невероятно отличаться друг от друга в силу разной социальной среды и пересечения систем дискриминаций, таким образом опыт богатой белой цис-женщины будет принципиально отличаться от опыта чёрной девушки из гетто или же транс-феминнной персоны, по тем или иным причинам не делающей переход. Если сказать простыми словами: женский опыт — это различный и многообразный опыт всех людей, которые являются женщинами (цисгендерными и трансгендерными).
Но что же считает женским опытом радикальный феминизм? И каких транс*людей он включает в свою повестку, а каких исключает?
Я: Меня реально заинтересовал этот момент с тем, что термин «тэрф» демонизирует весь радикальный феминизм, и поэтому мне бы хотелось понять, какие базовые у него позиции, и как это может совмещаться и работать вместе с транс-френдли взглядами.
Д: Давай начнём с того, что в матчасти радфем нигде не сказано, что транс-персон нужно угнетать и демонизировать, и т.д. Но я понимаю, что у радфем-сообщества могут быть очень триггерные взгляды всё равно, потому что оно оперирует понятием пол наравне с понятием гендер, также есть куча прослоек радфем, то есть дев, что считают себя радфем, но у них разные взгляды, так что я тут не глашатай.
Однако, радфем предполагает, что есть два класса — класс людей с приписанным про рождении мужским полом (амаб) и класс людей с приписанным при рождении женским полом (афаб), где первый класс угнетает второй. Тут как бы уже сложность, потому что понятно, что, например, интерсекс-человек, которого воспринимали как мужчину, будет впитывать мгс (мужскую гендерную социализацию) и т.д. Но если говорить в общем, так как интерсекс-персон не большинство, то говорят про пол — потому что в детстве ребёнку приписывают гендер именно на основе него, а не его внутреннего самоощущения. Соответственно, два этих класса проходят мгс и жгс (мужскую/женскую гендерную социализацию), потому что так их учат, так их воспитывают, так они себя видят. Эта форма угнетения фундаментальна, так как она изначально заложена в обществе через медиа, в культуре и в других формах, что льются детям в уши с детства. Единые мгс и жгс не предусматривают прям одинаковый опыт, скорее это посыл уровня «девочки хуже мальчиков», поэтому в глазах радфем аргументы «а вот моя мама мне всегда говорила, что девочки лучше всех» — несостоятельны, так как ребёнок может не приобрести жгс или мгс, только если он живёт в стерильных условиях, то есть реально кроме этой своей мамы ни с кем не общается, и ещё эта мама сама может спрятать весь свой жгс и воспитывать ребёнка с совершенно другой культурной призмой.
Соответственно, цель радфем — уничтожить это неравенство, чтобы мужчины и женщины были наравне, и всё было радостно и радужно. Радфем не отрицают, что есть другие формы угнетения, но выбирают концентрироваться в борьбе на этой конкретной форме угнетения, оставляя борьбу с остальными формами угнетения другим людям. Так как они являются представителями класса женщин, они как бы и судить могут только за угнетение женское. Это угнетение может принимать разные формы в зависимости от культуры страны и т.д. И радфем разных культур будут по-разному помогать своим женщинам, но в общем суть одна. Ну и поэтому как бы считается обычно, что радфем выступают за опыт своей страны, тогда как у интерсек-феминисток обычно более глобальные призмы, типа вообще всех возможных классов угнетения, даже тех, которые на территории их конкретного места жительства могут встречаться редко, или культуро-неспецифичны.
И радфем, в частности в России, про другие страны не скажу, так как хотят бороться с последствиями жгс и мгс, разделяют людей по этому критерию. Соответственно, свою борьбу они будут концентрировать и искать помощи у цис-женщин, транс-мужчин и небинарных афаб, так как они по идее проходили этот универсальный опыт. И они считаются угнетаемой группой. Я считаю лично, что мне ничего не мешает уважать пронаунсы человека, называть его тем именем, которым он хочет, но помнить, что он проходил жгс или мгс, хотя не все транс-персоны с этим согласны, и вот тут и наступает камень преткновения.
Также радфем могут поддерживать транс-женщин, то есть осознавать, что после перехода те столкнутся с той самой системой угнетения, что уже пинает цис-женщин и т.д. И как бы это тоже надо решать, однако обычно борьба концентрируется не на нуждах конкретно транс-женщин, а на нуждах либо нейтральной женской аудитории, либо цис-женщин. Это не значит, что радфем считают, что транс-персонам не нужна помощь, просто подразумевается, что у них другой фокус борьбы, и как бы если транс-персоне нужна помощь специфическая и такая, которая будет подразумевать её уникальный опыт, то она скорее обратится к группе транс-персон.
Отсюда же растут ноги у того, что радфем специализируются на помощи цис-женщинам, и это угнетает транс-женщин, потому что получается, что они поддерживают систему, в которой между этими женщинами есть разница. К сожалению, так как борьба идёт с институционализированным, то есть засевшим в культуру, сексизмом, радфем не могут эту разницу не подчёркивать. Потому что, чтобы изменить культурный код, надо подчёркивать, что есть разница — считали тебя в детстве мальчиком/девочкой, и какой культурный посыл ты от этого получал. Это не значит, что радфем не будут уважать пронаунсы и личный выбор, но они будут видеть эту разницу.
Я: Тогда такой важный вопрос, получается радикальный феминизм включает в свою повестку не только женщин, но и транс-мужчин, а также небинарных афаб людей, поскольку в детстве они воспринимались обществом как девочки, и подвергались этой социализации и давлению со стороны общества? Но это не отменяет того, что эти люди мужчины или небинарные персоны?
Д: Да, всё верно, лейбл человека — это его личное дело. Радфем борются с последствиями жгс, таким образом им важен только тот факт, кто жгс проходил, а кто нет, ибо давление патриархата как раз на людей с жгс и ориентировано. При этом радфем, как и какие-либо люди в принципе, имхо, ни в коем разе не должны решать за других, кем они себя считают в гендерной парадигме, и с каким течением феминизма те хотят себя ассоциировать. Но факт остаётся фактом — если человек проходил жгс, не важно кем он является сейчас, он в зоне повестки радфем.
Я: И получается, транс*девушка до перехода, или которой переход не нужен, и которая воспринимается обществом как мужчина, не входит в зону интереса Радфем? А транс-девушка, которая делает переход и которую считывают как девушку, всё-таки входит?
Д: Ну, да. Но при этом так же получается, что часть повестки радфем вообще не будет касаться этой транс-девушки, например, радфем будут защищать её от кэтколлинга, но не будут в рамках репродуктивного давления.
Я: Очевидно. Но, если транс-девушке говорят, считывая её как девушку, что часики тикают, и всякое такое — люди же не знают — это тоже репродуктивное давление, и это входит в радфем?
Д: Да, это тоже репродуктивное давление. Но просто менее жёсткое. Считается, что транс-девушка не может забеременеть, поэтому для неё это менее насущный вопрос. Но ДА, если радфем увидит, что это происходит, то она должна вмешаться, это типа по повестке.
Я: То есть мы можем сказать, что есть социальный спектр, где радфем включает проблемы транс-женщин после перехода. То есть социальный сексизм, если его можно так обозначить.
Д: Получается, да. Социальные проблемы у транс-женщин и цис-женщин общие.
Я: То есть, если меня, например, менсплейнит клиент.
Д: Да, это область радфем, я полагаю, это институционализированное угнетение.
Я: Окей. В принципе, это выглядит неплохо. Получается, что радикальная феминистка, которая не трансфобна, во-первых, в целом дружественна к транс*людям, а во-вторых, её специфически волнует часть проблем транс*женщин.
Д: Есть ещё один нюанс, связанный с тем, что странно было бы видеть транс-девушку как спикера, потому что она по идее должна иметь в силу фактора времени меньше опыта в социальном угнетении. Поэтому и получается эта неравновестность, в которой вы защищаете обе группы, транс-женшин и цис-женщин, но проблемы одной как бы полностью, а другой наполовинку. Другую половинку должны закрыть транс-активисты, по идее, и интерсекциональный феминизм.
Итак, мы разобрались с тем, кто входит в зону интереса и повестку радфем, но хотелось бы получше понять, как работает гендерная социализация, и в особенности у транс*людей.
Я: Такой вопрос, получается, мгс и жгс при переходе меняются?
Д: Нет, не меняются. У тебя остаётся твой мгс, к нему просто добавляются аспекты жгс после перехода. Типа в этом и фишка, что, возможно, конкретно ты считаешь себя умнее, чем себя будет считать среднестатистическая цис-девушка. потому что тебе в детстве не говорили, что твой класс людей тупой. И радфем считают, что в детстве ребёнок не может себя осознать не так, как ему говорят, кто он есть, и поэтому на него влияют такие примеры. И, да, ты совершаешь переход, но всякие предубеждения и негативные установки остаются с тобой.
Я: То есть смешенная гендерная социализация? МЖГС?
Д: Такого термина нет, к сожалению, потому что радфем и интерсек грызутся, и никто не делает работ на стыке их групп интереса. Также часть радфем сообщества настолько травмирована, что видят в любой персоне с мгс врага. Я сижу в одной группе, где мне буквально говорят что игрек хромосома хуже икс хромосомы, так как она короче, и я просто умираю внутренне. Но, да, эти же женщины ищут шелтеры другим женщинам. И это просто реальность, все слишком травмированы, чтобы помириться. Либо неграмотны. Я всегда говорю, что куча проблем в жизни от того, что люди глупые.
Я: С тем, что в детстве есть разная социализация, я согласна полностью. Например, я в детстве точно не спорила с взрослыми. И если они говорят, что я мальчик, значит, вероятно, так и есть.
Д: Ну вот да, и ещё радфем говорят часто, что мгс и жгс очень сложно полностью осознать. Сложно измерить влияние социального института на тебя, который несколько лет подряд со всех экранов и из всех ртов говорил одно и то же. Есть этот мем «отрефлексируй жгс», но я считаю и многие тоже, что это ооооооооочень сложно.
Я: Другой вопрос, что мне кажется, что у транс*людей часто смешенная социализация, потому что они в детстве как бы принимают это на себя, но и на другой гендер смотрят с желанием туда относиться и что-то перенимают.
Д: Это считается спорным вопросом, и радфем бы не согласились с тобой, потому что нет никаких оснований полагать, что транс-люди, совершившие переход в сознательном возрасте, не проходят в детстве мгс или жгс, соответственно их полу.
Я: Это, допустим, спорно, но что транс-девушка после перехода сталкивается с этим институционализированным угнетением, очевидно. И её социализация же как-то меняется?
Д: Она не меняется, она дополняется, это важно. Транс-девушка не будет думать, что она стала тупее, у неё уже сформирован самообраз. Но она, например, может бояться надевать короткую юбку, так как её захарассят.
Я: Ну, то есть к мгс что-то прибавляется?
Д: Это очень сложный вопрос, потому что никакой матчасти на этот вопрос нет, и вроде никто не изучал транс-людей с оптики радфем, а почти всё транс-сообщество либо не принимает термины мгс и жгс, либо неправильно их трактует. Но в принципе считается, что транс-девушка никогда полностью не получит опыт цис-девушки, то есть никогда не пройдёт через тот же самый жгс, но какие-то аспекты её она может понимать.
И вот именно это «никогда» и является камнем кучи хейта в сторону радфем, потому что выглядит, словно транс-женщинам запрещают женский опыт, но по факту это плохой опыт, и у них вместо этого есть свой транс-женский опыт, и типа тогда в чём спор.
Я: Между тем, я с этим согласна. И я как раз очень хорошо чувствую, что мгс и жгс очень даже существуют. И мне очевидно, что я пользовалась преимуществами, причём как бы базово, я могла даже не хотеть.
Д: Да, есть спикеры хорошие, которые говорят про то, что вот они сменили гендер, и вуаля их стали считать смешнее или не смешнее и т.д.
Я: Например, мой голос явно значил больше. И мне было намного проще что-то задвинуть, в том числе и особенно если это было взаимодействие с афаб без перехода. Это мог быть спор, например, и я могла быть вполне уверена в своих позициях, но он не был равным, просто за счёт голоса.
Д: Да, получается, что так. И получается, что с точки зрения радфем сам человек не может полностью понять границы влияния мгс и жгс на себя, так как они пронизывают многие сферы жизни, и изменить своё восприятие не может, а значит мгс и жгс остаются навсегда с нами. Возможно, у будущих поколений будет не так, но у нас пока так.
Важно ещё понимать, кстати, что разные радфем сами не понимают, где кончается и начинается жгс, например, у идейных вдохновителей этого течения может встречаться ооочень трансфобная риторика, и это накладывает печать, но те труды и писались в 70-х годах, как бы не удивительно. И есть вопросы, на которые реально очень сложно ответить, если ты транс-френдли и радфем.
Например, мне очень не нравится термин «люди, которые менструируют», потому что он звучит отдалённо и немного вырвано из контекста, и понятно, что он пытается включать в себя транс-мужчин и исключать тех цис-женщин, что не имеют обычной половой функции, но он всё равно словно дегуманизирующий. Ещё есть такой момент, что менструация стигматизирована, и вот в такой формулировке тоже есть эта стигма. При этом если говорить «женщины», имея в виду пол, то как бы тоже плохо, потому что это читается как гендер, но мы ещё в той стадии развития общества, когда менструация, как нормальная сама по себе тема для девушек, замалчивается. И «люди, которые. » выглядит как замалчивание. И это реально проблема, потому что тут просто столкнулись две позиции. И непонятно, что делать.
Я: Ну да, это лексические трудности, где хороший вариант пока не найден.
Д: Я лично считаю, что нужно по-разному называть подтипы пола и гендера и не стирать понятие пола, потому что признание того, что транс-мужчины и цис-женщины сталкиваются с одним спектром проблем тупо из-за своих половых органов, это реально был бы прорыв в понимании радикального феминизма.
Я: Я вообще полностью согласна, что пол, как медицинское понятие, и гендер, как идентичность, совсем разное. А ещё есть гендер, как социальный опыт или просто некоторый социальный момент. То есть, мне кажется, тут получается уже три вещи:
И получается, что нужно придумать три разных дихотомии со своими названиями, чтобы нормально говорить и никого не обижать. Для пола, для идентичности и для социального опыта.
Я: Но пока есть только мужчина/женщина для всего.
Кстати, прерву здесь цитирование разговора. Различие пола и гендера — это действительно серьёзная вещь, где пол является набором медицинских характеристик, таких как, например, хромосомы, уровни гормонов, оволосение, внутренние органы и так далее (выделяют разные типы пола, некоторые из которых изменимы, а некоторые — нет), а гендер — это социальный пол человека, то есть идентичность, которая может быть абсолютно любой.
В своё время я написала об этом текст, который много критиковался, поскольку речь там идёт о документах, но саму суть я считаю неизменно верной, для разговора о поле лучше использовать строгие научные термины, вроде набора хромосом, уровня гормонов и так далее — это медицинский термин, и он должен измеряться в точных медицинских показателях, тогда как гендер — это как раз идентичность в социуме, и для него более уместны слова, которые мы используем в обычной речи. Потому что, когда мы говорим «мужчина» или «женщина», мы не думаем, какой там уровень эстрадиола, 60 пмоль/л или, например, 580. Нет, мы думаем о всяких социально закреплённых вещах, в том числе стереотипах — внешности, гендерной экспрессии и так далее.