за столом семи морей что это значит
Стихи Булата Окуджавы навеяны стихами Редьярда Киплинга из сборника стихов «Семь морей» (1896 год) о романтике моря и моряках. У Киплинга скорей всего это связано с выражением «За семью морями», т.е. очень далеко. До 15 века считалось, что существует семь морей: Китайское, Индийское, Средиземное, Восточное Африканское, Красное Западно-Африканское и Персидское. Да и вообще число «семь» с древних времен у многих народов считалось таинственным и волшебным (создание мира Богом за семь дней, семь чудес света и т.д.).
А еще мне кажется, что у Окуджавы это и московское застолье с приятелями. Почему именно московское? Потому что Москва стоит на семи холмах.
Стихи замечательные и, честно говоря, какой смысл вложен в это выражение не так уж важно. Важно, что песню хочется слушать и подпевать автору.
С одной стороны конечно это глупость, так как такого быть не может. Но если рассмотреть скрытый смысл этой фразы, то становится понятно. что автор этих строк хотел подчеркнуть богатство и величие Москвы как столицы семи морей. И именно об этом поет и Окуджава и современные исполнители, например Олег Погудин.
Стива Джобса долго будут помнить как выдающуюся личность в сфере ІТ технологий. Принято помнить людей, проложиаших путь. Создать и продвинуть такую известную компанию как Apple, мог тольео гениальный и трудолюбивый человек.
Ещё немаловажную роль играет то, что США демократическая страна. Это вовсе не про то, кто как и кого выбирает, а про другое. Про то, что там есть закон. Там более-менее путно работает суд, более-менее приличная полиция и сильное самоуправление. А значит, не свинтят за то, что кому-то захочется отжать твой бизнес, или за недостаточно восторженный образ мыслей.
Это все равно, что найти себя в жизни. Можно только поздравить такого человека, что нашел точное применение своим способностям, находится на своем месте, получает удовлетворение и пожинает плоды своего правильного выбора.
Для многих этот поиск своего места бывает очень непростым. Главное для человека определить свои таланты объективно, реально. Трагедия некоторых людей, что они хотят, мечтают о том, что им не дано, на что нет способностей.
Например, актерская работа. Если нет настоящего таланта, то играть так, как великие актеры, не получится. Ведь по настоящему талантливые актеры не просто играют, а создают нечто неосязаемое, необъяснимое. То, что можно назвать атмосфера, энергетика, аура.
За столом семи морей (Булат Окуджава)
Помню, в 1960 году я впервые услышал, как Булат Окуджава пел свои песни. Начал он с «Полночного троллейбуса»:
Когда мне не вмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
Слова, слившиеся с тихим перебором гитары, сразу же взяли за душу. А когда дальше я услыхал, что полночный троллейбус мчит по Москве, вершит по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
я и вовсе был захвачен песней.
Да и само слово поразило – «крушенье». Как будто все происходит не на улицах и бульварах, а где-то на воде – в реке, море, океане. В следующей строфе эта «водная» ассоциация продолжалась:
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры – матросы твои –
приходят на помощь.
И дальше: «Полночный троллейбус плывет по Москве, Москва, как река, затухает». Это сделано и незаметно, и последовательно: московский троллейбус, утрачивая грубоватую житейскую реальность, тяжеловесность, легко плывет по улице-реке, как доброе спасательное судно.
Вспоминается чудесный, сказочный кораблик Новеллы Матвеевой, давший название ее сборнику стихов 1963 года:
Жил кораблик веселый и стройный:
Над волнами как сокол парил.
Сам себя, говорят, он построил,
Сам себя, говорят, смастерил.
Это удивительное «самосозданное» суденышко и плывет-то по-особенному – парит над волнами, ничего не боясь, никого не спрашиваясь: «сам свой лоцман, сам свой боцман, матрос, капитан». Перед нами романтический образ в чистом виде, в крайнем выражении. Кораблик как будто возведен в собственную степень, возвышен, взлетает сам над собой…
Совсем по-другому построен образ у Окуджавы. Сначала – реальный, примелькавшийся каждому москвичу троллейбус. Затем он начинает преображаться на глазах, становится «водоплавающим». Он остается троллейбусом, но уже не просто ночным, а – «полночным». Как говорил Пушкин, дьявольская разница! И пейзаж вокруг уже не городской, а речной. Вернее, воедино сливаются черты городские и речные.
И это особенность не только одного стихотворения. В «Полночном троллейбусе» она выражена, может быть, явственнее. Стихотворение это, на мой взгляд, – как «Гренада» у Светлова, «Арбуз» у Багрицкого, «Кораблик» у Новеллы Матвеевой. Многие поэтические приметы «Троллейбуса» прослеживаются в других стихах.
Раскроем книжку «Острова» – второй сборник стихов Б. Окуджавы. Первый – «Лирика» – был издан в Калуге в 1956 году. Уже в названии ощущается водный, морской колорит. Причем опять-таки не просто пейзажный. Окуджава описывает не настоящее, привычное, не курортное море и не просто реку, но то, что вдруг примерещивается, воображается – в неожиданной поэтической ассоциации.
ты прохладное дно морское…
Уподобление внезапно, как и созвучие – тонкое, непривычное 1 .
Читаем дальше, – со странной настойчивостью следуют друг за другом: майская синева на фронте, текущая морем; тонущая в небе над Тбилиси «утлая лодочка луны»; комбайны, которые не идут, не едут, а «уходят как будто в плаванье», и Сашке, стоящему у штурвала, хочется крикнуть: «Земля!» Даже «ее» глаза – «неведомые острова лугов зеленых». Отсюда – название книги. И само время сравнивается с морской волной: «вдруг нахлынет и скроет» («Время идет»). Впрочем, что там, – даже прозаичнейшее корыто, и то оказывается подверженным закону поэтического «оводнения»:
Корыта стенки как откосы,
И прачка не просто стирает – она ищет клад «на дне глубокого корыта».
В следующей книжке стихов Б. Окуджавы – «Веселый барабанщик» (1964), также вышедшей в издательстве «Советский писатель», – напечатана «Песенка об Арбате»:
Ты течешь, как река. Странное название!
И прозрачен асфальт, как в реке вода…
И еще одно стихотворение-песенка, которое начинается так:
Не бродяги, не пропойцы,
за столом семи морей,
вы пропойте, вы пропойте
славу женщине моей!
«За столом семи морей» – просто роскошный образ. Хотя эпитет этот, естественный под пером Белинского, в наши дни звучит довольно высокопарно, – здесь он кажется точным. Есть в образе «за столом семи морей» что-то кавказское. Однако «застолье» тут необычное – безбрежное. И вместе с тем о столе тоже не забываешь.
Выражение «семь морей» ведет к фольклору, к сказке. Раньше, в «Островах», мы читали: «Вдруг погляжу с порога за семь морей и рек». Здесь тоже необычно столкнулись житейский масштаб и сказочный; простой порог и – «семь морей и рек». Но строчка «за столом семи морей» еще более необычна, она смело сталкивает разномерные явления.
И дело не в одной строчке. Она – исходный момент развития образной мысли. Во втором четверостишии —
Вы в глаза ее взгляните,
как в спасение свое,
вы сравните, вы сравните
с близким берегом ее.
Образ движется дальше. Причем он лишен наглядности, очевидности. Не так-то легко увидеть воочию «ее» как берег. Здесь, как говорится, в конце —
нужно очень верить
и тогда нежданный берег
из тумана выйдет к вам.
Легко могу себе представить человека, который заявит:
– «Стол морей»? Неудачно. Надуманно. Просто невообразимо как-то.
И представляю, что тот же человек вдруг увидит – не глазами, а воображением – расстилающуюся синюю гладь стола-моря, комнату, слившуюся с природой, и за невероятным, бездонным столом – «не бродяги, не пропойцы», а поющие влюбленные, которые умеют «очень верить этим синим маякам».
Здесь Окуджава заметно отличается от другого поэта, тоже романтического склада, – Михаила Светлова. У автора «Гренады» мы почти не находим «водных» ассоциаций. Он вообще избегает того, что можно назвать приметами романтического стиля. И сам признается:
Хоть с ума сойди от бессилья,
Ни воркующих голубей,
Ни орлов, распластавших крылья.
В стихотворении «Я годы учился недаром…» он обращается к традиционно-романтическому образу Летучего Голландца. Но исключительно для того, чтобы пустить ко дну «посудину старую эту». Романтическому, если так можно сказать, маринизму противопоставлена подчеркнутая проза жизни и быта:
На звон пробужденных трамваев,
На зов ежедневных забот
Жена капитана, зевая,
Домашней хозяйкой встает.
Я нежусь в рассветном угаре,
В разливе ночного тепла,
За окнами на тротуаре
Сугубая суша легла…
Эта светловская «сугубая суша» – полная противоположность миру Булата Окуджавы, у которого все начинает плавиться, струиться, течь и играть.
В том, что мы, – надо признать, довольно неловко, – назвали поэтическим «оводнением», проявляется у Булата Окуджавы более широкая особенность. Ее можно определить так: обычная, реальная, достоверная вещь, часто встречающаяся в жизненном и житейском обиходе, неожиданно переключается в другой план – возвышенный, необычайный, связанный с жизнью природы, которая забыта городским жителем.
Вот как начинается стихотворение «Сапожник» (сб. «Острова»):
Кузьма Иванович – сапожник ласковый.
Он сапоги фасонные тачает.
А черный молоток его, как ласточка,
хвостом своим раздвоенным качает.
Редкая и непривычная рифма «ласковый – ласточка» помогает передать внезапность перехода от таких простых слов, как: сапожник, Кузьма Иванович, сапоги фасонные тачает – к молотку, который вдруг вспархивает как ласточка. А дальше эта диковинная «молоток-ласточка» рванется из рук сапожника, качнув своим хвостом раздвоенным, – «и полетит над грозами, над войнами…».
Известно, что всякий поэтический образ – сравнение, уподобление, метафора – строится на сопоставлении двух явлений, понятий, представлений. Все дело, однако, в том, что с чем сравнивается. Маяковский, как мы помним, разъяснял молодому поэту:
«Старый поэт, определяя автобус, скажет:
«Автобус, тяжелый как ночь».
«(Ночь) грузная, как автобус».
Булат Окуджава, если исходить из разделения, предлагаемого Маяковским, ближе к старому поэту, чем к новому. Кстати сказать, у него тоже есть автобус:
А красный автобус вдоль черного леса,
как заяц, по белому лупит шоссе.
Неживое сравнивается с живым, городское с природным, сухопутное с водным. Вот несколько примеров преображения предметного мира, его образного одушевления, одухотворения.
В сборнике стихов «Март великодушный» (М, «Советский писатель», 1967):
И, словно жаворонки,
влетают в старые дворы.
И трактора сползались на огонь
И желтыми лучами шевелили.
Трактора, похожие на каких-то жуков, шевелят лучами, как усиками.
Когда б не качался под нами перрон,
как палуба нашей судьбы.
Стихотворение «То падая, то снова нарастая…» начинается со слов о городской шарманке: она «как маленький кораблик на волне». Кончается так:
…Сто раз я нажимал курок
а вылетали только соловьи.
Трамваи как жаворонки, трактора как жуки, перрон как палуба, винтовка, выстреливающая не пулями, а… соловьями. Не правда ли, все эти разнообразные образы выстраиваются в единый поэтический ряд, подтверждают некую общую закономерность.
Как ее определить? Я бы сказал так: все, что оказывается под пером Булата Окуджавы, подпадает под закон романтического преображения мира. Не реалистическое воссоздание жизни в ее конкретности, но романтическое пересоздание определяет творчество этого поэта и песенника.
Голубой человек поднимается по лестнице (стихотворение «Голубой человек» в сб. «Март великодушный»). Он говорит: «Иду домой». Добрался до крыши – упрямо лезет выше. Он в небе – стремится дальше. Вот уже шар земной совсем крошечный, а человека не остановишь. Идти домой – значит для него идти еще выше.
– Эй, заблудишься, заблудишься!
Он карабкается, бормочет:
Назвать поэта романтиком вовсе не значит сказать, что он описывает только возвышенные предметы. Так и здесь. С одной стороны, «голубой человек». Но разговор его с людьми, которые кричат: «Сумасшедший, вон твой дом!», и его ответные слова: «Не порите ерунды!», – все это передано подчеркнуто достоверно, житейски характерно. Сопоставляя простое, прозаическое с дальним, возвышенным, Булат Окуджава не растворяет начисто одно в другом. В неземном «голубом человеке» он оттеняет и живые черты, его речь проста и разговорна.
Если искать стихотворения, где бы своеобразие романтического видения Булата Окуджавы проявилось с особенной ясностью и полнотой, то, пожалуй, нельзя найти примера лучшего, чем «Девочка плачет…».
«За столом семи морей»
(ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ)
Кто нс знает песни о синем московском троллейбусе подбирающем в ночи всех «потерпевших крушенье».
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю как в зыбкую полночь
твои пассажиры — матросы твои —
приходят на помощь.
С этих прок, исполненных под гитару, и «начался» Булат Окуджава, поэт, композитор и исполнитель—словом, бард, стоявший у истоков авторской песни в России второй половины XX века.
Известно, что всякий поэтический образ строится на сопоставлении разных понятии и представлений. Одно из любимых сопоставлении Окуджавы — уподобление окружающего мира и морской стихии Троллейбус «плывет по Москве» как доброе спасательное судно, его пассажиры превращаются в матросов черты городского пейзажа постепенно наполняются водным колоритом.
Ты течешь, как река. Странное название!
И прозрачен асфальт, как в реке воды —
это сказано об Арбате, старой московской улице с переулками и двориками, воспетой поэтом. В таком контексте не кажется чем-то из ряда вон выходящим и образ «за столом семи морей» В нем есть и фольклорное начало, и нечто фантастическое, небывалое, и в то же время такое понятное психологическое содержание для человека, сидящего за столом, раздвигаются стены московской квартиры, синь неба переходит в водную гладь, и вот уже сама душа сливается с безбрежной, вольной, живой природой.
Булат Окуджава — поэт-романтик Это значит, что обычная, реальная повседневность, попадая в поле его зрения, приобретает неожиданные очертания, переключается в план возвышенных, романтических представлений Так, обычный черный молоток в руках «сапожника ласкового», «как ласточка, хвостом своим раздвоенным качает» (стих «Сапожник»), а трамваи сходят с рельс и, «словно жаворонки, влетают в старые дворы» (стих «Трамваи») И если говорить честно, то в этом мире, исполненном внезапных превращений, живется не только интереснее, чем в обычном, но и проще, естественнее, спокойнее.
Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи.
(«То падая, то снова нарастая.»).
Не пули, а соловьи вместо пуль—разве не доброта продиктовала этот образ9.
Доброта — это и есть, пожалуй, главное определение поэзии Булата Окуджавы «А иначе зачем на земле этой вечной живу?» — резонно звучит вопрос, на который сам поэт отвечает определенно и однозначно.
Сосуд добра до дна не исчерпать Я чувствую себя последним богом, единственным умеющим прощать.
Однако было бы неверным представлять себе Булата Окуджаву, полностью оторванным от жестокой реальности Тема войны для него, ушедшего добровольцем на фронт в 1942 году, занимает особое место Сам поэт неоднократно заявлял, что война для него еще не кончилась, так как до сих пор ее жертвы — перед глазами Об этом говорится и поется в стихотворении-песне «Король», рассказывающем о дворовом «царствовании» московского «короля» Леньки и его гибели «Ах, воина, что ж ты сделала, подлая» — так начинается спор поэта с войной в стихотворении «До свидания, мальчики» Заключительные фразы его — «Мальчики, постарайтесь вернуться назад» — звучат искренней и горькой просьбой В известной же песне «А мы с тобой, брат, из пехоты» просьба переходит в заклинание.
А ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин,.
Стихи Окуджавы невозможно не петь. Даже если бы поэт не был музыкантом, его строки нашли бы себе другого композитора. В них звучит скрытая музыка, содержится уже заданная ритмом, рифмами, повторами мелодия. Булат Окуджава воспринимает действительность музыкально — как гармоническое единство звуков, слов, смысла:.
Продолжается музыка возле меня. Я играть не умею. Я слушаю только»
И ветры с грустною истомой.
все дуют в дудочку души».
Цитировать можно бесконечно, но главное, что поэт слышит не просто напевы дождя или звон весенней капели. «Надежды маленький оркестрик под управлением любви» — вот во что выпиваются эти нестройные звуки, вот что томит и волнует душу, наполняя ее верой в то, что «главная песенка», «самая лучшая на этой земной стороне», все-таки будет спета:.
Сквозь время, что нами не пройдено, сквозь смех ваш короткий и плач.
я слышу: выводит мелодию какой-то грядущий трубач.
Умение прощать, «тихая щедрость», грусть, всегда соседствующая с любовью, а главное — атмосфера сердечности и теплоты, которая разлита во всех стихах и песнях,— будь они о мире или о войне. о живых или мертвых. о взрослых или детях,—окрашивают творческий портрет Булата Окуджавы в неповторимо светлые тона.
«За столом семи морей»
«ЗА СТОЛОМ СЕМИ МОРЕЙ»
(ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ)
Кто нс знает песни о синем московском троллейбусе подбирающем в ночи всех «потерпевших крушенье».
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю как в зыбкую полночь
твои пассажиры — матросы твои —
приходят на помощь.
С этих прок, исполненных под гитару, и «начался» Булат Окуджава, поэт, композитор и исполнитель—словом, бард, стоявший у истоков авторской песни в России второй половины XX века.
Известно, что всякий поэтический образ строится на сопоставлении разных понятии и представлений. Одно из любимых сопоставлении Окуджавы — уподобление окружающего мира и морской стихии Троллейбус «плывет по Москве» как доброе спасательное судно, его пассажиры превращаются в матросов черты городского пейзажа постепенно наполняются водным колоритом.
Ты течешь, как река. Странное название!
И прозрачен асфальт, как в реке воды —
это сказано об Арбате, старой московской улице с переулками и двориками, воспетой поэтом. В таком контексте не кажется чем-то из ряда вон выходящим и образ «за столом семи морей» В нем есть и фольклорное начало, и нечто фантастическое, небывалое, и в то же время такое понятное психологическое содержание для человека, сидящего за столом, раздвигаются стены московской квартиры, синь неба переходит в водную гладь, и вот уже сама душа сливается с безбрежной, вольной, живой природой.
Булат Окуджава — поэт-романтик Это значит, что обычная, реальная повседневность, попадая в поле его зрения, приобретает неожиданные очертания, переключается в план возвышенных, романтических представлений Так, обычный черный молоток в руках «сапожника ласкового», «как ласточка, хвостом своим раздвоенным качает» (стих «Сапожник»), а трамваи сходят с рельс и, «словно жаворонки, влетают в старые дворы» (стих «Трамваи») И если говорить честно, то в этом мире, исполненном внезапных превращений, живется не только интереснее, чем в обычном, но и проще, естественнее, спокойнее.
Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи.
(«То падая, то снова нарастая.»).
Не пули, а соловьи вместо пуль—разве не доброта продиктовала этот образ9.
Доброта — это и есть, пожалуй, главное определение поэзии Булата Окуджавы «А иначе зачем на земле этой вечной живу?» — резонно звучит вопрос, на который сам поэт отвечает определенно и однозначно.
Сосуд добра до дна не исчерпать Я чувствую себя последним богом, единственным умеющим прощать.
Однако было бы неверным представлять себе Булата Окуджаву, полностью оторванным от жестокой реальности Тема войны для него, ушедшего добровольцем на фронт в 1942 году, занимает особое место Сам поэт неоднократно заявлял, что война для него еще не кончилась, так как до сих пор ее жертвы — перед глазами Об этом говорится и поется в стихотворении-песне «Король», рассказывающем о дворовом «царствовании» московского «короля» Леньки и его гибели «Ах, воина, что ж ты сделала, подлая» — так начинается спор поэта с войной в стихотворении «До свидания, мальчики» Заключительные фразы его — «Мальчики, постарайтесь вернуться назад» — звучат искренней и горькой просьбой В известной же песне «А мы с тобой, брат, из пехоты» просьба переходит в заклинание.
А ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин,.
Стихи Окуджавы невозможно не петь. Даже если бы поэт не был музыкантом, его строки нашли бы себе другого композитора. В них звучит скрытая музыка, содержится уже заданная ритмом, рифмами, повторами мелодия. Булат Окуджава воспринимает действительность музыкально — как гармоническое единство звуков, слов, смысла:.
Продолжается музыка возле меня. Я играть не умею. Я слушаю только»
И ветры с грустною истомой.
все дуют в дудочку души».
Цитировать можно бесконечно, но главное, что поэт слышит не просто напевы дождя или звон весенней капели. «Надежды маленький оркестрик под управлением любви» — вот во что выпиваются эти нестройные звуки, вот что томит и волнует душу, наполняя ее верой в то, что «главная песенка», «самая лучшая на этой земной стороне», все-таки будет спета:.
Сквозь время, что нами не пройдено, сквозь смех ваш короткий и плач.
я слышу: выводит мелодию какой-то грядущий трубач.
Умение прощать, «тихая щедрость», грусть, всегда соседствующая с любовью, а главное — атмосфера сердечности и теплоты, которая разлита во всех стихах и песнях,— будь они о мире или о войне. о живых или мертвых. о взрослых или детях,—окрашивают творческий портрет Булата Окуджавы в неповторимо светлые тона.
Литература языковедение : Сочинение: «За столом семи морей». Творческий портрет Б.Окуджавы
«ЗА СТОЛОМ СЕМИ МОРЕЙ»
(ТВОРЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ)
Кто не знает песни о синем московском троллейбусе подбирающем в ночи всех «потерпевших крушенье»
Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю как в зыбкую полночь
твои пассажиры — матросы твои —
приходят на помощь.
С этих прок, исполненных под гитару, и «начался» Булат Окуджава, поэт, композитор и исполнитель—словом, бард, стоявший у истоков авторской песни в России второй половины XX века
Известно, что всякий поэтический образ строится на сопоставлении разных понятий и представлений. Одно из любимых сопоставлений Окуджавы — уподобление окружающего мира и морской стихии. Троллейбус «плывет по Москве» как доброе спасательное судно, его пассажиры превращаются в матросов черты городского пейзажа постепенно наполняются водным колоритом
Ты течешь, как река Странное название!
И прозрачен асфальт, как в реке воды —
это сказано об Арбате, старой московской улице с переулками и двориками, воспетой поэтом. В таком контексте не кажется чем-то из ряда вон выходящим и образ «за столом семи морей» В нем есть и фольклорное начало, и нечто фантастическое, небывалое, и в то же время такое понятное психологическое содержание для человека, сидящего за столом, раздвигаются стены московской квартиры, синь неба переходит в водную гладь, и вот уже сама душа сливается с безбрежной, вольной, живой природой
Булат Окуджава — поэт-романтик. Это значит, что обычная, реальная повседневность, попадая в поле его зрения, приобретает неожиданные очертания, переключается в план возвышенных, романтических представлений. Так, обычный черный молоток в руках «сапожника ласкового», «как ласточка, хвостом своим раздвоенным качает» (стих «Сапожник»), а трамваи сходят с рельс и, «словно жаворонки, влетают в старые дворы» (стих «Трамваи») И если говорить честно, то в этом мире, исполненном внезапных превращений, живется не только интереснее, чем в обычном, но и проще, естественнее, спокойнее
Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи
(«То падая, то снова нарастая.»)
Не пули, а соловьи вместо пуль—разве не доброта продиктовала этот образ9
Доброта — это и есть, пожалуй, главное определение поэзии Булата Окуджавы «А иначе зачем на земле этой вечной живу?» — резонно звучит вопрос, на который сам поэт отвечает определенно и однозначно
Сосуд добра до дна не исчерпать Я чувствую себя последним богом, единственным умеющим прощать
Однако было бы неверным представлять себе Булата Окуджаву, полностью оторванным от жестокой реальности Тема войны для него, ушедшего добровольцем на фронт в 1942 году, занимает особое место Сам поэт неоднократно заявлял, что война для него еще не кончилась, так как до сих пор ее жертвы — перед глазами Об этом говорится и поется в стихотворении-песне «Король», рассказывающем о дворовом «царствовании» московского «короля» Леньки и его гибели «Ах, воина, что ж ты сделала, подлая» — так начинается спор поэта с войной в стихотворении «До свидания, мальчики» Заключительные фразы его — «Мальчики, постарайтесь вернуться назад» — звучат искренней и горькой просьбой В известной же песне «А мы с тобой, брат, из пехоты» просьба переходит в заклинание
А ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой
Вставай, вставай, однополчанин,
Стихи Окуджавы невозможно не петь. Даже если бы поэт не был музыкантом, его строки нашли бы себе другого композитора. В них звучит скрытая музыка, содержится уже заданная ритмом, рифмами, повторами мелодия. Булат Окуджава воспринимает действительность музыкально — как гармоническое единство звуков, слов,
Продолжается музыка возле меня. Я играть не умею. Я слушаю только» ИЛИ:
И ветры с грустною истомой
все дуют в дудочку души».
Цитировать можно бесконечно, но главное, что поэт слышит не просто напевы дождя или звон весенней капели. «Надежды маленький оркестрик под управлением любви» — вот во что выпиваются эти нестройные звуки, вот что томит и волнует душу, наполняя ее верой в то, что «главная песенка», «самая лучшая на этой земной стороне»,
все-таки будет спета:
Сквозь время, что мят» не пройдено, сквозь смех ваш короткий и плач
• слышу: выводит мелодию какой-то грядущий трубач.
Умение прощать, «тихая щедрость», грусть, всегда соседствующая с любовью, а главное — атмосфера сердечности и теплоты, которая разлита во всех стихах и песнях,— будь они о мире или о войне. о живых или мертвых. о взрослых или детях,—окрашивают творческий портрет Булата Окуджавы в неповторимо светлые тона.