зачем вводят карантин на самом деле
Карантин как политический феномен: кто и зачем подвергает изоляции людей и вещи
Обычно «карантином» называют изоляцию потенциально опасного объекта с целью не допустить заражения других, но американские исследователи архитектуры Джефф Мэйна и Никола Твайлли рассматривают это явление как пространственный концепт. На лекции в институте «Стрелка» они рассказали о политической и культурной подоплеке таких мер. Оказалось, что в зону карантина могут попасть не только люди, но и бананы, пчёлы, образцы горных пород Луны и даже гугл-запросы, причем ограничения налагаются далеко не всегда по медицинским показаниям. Катя Киселева посетила эту лекцию и законспектировала для читателей «Ножа» самое важное.
Феномен карантина возник в XIV веке в Венеции. Термин изначально переводился как «сорок дней» (итал. quaranta giorni): в течение этого времени корабли, прибывшие из других стран, должны были находиться на некотором расстоянии от берега. По Адриатическому морю пролегали торговые маршруты, связывавшие Европу с Ближним Востоком. Суда часто приносили из восточных земель различные заболевания, потому местные островные территории преобразовали в станции ожидания, где корабли стояли на якоре под флагом карантина. Тогда же он стал основным инструментом для проектирования внутреннего пространства города.
В том, чтобы ограничивать перемещения потенциально опасных переносчиков заразы и изолировать их, местным властям помогала топография Венеции. Изобретенный здесь архитектурный язык всевозможных блокировок движения, создававший пространство карантина, лег в основу современной концепции гетто.
Другое место, исторически связанное с карантином, — Мальта. Это крохотное островное государство выступало в качестве «бутылочного горлышка» между Северной Африкой и Южной Европой. Здесь карантин проходили корабли, направлявшиеся с Ближнего Востока в Англию, Францию и Португалию. В 1814 году Мальта вошла в состав Британской империи по Парижскому договору и с тех пор использовалась англичанами как основная остановка для торговых судов.
До конца XIX века многие полагали, что опасные бактерии передаются через почтовую бумагу, потому в те времена была широко распространена практика дезинфекции писем и посылок с помощью дыма и уксуса. Сейчас следы от этих манипуляций позволяют понять, какие регионы считались потенциальными источниками заболеваний.
Для предотвращения эпидемий внутри стран позже стали строить специальные больницы на окраинах городов. На рубеже XIX–XX веков здания для карантина существовали уже во многих государствах мира. Туда помещали иммигрантов, если возникало подозрение, что они могут быть переносчиками инфекции.
Развитие медицины в ХХ веке создало иллюзию, что карантин — это пережиток прошлого, старомодный и слишком грубый метод. Казалось, что появление антибиотиков, лекарств и вакцин полностью исключает риск распространения инфекционных заболеваний. Старые лазареты, отведенные под карантин, опустели, многие из них превратились в руины. Некоторые заброшенные изоляционные зоны стали памятниками исторического наследия. Например, в 1970-х это произошло с комплексом North Head в Сиднее, построенном в 1832 году и использовавшемся в качестве места для карантина более 100 лет.
В начале XXI века всемогущество современной медицины снова было поставлено под сомнение. События 11 сентября в США вселили в людей страх биотерроризма. В Китае в 2002 году произошла вспышка атипичной пневмонии (или SARS — тяжелого острого респираторного синдрома). Год спустя птичий грипп распространился из Южной Кореи в соседние страны Азии, далее — в Европу и Африку. В 2012 году был зафиксирован вирус MERS (ближневосточный респираторный синдром), а в 2014-м случилась самая масштабная по количеству жертв эпидемия века: от Эболы, очаг которой локализовали в Западной Африке, умерло более 11 тыс. человек.
Карантин вдруг превратился в серьезную политическую проблему, поскольку специальные пространства для него уже давно не использовались. Госпитали и больницы перестали принимать пациентов — потенциальных переносчиков страшных инфекций, о которых раньше никто не слышал. Потребность в постройках для карантина возникла вновь.
Так, после эпидемии Эболы медицинскому центру штата Небраска власти выделили 20 млн долларов на создание 20 мест для карантина в Омахе. На первый взгляд больничное пространство ничем не отличается от обычной недорогой гостиницы: здесь есть Wi-Fi, телевизоры, беговые дорожки, ванные комнаты. Здание оборудовано системами контроля воздухоснабжения и давления. Все поверхности изготовлены из легкоочищаемых материалов. Стены покрашены особой субстанцией: если бактерии не были удалены в ходе уборки, их распознают под инфракрасным излучением.
Тем не менее жизнь в карантине — это биологическая изоляция, которая сопряжена с серьезными ограничениями. Каждую комнату можно одним нажатием кнопки мгновенно превратить в автономное пространство, не связанное с соседними помещениями, если у кого-то действительно замечены симптомы инфекционного заболевания. Пациентам разрешено взаимодействовать с внешним миром только посредством телефона и видеосвязи.
Родственников не пускают даже к умирающим. Устройство помещения делает невозможным побег. В пространства карантина разрешен доступ только специалистам по инфекционным болезням.
При необходимости консультации с другими медработниками с ними связываются дистанционно.
Опыт проектирования подобных пространств в Великобритании изначально существенно отличался от американского.
Если в США люди могут свободно передвигаться по предоставленной им территории карантина, то в Соединенном Королевстве существуют более строгие ограничения: пациенты помещаются в изолятор Трекслера — полиэтиленовый пакет, который надевают на кровать. Через отверстия этого пузыря передают еду и забирают отходы.
Такой порядок облегчает работу врачей: в отличие от своих американских коллег, британские не носят биоскафандр. Но по той же причине медработники в США чаще становятся жертвами инфекции, поскольку рискуют заразиться каждый раз, когда надевают и снимают экипировку. Практика этих двух стран показывает, что изоляция в лечебных целях как для пациентов, так и для врачей может быть организована по-разному.
Американцы не любят идею карантина, потому что подобные меры ассоциируются у них с ограничением гражданских свобод. В каждом штате право вводить такое положение провозглашает верховный суд, и его решение может быть обжаловано.
В Конго во время вспышки Эболы люди тоже активно противостояли карантину, но по иным причинам. Оказалось, местные жители боялись изоляции больше самого вируса — они не хотели выходить за пределы своего сообщества и жить в одиночестве. В этом регионе сложилось что-то вроде культурного предубеждения: люди не доверяют властям и полагают, что их специально помещают в больницу, чтобы заразить Эболой.
Иногда карантин действительно фактически превращается в политический инструмент. В этом случае он сводится к манипуляциям со временем и пространством, легитимации подозрения, созданию неопределенности, выстраиванию границ.
История, когда одна часть единого пространства отделялась от другой, знакома нам еще по мифологии. По легенде, Александр Македонский возвел на Кавказе так называемые «железные ворота» между Западом и Востоком. Ограждение должно было защищать Европу от азиатских чудовищ. Такое мифологическое разделение частей света подразумевало выстраивание жесткой границы между двумя культурами. Современный пример похожего, «метафорического» карантина — Берлинская стена.
У подобных политических изоляций есть альтернативные формы. Например, во время Карибского кризиса 60-х слово «карантин» использовалось фактически как эвфемизм для обозначения войны. Узнав о размещении советских ракет на Кубе, Джон Кеннеди отдал приказ организовать морскую блокаду вокруг ее берегов. Протяженность этой зоны составляла 926 км.
Еще одна форма политического карантина подразумевала изоляцию определенных социальных слоев — например, молодых малообеспеченных женщин, которых подозревали в проституции. Такая практика существовала в США в 1910–20-х годах и называлась «американским планом». Его официальной целью было предотвращение распространения венерологических заболеваний, однако в действительности подобные меры позволяли контролировать женскую сексуальность. Похожая ситуация, когда карантин использовался как предлог, наблюдалась в 90-х годах в Гуантанамо: туда поместили беженцев с Гаити, якобы зараженных СПИДом, хотя на самом деле таких больных среди них было очень мало.
Иногда карантин может достигать космических (в буквальном смысле слова) масштабов. Так, офицеры планетарной защиты NASA тщательно следят за тем, чтобы наша планета находилась в состоянии «изоляции» от Вселенной и наоборот. Эти эксперты предотвращают попадание земных форм жизни, например, на Марс и в то же время контролируют проникновение космических частиц на Землю. Не случайно после возвращения астронавты NASA проходят проверку.
На вернувшихся из космического пространства на некоторое время надевают скафандры с определенной концентрацией кислорода. Такой карантин позволяет оградить планету от опасной для нее чужеродной микроорганики.
Не только люди могут быть жертвами эпидемий. Растения тоже подвержены заболеваниям, поэтому специальные станции карантина существуют и для них. Во многих странах мира есть инспекции, осматривающие фрукты и овощи, которые пассажиры перевозят через границу. В Калифорнии период изоляции проходят даже пчёлы: после проверки их допускают до опыления миндальных деревьев.
Тропические растения при транспортировке в странах с холодным климатом также отправляются на карантин. Например, импорт какао-бобов из Мадагаскара в Южную Америку предполагает шестимесячную остановку в Рединге — маленьком городе неподалеку от Лондона. В Бельгии такому же «испытанию» подвергают бананы. За полгода все вредоносные насекомые, сорняки и бактерии, характерные для тропической флоры, погибают в не подходящих для них условиях северной природы.
Британский писатель Джон Кристофер развил тему растительной болезни в своем постапокалиптическом романе «Смерть травы». По сюжету внезапно распространившийся вирус полностью уничтожает рисовые посевы, что приводит к голоду, массовым беспорядкам и гибели населения.
Однако упоминаемое в книге растительное заболевание не вымысел. Оно носит название Puccinia recondita (бурая ржавчина пшеницы), или «пирикуляриоз». Эпидемия, поражающая отдельных представителей флоры, так же опасна, как любая серьезная антропогенная инфекция.
Бывший генерал армии США, служивший в Афганистане в 2003 году, составил список патогенов, злоупотребление которыми могло бы стать инструментом агротерроризма и радикально нарушить процесс производства продовольствия. Считаясь с потенциальной угрозой такого рода, мировое сообщество, отвечающее за сохранность растений, активно разрабатывает систему мер безопасности, и в их число входит карантин.
Другой вариант антиутопичного сценария связан с развитием технологий.
Многочисленные алгоритмы, стремительно заполняющие пространство умного города, оперируют конфиденциальными данными, доступ к которым есть лишь у привилегированного меньшинства, что уже приводило к трагическим последствиям. В первой половине ХХ века в Нидерландах появилась самая передовая картотека Hollerith, содержавшая информацию о гражданах. В 1940 году собранием перфокарт овладели немцы, и эти сведения значительно упростили захватчикам поиск евреев, в результате чего жертвами геноцида стали около 107 тыс. местных жителей.
Возможность злоупотребления информацией всё еще остается одной из ключевых проблем в рамках урбанистической повестки. Говоря о карантине, несложно представить сценарий, при котором современные технологии приведут к нарушению базовых гражданских прав.
Например, если поисковые запросы со словом «аспирин» были произведены массово в одном месте примерно в одно и то же время, Google может интерпретировать такие данные как вспышку заболевания и поместить территорию под флаг карантина.
Набор устройств для умного дома Nest от всё того же Google, состоящий из термостатов, замков, камер наблюдения и прочего, отслеживает способность выхода из дома. Если человек не покидает квартиру на протяжении нескольких суток, система сделает вывод, что он болен.
Технологии, таким образом, способны выстраивать новые связи между изоляцией и повседневностью. Алгоритмическое моделирование и автоматизированные инфраструктуры уже сейчас намечают будущие контуры зон карантина.
Какую беду пытаются прикрыть коронавирусом
«Монгольский кейс» показал: чем больше людей вакцинируется от ковида, тем больше заболевших. Это неизбежно вызывает вопросы. Но будут ли ответы? Дискуссию в эфире программы на телеканале Царьград предложила Анна Шафран.
Рассказать грустную историю про одну страну пообещала Анна Шафран, начиная программу. В этой стране была создана качественная система медицинского обслуживания – система Семашко, согласно которой все граждане имеют право на всеобщую, равную и бесплатную помощь. Плюс гигиена и вакцинация, как без этого. Благодаря системе Семашко граждане этой страны, несмотря на непростую эпидемиологическую обстановку, до недавнего времени массово ничем не болели.
Почему в отдельно взятой стране случилась вспышка COVID-19 после вакцинации?
Когда началась пандемия ковида, жители этой страны жили мирно и спокойно, но по какой-то причине правительство решило вакцинировать всё население. Плюс – по рекомендации ВОЗ – в стране, где никто не болел, были введены строгие меры изоляции. Первый случай заболевания был выявлен только в ноябре прошлого года, и он долгое время был единственным.
С февраля 2021-го решили вакцинировать всех – и вакцинировали. И сразу начались небывалые вспышки ковида и смертельные случаи. До вакцинации в день фиксировали по 30-40 случаев заболевания при отсутствии смертей. К концу апреля, то есть через два месяца после начала вакцинации, отмечалось уже по 1000 случаев ежедневно и больше 1000 смертей. За год до начала вакцинации в стране ковидом заболели 2,5 тыс. человек, а за полгода после этого – 240 тыс. Умерли, соответственно, 2 человека и 990.
Наверное, пора назвать страну – это Монголия. Страна кочевников, страна, где средняя плотность населения – менее двух человек на квадратный километр. Треть монголов живёт в столице Улан-Баторе, все остальные свободно распределены по стране. Во втором по величине городе – менее 100 тысяч населения.
Возникает неизбежный вопрос: как же при такой низкой плотности населения и практически поголовной вакцинации коронавирус настолько свободно распространился по Монголии? И почему его не было до начала массовой вакцинации? Количество заболевающих ковидом на душу населения там сейчас такое, как если бы у нас ежедневно заболевало население Тулы или Рязани.
Разумеется, у сторонников вакцинации на всё есть готовый ответ. Вспышку заболеваемости в Израиле они объясняли тем, что, мол, не привили детей, вот они и распространяют ковид по стране. А в случае с Монголией указывают, что вакцина Pfizer, которой прививали граждан этой страны, требует при хранении очень низких температур. И наверняка монголы не сумели обеспечить эту необходимую степень.
Ещё одна очень удобная версия – вариант коронавируса «дельта», который, мол, пробивает вакцинную защиту. Поэтому надо срочно монголов уколоть в третий раз – и тогда наверняка защита восстановится. Ну а если не восстановится, тогда вирусологи придумают ещё какую-то причину.
Я не знаю, измеряется ли доверие в каких-то единицах, но тут необходимо обладать каким-то запредельным уровнем доверия ко всему, что говорят сторонники, так скажем, официальной версии распространения коронавируса.
Потому что происходящее в Монголии, если следовать версии, что ковид, подобно другим ОРВИ, передаётся воздушно-капельным путем, а вакцинация способна победить болезнь, полностью опровергает эту концепцию. Вот и приходится изощряться, притягивая причины – размороженную вакцину, «дельта»-вариант и необходимость срочно уколоться по третьему разу.
При этом всё очень быстро становится на свои места, если относиться к ковиду и борьбе с ним не как к медицинскому явлению, а как к явлению политическому. Тогда всё оказывается логично: безусловное подчинение авторитету, совершение бессмысленных массовых действий, шельмование несогласных, ограничение свободы передвижений – всё это мы уже проходили, это нам знакомо.
Всё это подробно в студии «Первого русского» ведущая Анна Шафран обсудила с геостратегом, социальным аналитиком и психологом Андреем Школьниковым. По «Скайпу» к беседе присоединился доктор наук, профессор Владислав Шафалинов.
– Владислав, поскольку вы доктор и уже много лет в профессии, поэтому первый вопрос задам вам. Что происходит сейчас в Монголии? Вакцина разморозилась?
Владислав Шафалинов: – Весело слушать различные гипотезы сторонников вакцинации относительно того, почему она не дала желаемого эффекта. Если бы я захотел, чтобы Монголия или какая-то другая страна сильно пострадала от коронавируса, я бы, наверное, сначала их всех вакцинировал, а потом запустил этот вирус. И он бы достаточно быстро сориентировался и начал заражать людей с пониженной резистентностью, а это и есть те самые вакцинированные граждане.
То, что мы видим в Монголии, – это подтверждение того, почему во время любой эпидемической вспышки по эпидзаконам вакцинация запрещается. И именно потому, что разная вакцинация от разных агентов приводит к общему снижению резистентности организма. И организм до формирования иммунитета начинает заболевать той самой инфекцией, против которой была сделана эта вакцина. Ровно это произошло в Монголии.
«Всё неважно – главное, делайте так, как мы вам говорим»
– Андрей, на ваш взгляд, о чём говорит та ситуация, которую мы наблюдаем в мире, все эти сообщения, которые появляются в ленте новостей: с одной стороны – Дания, которая снимает все ограничения, а с другой – Монголия, в которой мы видим, что происходит?
Андрей Школьников: – То, что происходит в массовом порядке, к медицине, как правило, имеет мало отношения. Это всё очень напоминает ситуацию, когда экономика уходит в катастрофу, мы не знаем, что с ней делать, и приходит решение: надо загнать всех людей в жёсткие условия, чтобы они не задавали лишние вопросы, а воспринимали происходящее как необходимую реальность.
Нас убеждают: надо сделать вот это и ещё вот это, а потом будет всем счастье. А счастье не наступает. И нам рассказывают новые сказки. Я совершенно не удивлюсь, если через какое-то время нам расскажут, что в Монголии, в Израиле, во Вьетнаме, в Британии, где ситуации совпадают один в один, были большие озоновые дыры. Из-за этого и произошло распространение вируса.
Через некоторое время мы узнаем, что и в Индии были такие же большие озоновые дыры или ещё какие-нибудь проблемы с экологией, а в результате появился штамм «дельта».
Когда мы пытаемся в этом постмодернистском мире что-то объяснять или исследовать с помощью модернистских принципов, то получаем какую-то непонятную картину. А это никак не связанные вещи.
Есть множество правд, множество вариантов, вот они и рассказывают нам сказки, как это происходит. А когда мы говорим им, что причинно-следственных связей здесь нет, они отвечают: «Это неважно – главное, давайте вот так делать, давайте поверим». Вот это мы сейчас и наблюдаем, к сожалению.
Вакцинацию надо срочно остановить!
– Владислав, то, что мы сейчас наблюдаем в Монголии, может ли послужить тому, что подходы к борьбе с ковидом в мире будут пересмотрены?
В.Ш.: – Да, и мы об этом говорим уже год – с того момента, как появились вакцины. С моей точки зрения, надо остановить эту безумную кампанию по вакцинации, по крайней мере на сегодняшний момент.
И ни в коем случае до получения реальных результатов не применять никакие вакцины на детях. Потому что дети – это самое дорогое, что есть у нас. И так в стране демографический провал, а мы сегодня рискуем оставить детей без последующих поколений. Я это не утверждаю, но риск есть, потому что мы не понимаем, как эта вакцинация отзовётся на детях и на их репродуктивных способностях в будущем.
– То есть, на ваш взгляд, на текущий момент надо решить по крайней мере вопрос с детьми и приостановить все разговоры о необходимости поголовной вакцинации всех наших детей?
В.Ш.: – Вакцинацию детей остановить на годы, а может быть, навсегда. А что касается взрослых – просто остановить вакцинацию, потому что сейчас наступил сезон респираторных заболеваний, они уже идут, только в моём окружении болеют процентов 30 разными болезнями. И кстати, никто не идёт ПЦР-тесты сдавать – зачем это надо, чтобы попасть потом в «красную зону», где их начнут лечить по «прекрасным» протоколам и есть большие шансы отъехать туда, где большинство?
– Завершая медицинскую часть нашей программы, задам последний вопрос о ПЦР-тестах. У людей возникают сомнения в эффективности этих тестов. Да и в научно-медицинской среде появляются исследования на этот счёт о том, что эти тесты нередко дают ложноположительные или ложноотрицательные результаты.
В.Ш.: – Здесь минимум медицины – это всё о политике. Про ПЦР-тестирование уже много раз говорили, но без результатов этих тестов никуда не вылетишь, никуда не поедешь.
Мне обидно, что мои многие коллеги не видят дальше листа назначения, который они выписывают пациенту. Они смотрят на всё через призму своей профессии. Надо немножко приподняться над своей профессией и понять, что медицина сегодня используется в качестве тарана. Это всё не про медицину, и это было понятно уже год назад, когда была совершенно очевидна каждому несоразмерность применяемых мер той вспышке заболеваемости и той летальности, которые вызывала коронавирусная инфекция.
Всем нам, врачам, надо дать себе отчёт, что это всё – про политику, это не про медицину.
Загнав в карантин, людям сломали жизнь
– Андрей, мы уже сказали о том, что ковид – это политический инструмент. И чем дальше, тем больше это становится заметным. В этой связи возникает целый ряд вопросов самого разного характера – от экономических до психосоциальных и так далее. Давайте попытаемся разобраться, какие качества развивают в человеке ковидные ограничения?
А.Ш.: – Мы можем сейчас сказать много красивых и умных слов. Но у нас есть главный показатель: на сколько за год-полтора меньше стало у нас пенсионеров. Это не просто так. Фактически мы сначала загнали людей в жёсткий карантин, ломая их привычную жизнь, забирая у них смысл существования. А людям старшего возраста очень тяжело менять свои привычки, свой образ жизни. И вот по уменьшению количества пенсионеров мы сможем понять, какие последствия были у этого всего.
Для чего это делается? В принципе, понятно. Если у нас уровень доходов резко уменьшился и вы, скажем, не можете позволить себе полететь на отдых, то вы начинаете возмущаться. А если вам объясняют, что лететь никуда нельзя, вы успокаиваетесь и говорите себе: никто не летит – и я тоже никуда не полечу. В итоге уровень потребления резко снижается, но вы не чувствуете себя чего-то лишённым.
– То есть это такой инструмент социального моделирования и программирования поведения?
А.Ш.: – Да, нас очень жёстко программируют, загоняют в рамки и приучают к тому, что мы должны делать только то, что нам разрешают, что та свобода выбора, свобода мнения, о которой нам рассказывали, – это всё исчезает. Но люди стали понимать, что происходит что-то не то.
Но вот в Германии, во Франции в преддверии выборов сняли некоторые ограничения, и они сейчас живут в надежде, что мир вернётся к тому, что было раньше, что все проблемы в экономике, все искусственные проблемы в социальной сфере куда-то исчезнут. Это странный инфантилизм и непонимание последствий. Они расслабились, и им хорошо. Особенно тем, кто привился. И они ждут, что можно будет закрыть глаза, потом их открыть – и мир опять прекрасен. А так не будет.
– И одновременно с этим мы наблюдаем ужесточающуюся сегрегацию и разделение, когда в любой отдельно взятой стране власть имущие, богатые люди могут не соблюдать никаких ограничений, а среднестатистические граждане должны эти ограничения обязательно соблюдать. К примеру, Барак Обама недавно устроил вечеринку по случаю своего дня рождения, где все гости чувствовали себя раскованно и свободно, а обслуживающий персонал – как люди второго сорта – были в масках и так далее. Эта тенденция очень явная.
А.Ш.: – Элита всегда делала одни правила для себя, а для остальных – другие. Для них это считается нормой. Но если говорить о том, что они не боятся того, чем всех пугают, то давайте называть вещи своими именами. Или они выше этого, или всё не настолько страшно, как нам пытаются рассказать. То есть они не верят. И из этого мы можем делать выводы.
Мы уже находимся в катастрофе
– Вы упомянули грядущую экономическую катастрофу. Можем ли мы понимать все те трансформации, которые происходят в нашей жизни, как попытку элит преодолеть эту наступающую катастрофу?
А.Ш.: – Мы уже находимся в этой катастрофе. Просто нас за счёт этого коронавируса, жёсткой вакцинации убеждают: не обращайте ни на что внимания, сконцентрируйтесь на другом.
Вспомните, как в 2019 году пошли неконтролируемые обвалы на биржах. И всё остановилось. Когда начали вводить локдаун, внимание переключилось, ситуацию стабилизировали. И сейчас нам говорят: не обращайте внимания на то, что происходит в реальной экономике, – в виртуальной всё растёт. А в это время надуваются «пузыри», туда идут деньги, усиливается инфляция, рассыпаются производственные цепочки, реальный спрос падает.
А нам замыливают глаза и говорят, мол, не обращайте внимания. Потому что, как только мы обратим на это внимание, начнётся дикая паника. И это страшно.
Как дальше жить, не знают не только условные мировые влиятельные элиты, но и национальные правительства. Когда резко падает экономика, ухудшается социальный уровень жизни и вы не можете ориентироваться на всё, к чему вы привыкли, – ни на международные, ни на внутренние отношения, как со всем этим разбираться? Поэтому все находятся в состоянии шока и искренне пытаются что-то сделать. А получается не совсем адекватно или корректно. Остаётся выбор между очень плохим и просто отвратительным.
– Кому выгодна эта ситуация и кто оказывается в числе наиболее проигравших?
А.Ш.: – Эта ситуация не выгодна никому. Вопрос – кто меньше потеряет в случае обвала и катастрофы. Старые элиты, которые подготовились, они не очень потеряют. Мало потеряют страны с локальной, закрытой экономикой, к примеру, та же Япония, тогда как экономика Германии полностью открыта всем ветрам.
Больше всего невыгодна эта ситуация простому населению. Потому что сейчас это включение гиперинфляции. Мы идём к тому, что инфляция потихоньку разгоняется по спирали, причём разгоняется по «старшей валюте» – по доллару. И из-за этого у центральных банков ряда стран остаётся два выбора: или разгонять инфляцию у себя внутри, или не делать этого, но тогда в эту страну ринутся все финансовые спекулянты, которые обрушат экономику этой страны.
До какого момента мир будет бороться с ковидом?
– Сколько ещё лет, на ваш взгляд, мир будет бороться с ковидом? Или, как неустанно предрекает Билл Гейтс, придёт новая эпидемия и нам опять нужно будет срочно разработать новую вакцину и всех ею уколоть?
А.Ш.: – Ему очень понравилась эта система с вакцинированием, как мы понимаем… Давать прогноз, сколько лет будет продолжаться, – это не совсем корректно. Можно дать прогноз, до какого момента это будет – до момента обвала, который мы увидим, начиная с обвалов бирж, обрушения экономик, когда всё это спрятать уже будет невозможно. Вот тогда вся эта эпопея с коронавирусом закончится – до неё просто никому не будет дела.
Когда у вас уровень доходов падает и возникает вопрос, как выжить и чем кормить детей, что делать и куда двигаться. У нас соотношение вреда от коронавируса и вопроса о выживании будет такой, что на коронавирус уже никто не будет обращать внимания. И он просто выйдет в популяцию на уровне одного из элементов ОРВИ. Не настолько коронавирус страшен и смертелен, как нам вначале рассказывали.
Мы зашли сейчас в ситуацию, когда нам надо понимать, куда мы движемся по инерции. Сейчас у нас будет очень серьёзное инерционное давление, когда станет понятно по осени, что ситуация не выправляется. Выборы в Европе пройдут. И тогда абсолютно логично будет запустить ещё одну волну коронавируса – и снова всех людей загнать, чтобы они не думали и не задавали лишних вопросов.
Тех, кто задаёт вопросы по поводу происходящего вокруг пандемии, очень любят выставлять необразованными дикарями, напомнила Анна Шафран, завершая программу. Мол, есть страшная болезнь, которую врачи толком до сих пор не знают, как лечить, есть вакцина, которая снижает вероятность тяжёлого течения болезни. Так закройте рот, наденьте маску, сделайте укол, или два укола, или даже три укола – и ждите дальнейших распоряжений.
Все очевиднейшие противоречия сторонники официальной версии либо игнорируют, либо придумывают, как им кажется, удачные объяснения. Вот как с Монголией – небось разморозили вакцину, так чего ж теперь удивляться? И в Израиле разморозили. И во всех других странах, где массовая вакцинация не помогла победить массовую заболеваемость, тоже, видимо, разморозили.
Между тем умение подвергать всё сомнению и стремление задавать вопросы во все времена было признаком человека думающего, человека образованного, человека, который не готов безвольно и покорно выполнять распоряжения начальства. Это признак свободного человека.
С покорными людьми проще, но надо идти к свободе
Со свободными людьми, безусловно, очень сложно. С покорными куда проще. И пожалуй, один из величайших обманов ХХ века – это то, как под лозунгами о всеобщей свободе создавались тоталитарные режимы. И сейчас ситуация принципиально не изменилась – США и Западная Европа называют себя странами свободного мира, но мы отлично видим, что происходит с теми, кто не согласен с мейнстримом. То же самое, что и раньше: шельмование, отключение от возможности распространять информацию, а то и уголовное преследование.
Цифровые технологии позволили вывести контроль на абсолютно новый уровень: совершить зафиксированное мыслепреступление теперь может каждый пользователь социальной сети, чьё мнение о ковиде, или о вакцинации, или о сексуальных меньшинствах отличается от общепринятого.
Но Бог создал человека свободным – это базовый постулат христианства. И Бог никогда не требует от человека отказаться от этого щедрого дара – свободы. Если от нас требуют слепо подчиняться, игнорируя сомнения, значит, тот, кто требует это, крайне далёк от Бога.