жертвы одного спектакля мне так жалко вас
Действие третье, явление 21
Те же и Хлёстова, София, Молчалин, Платон Михайлович, Наталья Дмитриевна, Графиня внучка, Княгиня с дочерьми, Загорецкий, Скалозуб, потом Фамусов и многие другие.
С ума сошел! прошу покорно!
Да невзначай! да как проворно!
Ты, Софья, слышала?
Кто первый разгласил?
Ну, все, так верить поневоле,
А мне сомнительно.
О чем? о Чацком, что ли?
Чего сомнительно? Я первый, я открыл!
Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!
Попробуй о властях, и невесть что наскажет!
Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
Хоть пред монаршиим лицом,
Так назовет он подлецом.
Туда же из смешливых;
Сказала что-то я — он начал хохотать.
Мне отсоветовал в Москве служить в Архивах.
Меня модисткою изволил величать!
А мужу моему совет дал жить в деревне.
По матери пошел, по Анне Алексевне;
Покойница с ума сходила восемь раз.
На свете дивные бывают приключенья!
В его лета с ума спрыгну́л!
Чай, пил не по летам.
Шампанское стаканами тянул.
Бутылками-с, и пребольшими.
Нет-с, бочками сороковыми.
Ну вот! великая беда,
Что выпьет лишнее мужчина!
Ученье — вот чума, ученость — вот причина,
Что нынче, пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев, как бишь их;
Да от ланкартачных взаимных обучений.
Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи,
Профессоры!! — У них учился наш родня,
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Фёдор, мой племянник.
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий.
Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы, да сжечь.
Отцы мои, уж кто в уме расстроен,
Так все равно, от книг ли, от питья ль,
А Чацкого мне жаль.
По-христиански так, он жалости достоин,
Был острый человек, имел душ сотни три.
Всё врут календари.
Как раз четыреста, ох! спорить голосиста!
Нет! триста! — уж чужих имений мне не знать!
Все мерзостно, что вижу я вокруг.
Но как тебя покинуть, милый друг!
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли замкнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Кричу я смерти: Где ты? Я устал
Смотреть, как бьется доблесть в нищете,
Как низость удостоена похвал,
Как веру обрекают клевете,
Как знатность подлостью посрамлена,
Как девственностью властвует разврат,
Как добродетель гнусно растлена,
Как силу душит хилый супостат,
Как рот искусству затыкает власть,
Как бред ученый разуму вредит,
Как правду кривда попирает всласть,
Как злоба добротой руководит.
Кричу я, но ответа не дано,
И бросить здесь любовь мою грешно.
В усталости моей я жажду лишь покоя!
Как видеть тяжело достойных в нищете,
Ничтожество в тиши вкушающим благое,
Измену всех надежд, обман в святой мечте,
Почет среди толпы, присвоенный неправо,
Девическую честь, растоптанную в прах,
Клонящуюся мощь пред роком величаво,
Искусство, свой огонь влачащее в цепях,
Низвергнутое в грязь прямое совершенство,
Ученость пред судом надменного осла,
Правдивость, простоте сулимая в блаженство,
И доброту души в служении у зла!
Всем этим утомлен, я бредил бы могилой,
Когда бы не пришлось тогда проститься с милой.
Душой устав, уснул бы я совсем.
Но как тебя оставить с этим всем?!
Давно ушел бы сам, терпеть устав
Сей гнусный мир, где честный сир и хладен,
Где рядится ничтожество в шелка,
Где чистый сердцем дочиста обкраден,
Где все награды впору изымать,
Где девственность осмеяна и честь,
Где кривда мажет грязью правду-мать,
Где силу гнет расслабленная лесть,
Давно б ушел от этого всего,
Да страшно друга бросить одного.
Устал я жить и мир оставить рад,
Не видеть, что у нищих благородство
И у ничтожеств золотой наряд,
И пламенная вера предается,
И лезет вверх сомнительная честь,
И растлено девичье достоянье,
И мажут грязью лучшее, что есть,
И сила силой быть не в состоянье,
И власть искусству затыкает рот,
И глупость судит разум вдохновенный,
И честность простоватостью слывет,
И в лагерь Зла Добро бредет, как пленный,
Я умер бы сейчас, дабы не знать
ни Нищеты, достойной лучшей доли,
ни Чистоты, обманутой опять,
ни Красоты, развратной поневоле,
ни Прямоты, лишившейся угла,
ни Правоты, хромающей у власти,
ни Доброты, берущей в долг у Зла,
ни Суеты, давно лишенной страсти,
ни Пустоты, чья вся в наградах грудь,
ни Простоты, гнушающейся чувством,
ни Слепоты, всему чертящей путь,
ни Глухоты, что ведает искусством.
Я умер бы, смеясь, когда б не ты,
любовь моя, средь этой маеты.
И честь, что как стыдливая раба,
И девственность, что в жертву принесли,
И мудрость у позорного столба,
И мощь, которой нужны костыли,
Устал. Навек уснул бы не скорбя
Но как, мой друг, оставить здесь тебя?
Я так устал, что лучше умереть.
К чему достоинство, когда ты нищий
И на ничтожеств с завистью смотреть
Приходится, живя небесной пищей.
Кругом безверье, пошлость и порок,
И лишь в насмешку говорят о чести,
И силы покидают нас не в срок,
И не к лицу девицей быть невесте.
Искусству крепко власть заткнула рот,
Умельцем правит свора бестолковых,
И вечно в дураках тот, кто не врет,
И зло глумится над добром в оковах.
Устал я, и о смерти лишь молю,
Но как оставить тех, кого люблю?
Усталый, я искал бы вечного покоя,
Когда бы смертный час не разлучал с тобою.
Я умер бы, от всех невзгод устав,
Чтоб кровную не видеть нищету,
И веру справедливости без прав,
И праздного ничтожества тщету,
И не по чести почестей черед,
И на цветущей девственности сор,
И силу, что калекою бредет,
И совершенство, впавшее в позор,
И в соловьином горле кляп властей,
И глупость в облаченье мудреца,
И праздник лжи над правдою страстей,
И честь добра под пяткой подлеца.
Мне плохо жить, я смерти был бы рад,
Не видеть злой, голодной нищеты,
И бедствий страшных беспросветный ад,
И черный цвет духовной пустоты,
И гордость у ничтожества в плену,
И девичью поруганную честь,
И совершенство, пущенным ко дну,
И правду, замененную на лесть,
И творчества зажатый властью рот,
И глупость ту, что судит мастерство,
И ложь, что после клятвы нагло врет,
И доброту, что ублажает зло.
Мне плохо жить, конец предвижу дней,
Но не покину я любви моей.
И то, как гильдий труд у черни не в чести,
И добродетель девичья оскорблена продажей,
И совершенсту ходу нет величье обрести,
И сила слабостью владык заключена под стражу,
И как искусству рот зажат властительной рукой,
И глупость школяров поставлена над знаньем,
И истин слог простой зовется простотой,
И зло, пленив добро, царит над мирозданьем.
И вероломства дружелюбный взор,
И совершенство, грязью облитое,
И не по чести почести позор,
И попранную мощь немоготою,
И торжество учености пустой,
И рот искусства, заткнутый жестоко,
И искренность, что кличут простотой,
И добродетель в слугах у порока.
Я утомлённый – в смерти это сохраняя,
Ушёл бы я, свою любовь в пустыне оставляя.
я до смерти устал мне видеть жутко
голодное достоинство в тоске
беспечного сановного ублюдка
Христа распятого на рыночном лотке
пройдоху в тусклом золоте регалий
невинности разодранный подол
мне жаль что совершенство оболгали
а силу душит немощный престол
искусство опротивело до рвоты
здесь неуч поучает мудреца
над честностью глумятся идиоты
и доброта в плену у подлеца
отчаявшись о смерти я молю
но как оставить мне любовь мою
Всем этим утомлён, ушёл бы я,
Ты держишь здесь меня, любовь моя.
Их низость ложью лести прирастает,
Оправдывает пошлость и разврат,
К любви вражду и ненависть питает,
Бесчестью прочит тысячи услад.
Бессилье здесь куражится над силой,
Считается пороком прямота,
Дурь — мудростью, а праведность вкусила
Позора отрешенья от креста.
Но в бездне мрака, бед и нищеты
Горит маяк,
и светоч этот — ты.
Пир во время чумы
Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.
Молодой человек
Почтенный председатель! я напомню
О человеке, очень нам знакомом,
О том, чьи шутки, повести смешные,
Ответы острые и замечанья,
Столь едкие в их важности забавной,
Застольную беседу оживляли
И разгоняли мрак, который ныне
Зараза, гостья наша, насылает
На самые блестящие умы.
Тому два дня наш общий хохот славил
Его рассказы; невозможно быть,
Чтоб мы в своем веселом пированье
Забыли Джаксона! Его здесь кресла
Стоят пустые, будто ожидая
Весельчака — но он ушел уже
В холодные подземные жилища…
Хотя красноречивейший язык
Не умолкал еще во прахе гроба;
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться. Итак,
Я предлагаю выпить в его память
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,
Как будто б был он жив.
Председатель
Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньe
Мы выпьем в честь его.
Молодой человек
Председатель
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.
Мери(поет)
Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
Председатель
Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж, видно,
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной… Нет, ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!
Мери
О, если б никогда я не певала
Вне хижины родителей моих!
Они свою любили слушать Мери;
Самой себе я, кажется, внимаю,
Поющей у родимого порога.
Мой голос слаще был в то время: он
Был голосом невинности…
Луиза
Не в моде
Теперь такие песни! Но все ж есть
Еще простые души: рады таять
От женских слез и слепо верят им.
Она уверена, что взор слезливый
Ее неотразим — а если б то же
О смехе думала своем, то, верно,
Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
Крикливых северных красавиц: вот
Она и расстоналась. Ненавижу
Волос шотландских этих желтизну.
Председатель
Послушайте: я слышу стук колес!
Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.
Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,
По языку судя, мужское сердце.
Но так-то — нежного слабей жестокий,
И страх живет в душе, страстьми томимой!
Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.
Мери
Сестра моей печали и позора,
Приляг на грудь мою.
Луиза(приходя в чувство)
Ужасный демон
Приснился мне: весь черный, белоглазый….
Он звал меня в свою тележку. В ней
Лежали мертвые — и лепетали
Ужасную, неведомую речь….
Скажите мне: во сне ли это было?
Проехала ль телега?
Молодой человек
Ну, Луиза,
Развеселись — хоть улица вся наша
Безмолвное убежище от смерти,
Приют пиров, ничем невозмутимых,
Но знаешь, эта черная телега
Имеет право всюду разъезжать.
Мы пропускать ее должны! Послушай,
Ты, Вальсингам: для пресеченья споров
И следствий женских обмороков спой
Нам песню, вольную, живую песню,
Не грустию шотландской вдохновенну,
А буйную, вакхическую песнь,
Рожденную за чашею кипящей.
Председатель
Такой не знаю, но спою вам гимн
Я в честь чумы, — я написал его
Прошедшей ночью, как расстались мы.
Мне странная нашла охота к рифмам
Впервые в жизни! Слушайте ж меня:
Охриплый голос мой приличен песне.
Многие
Гимн в честь чумы! послушаем его!
Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!
Председатель(поет)
Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы!
Входит старый священник.
Священник
Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.
Несколько голосов
Он мастерски об аде говорит!
Ступай, старик! ступай своей дорогой!
Священник
Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Ступайте по своим домам!
Председатель
Дома
У нас печальны — юность любит радость.
Священник
Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал
И с воплем бился над ее могилой?
Иль думаешь, она теперь не плачет,
Не плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына,
В пиру разврата, слыша голос твой,
Поющий бешеные песни, между
Мольбы святой и тяжких воздыханий?
Ступай за мной!
Председатель
Зачем приходишь ты
Меня тревожить? Не могу, не должен
Я за тобой идти: я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Многие
Bravo, bravo! достойный председатель!
Вот проповедь тебе! пошел! пошел!
Священник
Матильды чистый дух тебя зовет!
Председатель(встает)
Клянись же мне, с поднятой к небесам
Увядшей, бледною рукой — оставить
В гробу навек умолкнувшее имя!
О, если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих…
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже…
Женский голос
Он сумасшедший, —
Он бредит о жене похороненной!
Священник
Председатель
Отец мой, ради бога,
Оставь меня!
Священник
Спаси тебя господь!
Прости, мой сын.
Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.
Палач
Когда я об стену разбил лицо и члены
И всё, что только было можно, произнёс,
Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
«Я умоляю вас, пока не трожьте вены.
При ваших нервах и при вашей худобе
Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
Чем учинять членовредительство себе,
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток».
Он сказал мне: «Приляг,
Успокойся, не плачь».
Он сказал: «Я не враг —
Я твой верный палач.
Уж не за полночь — за три,
Давай отдохнём.
Нам ведь всё-таки завтра
Работать вдвоём».
Он попросил: «Не трожьте грязное бельё.
Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
Но вы войдите в положение моё —
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю,
Молчаливо, прости,
Счёт веду головам.
Ваш удел — не ахти,
Но завидую вам.
Право, я не шучу,
Я смотрю делово:
Говори что хочу,
Обзывай хоть кого».
Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
«Приговорённый обладает, как никто,
Свободой слова, то есть подлинной свободой».
И я избавился от острой неприязни
И посочувствовал дурной его судьбе.
Спросил он: «Как ведёте вы себя на казни?»
И я ответил: «Вероятно, так себе…
Ах, прощенья прошу,
Важно знать палачу,
Что, когда я вишу,
Я ногами сучу.
Да у плахи сперва
Хорошо б подмели,
Чтоб, упавши, глава
Не валялась в пыли».
Чай закипел, положен сахар по две ложки.
«Спасибо!» — «Что вы? Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
А грязи нет — у нас ковровые дорожки».
Ах, да неужто ли подобное возможно!
От умиленья я всплакнул и лёг ничком.
Потрогав шею мне легко и осторожно,
Он одобрительно поцокал языком.
Он шепнул: «Ни гугу!
Здесь кругом стукачи.
Чем смогу — помогу,
Только ты не молчи.
Стану ноги пилить —
Можешь ересь болтать,
Чтобы казнь отдалить,
Буду дольше пытать…»
Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
А я уже дождаться утра не могу.
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: «Остановись, мгновенье», —
чтоб стоны с воплями остались на губах!
—- Какую музыку, — спросил он, — дать при этом?
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
«…Будет больно — поплачь,
Если невмоготу», —
Намекнул мне палач.
Хорошо, я учту.
Подбодрил меня он,
Правда сам загрустил —
Помнят тех, кто казнён,
А не тех, кто казнил.
Развлёк меня про гильотину анекдотом,
Назвав её карикатурой на топор:
«Как много миру дал голов французский двор. »
И посочувствовал наивным гугенотам.
Жалел о том, что кол в России упразднён,
Был оживлён и сыпал датами привычно,
Он знал доподлинно, кто, где и как казнён,
И горевал о тех, над кем работал лично.
«Раньше, — он говорил, —
Я дровишки рубил,
Я и стриг, я и брил,
И с ружьишком ходил.
Тратил пыл в пустоту
И губил свой талант,
А на этом посту
Повернулось на лад».
Некстати вспомнил дату смерти Пугачёва,
Рубил — должно быть, для наглядности — рукой.
А в то же время знать не знал, кто он такой, —
Невелико образованье палачёво.
Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
Он дул на воду, грея руки о стекло.
Об инквизиции с почтеньем отозвался
И об опричниках — особенно тепло.
Мы гоняли чаи,
Вдруг палач зарыдал —
Дескать, жертвы мои
Все идут на скандал.
«Ах вы, тяжкие дни,
Палачёва стерня.
Ну за что же они
Ненавидят меня?»
Он мне поведал назначенье инструментов.
Всё так не страшно — и палач как добрый врач.
«Но на работе до поры всё это прячь,
Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.
Бывает, только его в чувство приведёшь,
Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
А он примерится, когда ты подойдёшь,
Возьмет и плюнет — и испорчена рубаха».
Накричали речей
Мы за клан палачей.
Мы за всех палачей
Пили чай — чай ничей.
Я совсем обалдел,
Чуть не лопнул, крича.
Я орал: «Кто посмел
Обижать палача. »
Смежила веки мне предсмертная усталость.
Уже светало, наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло —
Такую ночь провёл, не каждому досталось!
Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
Согнал назойливую муху мне с плеча…
Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
И образ доброго чудного палача.
ГОРЕ ОТ УМА
КОМЕДИЯ
В ЧЕТЫРЕХ ДЕЙСТВИЯХ
В СТИХАХ
Антон Антонович Загорецкий.
Старуха Хлёстова, свояченица Фамусова.
Петрушка и несколько говорящих слуг.
Множество гостей всякого разбора и их лакеев
при разъезде.
Действие в Москве в доме Фамусова.
ДЕЙСТВИЕ I
Явление 1
Гостиная, в ней большие часы, справа дверь в спальню
Софии, откудова слышно фортопияно с флейтою,
которые потом умолкают.
Лизанька середи комнаты спит, свесившись
с кресел.
(Утро, чуть день брежжится)
Лизанька (вдруг просыпается,
встает с кресел, оглядывается)
Господа,
Эй! Софья Павловна, беда.
Зашла беседа ваша за́ ночь.
Вы глухи? — Алексей Степаноч!
10 Сударыня. — И страх их не берет!
Ну, гость неприглашенный,
Быть может батюшка войдет!
Прошу служить у барышни влюбленной!
София (из своей комнаты)
Лизанька (прочь от дверей)
(Лезет на стул, передвигает стрелку,
часы бьют и играют)
Явление 2
(Останавливает часовую музыку)
Ведь экая шалунья ты девчонка.
Не мог придумать я, что это за беда!
То флейта слышится, то будто фортопьяно;
25 Для Софьи слишком было б рано.
(Жмется к ней и заигрывает)
Ой! зелье, баловница.
Лиза (как можно громче)
Фамусов (зажимает ей рот)
(Крадется вон из комнаты на цыпочках)
Явление 3
Лиза, София со свечкою, за ней Молчалин
И свет и грусть. Как быстры ночи!
(Разводит их, Молчалин в дверях
сталкивается с Фамусовым)
Явление 4
София, Лиза, Молчалин, Фамусов
София (сквозь слезы)
Ну, Сонюшка, тебе покой я дам:
190 Бывают странны сны, а наяву страннее;
Искала ты себе травы,
На друга набрела скорее;
Идем бумаги разбирать.
(Уходит с Молчалиным, в дверях
пропускает его вперед)
Явление 5
София (с огорчением)
Явление 6
София, Лиза, Слуга, за ним Чацкий
Явление 7
(С жаром целует руку)
305 Ну поцелуйте же, не ждали? говорите!
Что ж, ради? Нет? В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!
Как будто не прошло недели;
Как будто бы вчера вдвоем
310 Мы мочи нет друг другу надоели;
Ни на волос любви! куда как хороши!
И между тем, не вспомнюсь, без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Верст больше седьмисот пронесся, ветер, буря;
315 И растерялся весь, и падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
440 Послушайте, ужли слова мои все колки?
И клонятся к чьему-нибудь вреду?
Но если так: ум с сердцем не в ладу.
Я в чудаках иному чуду
Раз посмеюсь, потом забуду:
445 Велите ж мне в огонь: пойду как на обед.
Явление 8
София, Лиза, Чацкий, Фамусов
Фамусов (ей вслед вполголоса)
Явление 9
Фамусов, Чацкий (смотрит на дверь, в которую София вышла)
Здорово, друг, здорово, брат, здорово.
Рассказывай, чай у тебя готово
Собранье важное вестей?
Садись-ка, объяви скорей.
Простите; я спешил скорее видеть вас,
Не заезжал домой. Прощайте! Через час
475 Явлюсь, подробности малейшей не забуду;
Вам первым, вы потом рассказывайте всюду.
Явление 10
ДЕЙСТВИЕ II
Явление 1
ЯВЛЕНИЕ 2
Фамусов, Слуга, Чацкий
Да, разные дела на память в книгу вносим,
35 Забудется того гляди.—
ЯВЛЕНИЕ 3
Фамусов (ничего не видит и не слышит)
Пожало-ста, сударь, при нем остерегись:
Известный человек, солидный,
И знаков тьму отличья нахватал;
Не по летам, и чин завидный,
165 Не нынче завтра генерал.
Пожало-ста при нем веди себя скромненько.
Эх! Александр Андреич, дурно, брат!
Ко мне он жалует частенько;
Я всякому, ты знаешь, рад;
170 В Москве прибавят вечно втрое:
Вот будто женится на Сонюшке. Пустое!
Он, может быть и рад бы был душой,
Да надобности сам не вижу я большой
Дочь выдавать ни завтра, ни сегодня;
175 Ведь Софья молода. А впрочем власть господня.
Пожало-сто при нем не спорь ты вкривь и вкось;
И завиральные идеи эти брось.
Однако нет его! какую бы причину.
А! знать ко мне пошел в другую половину.
ЯВЛЕНИЕ 4
ЯВЛЕНИЕ 5
Скалозуб (густым басом)
(Садятся все трое, Чацкий поодаль)
Позвольте, батюшка. Вот-с Чацкого, мне друга,
330 Андрея Ильича покойного сынок:
Не служит, то есть в том он пользы не находит,
Но захоти: так был бы деловой.
Жаль, очень жаль, он малый с головой;
И славно пишет, переводит.
335 Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом.
Сергей Сергеич, я пойду
И буду ждать вас в кабинете.
ЯВЛЕНИЕ 6
ЯВЛЕНИЕ 7
Скалозуб, Чацкий, Софья, Лиза
София (бежит к окну)
Лиза (хлопочет около барышни)
ЯВЛЕНИЕ 8
Те же без Скалозуба
(Чацкий бежит и приносит. Всё следующее вполголоса,
до того, как Софья очнется)
420 Стакан налейте.
София (с глубоким вздохом)
435 Где он? что с ним? Скажите мне.
Лиза (отводит ее в сторону)
(София в окошко высовывается)
ЯВЛЕНИЕ 9
София, Лиза, Чацкий, Скалозуб,
Молчалин (с подвязанною рукою)
София (не глядя ни на кого)
(Берет шляпу и уходит)
ЯВЛЕНИЕ 10
Те же кроме Чацкого
Скалозуб (жмет руку Молчалину)
ЯВЛЕНИЕ 11
София, Лиза, Молчалин
ЯВЛЕНИЕ 12
(Уходит в боковую дверь)
ЯВЛЕНИЕ 13
ЯВЛЕНИЕ 14
ДЕЙСТВИЕ III
Явление 1
Вы здесь? я очень рад,
10 Я этого желал.
Оставимте мы эти пренья,
Перед Молчалиным не прав я, виноват;
35 Быть может он не то, что три года назад;
Есть на земле такие превращенья
Правлений, климатов, и нравов, и умов;
Есть люди важные, слыли за дураков:
Иный по армии, иный плохим поэтом,
40 Иный. Боюсь назвать, но признано всем светом,
Особенно в последние года,
Что стали умны хоть куда.
Пускай в Молчалине ум бойкий, гений смелый;
Но есть ли в нем та страсть? то чувство? пылкость та?
45 Чтоб кроме вас ему мир целый
Казался прах и суета?
Что притворяться?
75 Молчалин давиче мог без руки остаться,
Я живо в нем участье приняла;
А вы, случась на эту пору,
110 Она его не уважает.
Она не ставит в грош его.
Докончить я вам пособлю
Молчалина изображенье.
Но Скалозуб? вот загляденье:
За армию стоит горой
130 И прямизною стана,
Лицом и голосом герой.
ЯВЛЕНИЕ 2
(София пожимает плечами, уходит к себе
и запирается, за нею и Лиза)
ЯВЛЕНИЕ 3
Нам, Алексей Степаныч, с вами
Не удалось сказать двух слов,
Ну, образ жизни ваш каков?
Без горя нынче? без печали?
Чацкий (почти громко)
ЯВЛЕНИЕ 4
(Стучится к Софии в дверь)
Скажите барышне скорее, Лизавета:
Наталья Дмитревна, и с мужем, и к крыльцу
225 Еще подъехала карета.
(Расходятся, остается один Чацкий)
ЯВЛЕНИЕ 5
ЯВЛЕНИЕ 6
Чацкий, Наталья Дмитриевна,
Платон Михайлович
Платон Михайлович (хладнокровно)
Платон Михайлович (глаза к небу)
Платон Михайлович (со вздохом)
ЯВЛЕНИЕ 7
Те же, Князь Тугоуховский
и Княгиня с шестью дочерьми
Наталья Дмитриевна (тоненьким голоском)
(Громкие лобызания, потом усаживаются
и осматривают одна другую с головы до ног)
Князь (к ней оборачивает слуховую трубку)
Княгиня (громко, что есть мочи)
ЯВЛЕНИЕ 8
Те же и Графини Хрюмины:
бабушка и внучка
(Пропадает в боковую комнату)
Графиня внучка (вернувшись,
направляетна Чацкого двойной лорнет)
ЯВЛЕНИЕ 9
Те же и множество других гостей. Между прочим
Загорецкий. Мужчины являются, шаркают,
отходят в сторону, кочуют из комнаты в комнату и проч.
София от себя выходит, все к ней навстречу.
Примечания
* А; добрый вечер! Наконец-то вы! Вы не спешите и всегда доставляете нам удовольствие ожидания (франц.). — Ред.
(Являются еще кое-какие, тем временем
Загорецкий отходит к мужчинам)
(Загорецкий мешается в толпу)
ЯВЛЕНИЕ 10
(Загорецкий выставляется вперед)
380 Я от него было и двери на запор;
Да мастер услужить: мне и сестре Прасковье
Двоих арапченков на ярмарке достал;
Купил, он говорит, чай в карты сплутовал;
А мне подарочек, дай бог ему здоровье!
Чацкий (с хохотом Платону Михайловичу)
ЯВЛЕНИЕ 11
ЯВЛЕНИЕ 12
(Подводит к Хлёстовой)
Моя невестушка, которой уж давно
Об вас говорено.
(Его и князя уводит с собою)
Молчалин (подает ей карту)
(Уходит, за ней Молчалин и многие другие)
ЯВЛЕНИЕ 13
Чацкий, София и несколько посторонних,
которые в продолжении расходятся
ЯВЛЕНИЕ 14
София (смотрит на него пристально)
Готов он верить!
А, Чацкий! любите вы всех в шуты рядить,
Угодно ль на себе примерить?
ЯВЛЕНИЕ 15
ЯВЛЕНИЕ 16
ЯВЛЕНИЕ 17
ЯВЛЕНИЕ 18
Те же и Графиня бабушка
ЯВЛЕНИЕ 19
Загорецкий, Графиня бабушка
Примечания
* Он расскажет вам всю историю (франц.). — Ред.
ЯВЛЕНИЕ 20
Графиня бабушка и Князь
Тугоуховский
ЯВЛЕНИЕ 21
Загорецкий (с жаром)
ЯВЛЕНИЕ 22
Те же все и Чацкий
(Пятятся от него в противную сторону)
Любезнейший! Ты не в своей тарелке.
С дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров.
Душа здесь у меня каким-то горем сжата,
И в многолюдстве я потерян, сам не свой.
570 Нет! недоволен я Москвой.
(Делает знаки Софии)
Гм, Софья! — Не глядит!
(Оглядывается, все в вальсе кружатся
с величайшим усердием.
Старики разбрелись к карточным столам)
Конец III действия
ДЕЙСТВИЕ IV
У Фамусова в доме парадные сени; большая лестница
из второго жилья, к которой примыкают многие
побочные из антресолей; внизу справа (от действующих
лиц) выход на крыльцо и швейцарская ложа; слева, на
одном же плане, комната Молчалина.
Ночь. Слабое освещение. Лакеи иные
суетятся, иные спят в ожидании господ своих.
Явление 1
Графиня внучка (покуда ее укутывают)
Явление 2
Признайся, весело у Фамусовых было.
Платон Михайлович (хладнокровно)
Платон Михайлович (со вздохом)
Явление 3
Чацкий и Лакей его впереди
Ну вот и день прошел, и с ним
25 Все призраки, весь чад и дым
Надежд, которые мне душу наполняли.
Чего я ждал? что думал здесь найти?
Где прелесть эта встреч? участье в ком живое?
Крик! радость! обнялись! — Пустое;
30 В повозке так-то на пути
Необозримою равниной, сидя праздно,
Всё что-то видно впереди
Светло, синё, разнообразно;
И едешь час, и два, день целый, вот резво
35 Домчались к отдыху; ночлег: куда ни взглянешь,
Всё та же гладь, и степь, и пусто и мертво;
Досадно мочи нет, чем больше думать станешь.
(Лакей опять уходит)
Явление 4
Чацкий, Репетилов (вбегает с крыльца, при
самом входе падает со всех ног и поспешно
оправляется)
Примечания
1 Мой милый (франц.) — Ред.
Примечания
* «A! non lasciar mi, no, no, no» — «Ах, не оставь меня, нет, нет, нет!» (итал.) — Ред.
Явление 5
Репетилов (к нему навстречу)
(Душит его в объятиях)
(Входит в швейцарскую)
Явление 6
Репетилов (с досадой)
Явление 7
Репетилов (затыкает себе уши)
Хлёстова (с лестницы)
(Княжеская фамилия уезжает и Загорецкий тоже)
Явление 8
Репетилов, Хлёстова, Молчалин
(Молчалин уходит к себе в комнату)
270 Прощайте, батюшка, пора перебеситься.
Явление 9
Репетилов с своим лакеем
Явление 10
(Последняя лампа гаснет)
Чацкий (выходит из швейцарской)
София (над лестницей во втором этаже, со свечкою)
(Поспешно опять дверь припирает)
Лакей его (с крыльца)
Явление 11
Чацкий спрятан, Лиза со свечкой
Да! как же? по сеням бродить ему охота!
320 Он чай давно уж за ворота,
Любовь на завтра поберег,
Домой, и спать залег.
Однако велено к сердечному толкнуться.
(Стучится к Молчалину)
Явление 12
Чацкий за колонною, Лиза, Молчалин
(потягивается и зевает), София (крадется сверху)
Чацкий (за колонною)
(Хочет идти, София не пускает)
София (почти шопотом, вся сцена вполголоса)
Молчалин (бросается на колена,
София отталкивает его)
Молчалин (ползает у ног ее)
Я с этих пор вас будто не знавала.
Упреков, жалоб, слез моих
Не смейте ожидать, не стоите вы их;
Но чтобы в доме здесь заря вас не застала,
390 Чтоб никогда об вас я больше не слыхала.
Чацкий (бросается между ими)
(Лиза свечку роняет с испугу; Молчалин скрывается
к себе в комнату)
Явление 13
Те же кроме Молчалина
София (вся в слезах)
Явление 14
Чацкий (после некоторого молчания)
Слепец! я в ком искал награду всех трудов!
Спешил. летел! дрожал! вот счастье, думал, близко.
Пред кем я давиче так страстно и так низко
470 Был расточитель нежных слов!
А вы! о боже мой! кого себе избрали?
Вы помиритесь с ним, по размышленьи зрелом.
Себя крушить, и для чего!
Подумайте, всегда вы можете его
490 Беречь, и пеленать, и спосылать за делом,
Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей,
Высокий идеал московских всех мужей.—
Довольно. с вами я горжусь моим разрывом.
А вы, сударь отец, вы, страстные к чинам:
495 Желаю вам дремать в неведеньи счастливом,
Я сватаньем моим не угрожаю вам.
Другой найдется благонравный,
Низкопоклонник и делец,
Достоинствами наконец
500 Он будущему тестю равный.
Так! отрезвился я сполна,
Мечтанья с глаз долой и спала пелена;
Теперь не худо б было сряду