Как читали книги в древней руси что являлось
Как Россия стала читающей страной: 12 фактов из книжной истории
Приблизительное время чтения: 11 мин.
Когда вместо черточек наши предки начали использовать буквы? Когда появились первые книги? И какие из ранних русских книг можно назвать шедеврами?
Слово «книги» у наших предков-славян существовало уже в ту пору, когда они не имели не только книг, но и самой письменности. И обозначали «книги» совсем не то, что понимаем под этим словом мы. Вплоть до XIII века это слово даже не имело формы единственного числа. Славяне, не владевшие письмом, называли «книгами» само знание, от глагола «кнети» — «знать». Это «книжное» знание передавалось устно, от человека к человеку. После же того как Русь стала христианской страной со своей письменностью, под словом «кънигы» (так оно писалось) начали подразумевать книжную премудрость, то, что содержится в книгах. И лишь гораздо позднее наименование «книга» перешло на сам материальный носитель этой премудрости.
«Черты и резы»
В начале X века ученый болгарский монах, черноризец Храбр, написал «Сказание о письменах». В этом небольшом произведении он рассказал о началах славянской письменности и о том, как обходились древние славяне без азбуки и грамоты. «Прежде ведь славяне не имели букв, но по чертам и резам считали, ими же гадали, погаными будучи», — говорит Храбр. «Погаными» — то есть язычниками. Черты и резы выглядели как простейшие рисунки: линии, геометрические фигуры, схематические изображения. С их помощью вели счет и составляли календарь, помечали имущество, обозначали имена, использовали их для гаданий. До нас дошли нарисованные такими значками календари на ритуальных сосудах IV века.
Две славянские азбуки
Когда западные славяне, приняв христианство, захотели читать священные книги и говорить с Богом на родном языке, греческие братья-книжники Константин Философ (позже принявший монашество с именем Кирилл) и Мефодий создали для них азбуку. Произошло это около 863 года, когда братья приехали в Великую Моравию — государство на землях нынешних Чехии, Словакии, Венгрии. Этой первой азбукой была глаголица. Она состояла из 40 букв. Кирилл и Мефодий начали переводить с греческого на славянский язык Новый Завет и богослужебные книги. После смерти обоих братьев их учеников изгнали из Моравии недоброжелатели, и они перебрались в Болгарию. Здесь были более привычны к греческому письму, и поэтому постепенно, к концу IX века, выработалась другая азбука, названная кириллицей в память о святом Кирилле — просветителе славян. Кроме 24 греческих букв в нее перешли некоторые буквы из глаголицы, обозначавшие звуки, которых не было у греков: Б, Ж, Ч, Ц, Ш, Щ, Ы и др. В Болгарии сложился церковнославянский литературный язык, появились свои писатели, книжники-богословы, возникли переводы многих христианских книг. Отсюда славянская письменность пришла позднее на Русь. Какое-то время в славянском мире использовались обе азбуки. Существовало множество книг на глаголице. Стены Софийских соборов в Новгороде и Киеве сохранили для нас немало глаголических надписей. Но уже к середине XI века глаголица на Руси полностью померкла перед более удобной кириллицей.
Грамотность проникает на Русь
Русь вела активную торговлю с греками и южными славянами, русские князья водили на Византию свои дружины и заключали с императорами письменные мирные договоры. Постепенно жители Руси знакомились с грамотой, греческим и славянским письмом. Самая древняя кириллическая надпись была обнаружена под Смоленском на черепках сосуда. Это горшок разбили в первой половине X века. Надпись на нем ученые прочитывают по-разному: как имя Горун или Горухша либо как «горчица». Есть и другие находки, подтверждающие использование кириллицы на Руси еще до принятия христианства. Но их немного.
«Обучение книжное»
Крестив в 988 году Русь, князь Владимир сразу же поставил задачу книжного просвещения народа. По разным городам страны «посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное», рассказывает летописец. При недавно возведенных храмах стали устраиваться училища. Первыми учителями были священники из Византии и Болгарии или же свои, русские грамотеи, давно принявшие христианство. Детей из знатных семей учили письму, чтению, церковному пению, пониманию Священного Писания. Их готовили к духовной стезе: из них должны были получиться дьяконы, священники, а из наиболее толковых и епископы, чтобы со временем страна обзавелась своими, русскими пастырями и учителями. Во времена князя Владимира книжное учение было настолько непонятным и даже страшным для народа новшеством, что матери оплакивали детей, набранных в училища, как умерших.
Но уже несколько десятилетий спустя, при князе Ярославе Мудром, учение книгам становится обыденным делом. Ярослав Владимирович заботился о распространении на Руси книжного «умного бисера» еще более, чем его отец. Училища стали возникать даже в небольших и окраинных городах. Грамотность теперь считалась престижной не только в знатных семьях, но и в домах простого ремесленного люда.
Книга восковая, берестяная, пергаменная
При раскопках в Новгороде археологи находят не совсем обычные книги. На деревянных дощечках с бортиками — слой воска, а на воске — нанесенные острой палочкой-писалом слова. Название таких книг — «церы». Дощечки складывали друг с другом по две-три, восковой поверхностью внутрь, и получалась настоящая книжка в несколько страниц. Церы использовали обычно для повседневных нужд: хозяйственных записей, обучения детей грамоте. Текст на воске можно было бесконечно стирать и писать по-новому. Древнейшая восковая «книжка» из трех дощечек датирована началом XI века — это первая дошедшая до нас русская книга! Записи псалмов в ней говорят о том, что она могла принадлежать какому-нибудь иноку-книжнику.
Для бытовых записей и обучения применяли также бересту. Слова на ней процарапывали тем же заостренным писалом. О берестяных богослужебных книгах мы знаем из жития Сергия Радонежского. Поначалу его обитель была так бедна, что необходимые для церковных служб тексты монахи писали на бересте.
Обычная же средневековая рукописная книга создавалась из листов пергамента — обработанной кожи овец и телят. Переплетом ей служили доски, также обтянутые кожей. Если книга предназначалась для крупного собора, торжественных архиерейских служб или для князя, ее страницы обильно украшали рисованными заставками, буквицами, миниатюрами. Переплет покрывали «ризой» — золотым, серебряным или хотя бы посеребренным окладом с драгоценными каменьями, жемчугом. Пергаментные книги были огромной ценностью. Даже небольшие и скромно украшенные тома могли себе позволить лишь немногие люди — как настоящую роскошь.
Похвала книжности
Почитание книжной премудрости на Руси было очень велико, ведь священными книгами глаголет Дух Святой. Веком позднее крещения страны начинается золотой век древнерусской письменности. Трудятся переводчики, творят писатели, создаются образцовые произведения словесности, иноки в монастырях погружены в стихию святоотеческой книжности. В начале XII века Нестор Летописец создает настоящий гимн книжному слову: «Велика бывает польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это — реки, наполняющие вселенную, это источники мудрости; в книгах неизмеримая глубина… Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом и святыми мужами…» Популярными наставлениями в домах мирян и кельях монахов были «Слово о почитании книжном» Ефрема Сирина, «Слово…» на ту же тему Иоанна Златоуста и труды других византийских авторов. В одном из них сказано: как «узда для коня управительница и удержательница, так же и праведнику книги. Не составится корабль без гвоздя, ни праведник без почитания книжного».
Первые шедевры
До обнаружения Новгородской Псалтири на церах первой точно датированной русской книгой было Остромирово Евангелие. Его в 1057 году переписал дьякон Григорий для новгородского посадника Остромира. Книга большого размера, роскошно оформлена: содержит изображения евангелистов, много искусно нарисованных заставок, буквиц (инициалов). Григорий снабдил книгу послесловием с похвалой заказчику и просьбой, чтобы читатели были снисходительны к возможным ошибкам переписчика.
В 1073 году в княжеской книгописной мастерской Киева завершилась работа над другим огромным, торжественно украшенным произведением древнерусской словесности. Мы называем его Изборником Святослава, по имени великого князя, сына Ярослава Мудрого. Этот сборник — своего рода энциклопедия. В нем содержатся отрывки из богословских и нази дательных сочинений византийских авторов, из произведений по математике, философии, истории, грамматике, логике и др. Изборник Святослава знаменит еще и тем, что в нем помещен лист с первым на Руси книжным «групповым портретом» — изображением князя и его семьи.
«Повальная» грамотность
Детская рука нацарапала на стене собора считалку: «Перепелка парит в дуброве, постави кашу, постави пироги, туда иди». Нашедший ее взрослый зачеркнул надпись и рядом сделал озорнику письменное внушение: «Усохните те руки». А о себе вздохнул: «Ох, душа грешная!» Таких древних надписей найдено очень много, и не только на стенах храмов.
Древнерусская повседневность, начиная c XI века, пронизана письменностью. Обиходные надписи на чем только не делали: на горшках, ножах, ложках, сапожных колодках, бочках, оружии и пр. Кузнец помечает своим именем выкованный им меч: «Людота коваль». Девушки пишут на пряслицах (грузиках для веретена): «Янка вдала пряслень Жирце», «Бабушкин пряслень». Выбивают записи на памятных крестах у дорог, на валунах. Пишут молитвы и покаянные воздыхания на церковных стенах. «Тудор молится святой Софии грешной рукою», «Странный грешный Ян Воин». А иногда там же прихожане дают волю баловству. Дразнят: «Кузьма — пороса (порося)», насмехаются над уснувшим певчим: «Якиме стоя усне, а рта и о камень не ростепе (не разинет)». Или жалуются на обидчика: «Саве со мною шле ис торгу, а биле мене, а я написал». Граффити (процарапанные по штукатурке надписи) на стенах храмов точно так же передают нам живую речь и заботы горожан, как и берестяные грамоты.
Равноапостольные труженики
Слово, легшее в основание русской христианской культуры, воспринималось как сокровище. Таким богатством следовало делиться с соседними народами, еще не знавшими света Христовой веры. На протяжении веков у нас появлялись собственные Кириллы и Мефодии, просветители иноплеменников-язычников на российских просторах.
Первым из них стал святитель Стефан Пермской (около 1340–1396). Его подвигом была проповедь христианства зырянам. Он составил для них алфавит в 24 буквы, использовав для этого значки, которые употребляли для своих торговых дел сами зыряне. Он же перевел на их язык фрагменты Священного Писания и другие книги, необходимые в богослужении. Стефан крестил язычников, учил их детей зырянской грамоте, ставил им священников-зырян.
На сознательном подражании равноапостольным трудам святого Стефана построил свою жизнь другой подвижник — преподобный Феодорит Кольский (около 1481–1571). Его усилиями были крещены и вовлечены в книжную культуру лопари (саамы). Историк Н. М. Карамзин писал о нем: Феодорит, «узнав язык жителей, истолковал им Евангелие, изобрел для них письмена… просветил Божественною верою без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и Америке, но единственно примером лучшего».
Особенно широко деятельность миссионеров, создававших письменность для иных народов России, развернется в XIX веке.
«Геннадиевская» Библия
По пословице, нет худа без добра. Распространившееся на Руси в конце XV века злое еретическое брожение подтолкнуло новгородского архиепископа Геннадия к важному и полезному делу. Ни Русь, ни весь Православный Восток не имели тогда единого свода библейских книг. В богослужении использовались лишь сборники отдельных книг Писания. Между тем из среды еретиков выходили и ложные переводы, и подделки под священные книги, и прочие «диверсионные» сочинения. Для полемики с ними и нужен был полный свод славянской Библии.
1490-х годах при дворе архиепископа Геннадия начала работать собранная им команда ученых книжников. За несколько лет они свели воедино и сверили все имевшиеся на Руси кирилло-мефодиевские и более поздние славянские переводы книг Библии. Недостающие книги были переведены с латинской Библии монахом-доминиканцем Вениамином. Эта полная Библия 1499 года получила название Геннадиевской. Чуть менее века спустя она легла в основу печатной Библии Ивана Федорова.
«Апостол»
В середине XVI века в Московской Руси разгорается заря эпохи печатного слова. С апреля 1563 по март 1564 года в палатах на Никольской улице Москвы Иван Федоров и Петр Тимофеевич Мстиславец печатали книгу «Апостол». Эти мастера сразу же вознесли русское книгопечатное искусство на высочайший уровень. «Апостол» украшен гравюрой с изображением евангелиста Луки, изящными орнаментами, полными символических смыслов. Оба первопечатника были горячими радетелями книжного просвещения. Послесловия и к «Апостолу», и ко второй их книге, «Часовнику», написанные Иваном Федоровым, проникнуты той же верой в благодатность письменного слова, что была и у древнерусских книжников. «Яко да украсится и исполнится царство его (Ивана IV. — Авт.) славою Божиею в печатных книгах».
«Начало учения детем…»
Позднее Иван Федоров писал, что цель его трудов — «по свету рассеивать и всем раздавать духовную пищу». В 1574 году он издал во Львове азбуку: «Начало учения детем, хотящим разумети писание». От всего тиража этого первого восточнославянского букваря остался лишь один экземпляр. На Руси в XVI веке бытовали рукописные азбуки, но они вовсе не сохранились. Обычно же детей учили грамоте по «Часовнику» и Псалтири. Но федоровская азбука — это и первый печатный учебник славянской грамматики. Кроме алфавита, она учит спряжениям и склонениям, ударениям и придыханиям в произношении, правописанию сложных слов. Ученикам, учителям и родителям предназначены молитвы и наставления из Писания, помещенные здесь же. Русский первопечатник, обращаясь к читателям, советует воспитывать детей «в милости, в благоразумии, в смиреномудрии, в кротости, в долготерпении, приемлюще друг друга и прощение дарующе».
С XVII века, времени расширения печатного производства, распространения светской литературы и рождения периодики, начинается уже совсем другая история. История обмирщения русских «къниг», отрыва книжного знания от духа церковности…
«Почитанье книжное» в Древней Руси
«Начало добрых дел – чтение святых книг»
Для всякого христианина «почетанье книжное» есть добро, ибо приводит к Истине (Богу): «Блаженеи бо, рече: “Испытаюштии съведения Его (то есть познающие Истину Его), [ежели] вьсемь сердьцьмь възиштють (воспримут) Его”». Что же значит, спрашивает монах, выражение «испытаюштеи съведения Его» («познающие Истину Его»)?
Слово «испытаюштеи» («познающие») указывает на процесс приобщения к Истине, а не на обыкновенный акт прочтения книги. Поэтому важно постоянно читать и перечитывать Священное Писание, пребывать в постоянном процессе общения с Богом и, коль скоро книги написаны по благодати Божией, усваивать, по мере своего духовного развития, написанное в них.
А потому, замечает монах, «егда чьтеши книгы, не тъштися бързо иштисти (не старайся скорее перейти) до другыя главизны, нъ поразумей, чьто глаголють книгы, и словеса та, и тришьды обраштяяся о единой главизне. Рече бо: “В сьрдьци моемь съкрыхъ (сохранил) словеса Твоя, да не съгрешу Тебе”. Не рече: “усты тъчью изглаголаахъ (устами одними произнесу)”, но и “в сьрдьци съкрыхъ, да не съгрешу Тебе”, и поразумевая убо истиньне писания, правимъ есть ими (воспринимая как истину Святое Писание, руководствуемся им)».
Понимается же прочитанное – очами духовными: «Отъкрый бо, рече, очи мои, да разумею чюдеса отъ закона Твоего, очи бо, глаголетъ, розмыслъ сердечьный».
Что есть «розмыслъ сердечьный», то есть очи духовные? Это – ум, пребывающий в сердце. Об этом свидетельствует популярная на Руси «Повесть о житии Петра и Февронии Муромских» Ермолая-Еразма.
Стало быть, бессмертная человеческая душа несет в себе образ Божий и состоит из трех составных частей – ума, слова (логоса) и духа, соответствующих трем ипостасям Троицы – Отцу, Сыну (Иисус Христос – воплощенное Слово) и Святому Духу.
Как в Троице первенствует Бог Отец, пославший на сошедшего по Его воле в мир дольний Сына Святой Дух, так в человеке главенствует ум – духовная сущность, управляющая словом и духом, со словом, исходящим из человеческих уст.
Поскольку душа, по средневековым представлениям, пребывает в сердце, то, стало быть, и ум, как часть души, пребывает в сердце. Отсюда и название одной из молитв – умная, или Иисусова, или сердечная молитва. Отсюда и выражение: всем сердцем или всей душой любить.
Ум – глаза духовные. «Открой, – сказано, – глаза мои, да уразумею чудеса закона Твоего», ибо «глаза, – говорится, – рассудок сердечный». Читающий книгу обращается к Богу с просьбой о вразумлении своем: «Не скрой от меня понимание заповедей Твоих: не утаи ни от глаз, ни от разума и сердца». А когда воспринят смысл написанного, то «воспою словами: “Возрадуюсь я словам Твоим, ибо обретаю пользу большую”. Пользою ведь названы слова Божьи», – констатирует монах.
«Посмотри, что начало их добрых дел – чтение святых книг, – подводит итог своих назиданий безымянный монах. – Ими же, братья, и сами подвигнемся на путь жизни праведных, и на дела их, и воспримем книжные слова, выполняя волю их, как и велят, тогда и вечной жизни достойны будем».
Истин не много, она одна. Это – Бог.
«Суть бо писания многа, но не вся божественна суть»
Конец XV века и до 40-х годов XVII века – это время рационализации сознания и становления антропоцентрического мировоззрения, в результате которого человек был поставлен в центр мироздания и… словесного сочинения. В это время много переводят и пишут. Появляются новые жанры: мирские повести, хронографы. Даже прежде недопустимый вымысел проникает в книги. Пишут не только монахи, но и люди светские. Пишут не только о духовном труде, но и о мирских делах. Судят собственным судом, «мнят» на любую тему.
В творчестве писателей проявляется рассудочное начало, отражаются его личные взгляды на происходящие события. Не случайно это время господства публицистики, где наиболее зримо выражены и авторская позиция, и логические приемы (индукция – у Курбского), и рассуждения, и, наконец, вымысел.
Писатель предпочитает отстаивать свою личную точку зрения, нежели истину. Писатель становится советчиком, а не учителем. В произведениях доминирует «естественный разум», темы мирской жизни.
Количество книг в Московской Руси значительно увеличилось. Чтение все более завладевает умом и разумом.
Много читать книги полезно, но не многие книги полезно читать. По этому поводу Нил Сорский заметил: «Суть бо писания многа, но не вся божественна суть». То есть, не все сочинения осмысляются монахами, писателями и читателями уже как боговдохновенные. О том же предостерегает в поучении под характерным названием «О чтущих многия книги» и популярный в эти века сборник «Измарагд»: «О человече, что требуеши, многих ища книг. Мудрости научаешися… но не твориши добрых дел. Пред человеки мудрееши, а пред Богом в ненависти еси… Как таковому польза, аще и много имат разума и многи чтет книги?» [19]
Итак, в XV–XVI веках культивируются два вида книг: традиционные творения – «душеполезное» чтение, связанное с православной традицией, и мирские сочинения – развлекательное чтение.
Мирская книга творилась уже сугубо по собственному «хотению»: писатель возвысился над своей книгой.
Разумение житейской мудрости
В переходный период (40-е годы XVII – 30-е годы XVIII веков) А.М. Панченко различает два подхода (отношения) к книге: традиционалистский, представителями которого были сторонники протопопа Аввакума, и новаторский – «новых учителей» – Симеона Полоцкого и его последователей. По сути дела, это противопоставление веры и культуры.
Образованнейшие традиционалисты XVII века чтили одну книгу – как духовного наставника. У каждого она была своя: так, Иван Неронов отдавал предпочтение «Маргариту» Иоанна Златоуста; Михаил Рогов, протопоп собора Черниговских чудотворцев и справщик Печатного двора, «любиши… от души книгу, юже списа премудрый грек Максим»; протопоп Аввакум Петров получил по благословению Стефана Вонифатьева сборник поучений Ефрема Сирина; этот же сборник рекомендовала (наряду с еще тремя книгами) из заточения княгиня Евдокия Урусова своим дочерям и т.д. [22]
Крупная частная библиотека – это явление барокко. Личные библиотеки Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Стефана Яворского по численности в них книг превосходили многовековые книжные собрания крупнейших русских монастырей. Особенно выделялась библиотека Феофана Прокоповича. Это были хорошо продуманные по своему составу собрания книг: по богословию, истории, красноречию, в том числе и зарубежных авторов на латинском, польском, греческом языках. Понятно, что традиционные приверженцы «одной книги» вызывали у европейски образованных «новых учителей» не только снисходительную улыбку, но и мнение об их необразованности.
Самым красноречивым свидетельством отношения двух противоположных «культурогенных школ» к старым и новым книжным изданиям является спор по поводу правки богослужебных книг на Московском печатном дворе, приведший в итоге к церковному расколу.
Дело не в допустимости или недопустимости самой правки книг, поскольку аналогичные предприятия проводились и раньше в Русской Церкви. «Дело в том, что столкнулись разные культуры, разные идеи, что средневековой аксиоматике противостояла аксиоматика нового времени – послеренессансная, барочная аксиоматика (русские защитники старины недаром подчеркивали, что правка богослужебных книг на Московском печатном дворе велась по венецианским грекоязычным изданиям: в Венеции в XVII веке была самая крупная греческая колония). Это был не историографический, а историософский спор» [25] с отстаиванием коренным образом различающихся представлений о ценностях.
Соловецкие монахи писали о ереси, проникнувшей в Московское царство, и ценою жизни отстаивали древние русские богослужебные книги, вдруг подвергшиеся правке по греческим книгам, которые «неведомо кто и неведомо где» напечатал.
Стяжание духовной благодати в этом наставлении заменяется разумением житейской мудрости, обретаемой трудом и тщанием. Так в процессе рационализации и секуляризации сознания в XVII веке беседа с Богом заменяется человеческой беседой.
[1] Здесь следует вспомнить начальные слова Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Иисус Христос есть воплощенное Слово.
[2] Панченко А.М. Русская история и культура. СПб., 1999. С. 308.
3] Изборник 1076 года. М., 1965. С. 151–156. В круглых скобках приводится мой объяснительный перевод.
[4] Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. XI – начало XII века. М., 1978. С. 166.
[6] Сочинения Ермолая-Еразма. Повесть о Петре и Февронии Муромских // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI века. М., 1984. С. 626. В этом понимании трехчастности человеческой души, отражающей триипостасность Бога–Троицы, Ермолай-Еразм близок учению святителя Григория Паламы, который, «раскрывая троическое содержание души человека как “души умной, логосной и духовной”… подчеркивает, что человек больше всех других существ сотворен по образу Святой Троицы, Которая есть Ум, Логос и Дух». (Игорь Экономцев, протоиерей. Исихазм и восточноевропейское Возрождение // Богословские труды. М., 1989. Т. 29. С. 65).
[7] См.: Изборник 1076 года.
[8] Повесть временных лет. С. 166.
[9] В XVII веке монастырские собрания могли насчитывать уже и более тысячи книг. Так, в Иосифо-Волоколамском монастыре в описи 1573 года указаны 1150 книг. В Кирилло-Белозерском монастыре по описи 1621 года числилось 1304 книги, в Соловецком – 1478 книг (опись 1676 г.), но сюда входили уже и старопечатные книги (Луппов С.П. Книга в России в XVII веке. Л., 1970. С. 156).
[10] Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси. XI – начало XII века. М., 1978. С. 348.
[11] В одной из новгородских грамот XIV века некий Яков обращается к своему куму и дугу Максиму, сыну посадника Юрия Онфицировича: «… да пришли мне чтения доброго». Грамота № 271. (Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1956–1957 гг. М., 1963. С. 97.) Ср.: «Следовательно, нужно не вообще читать книги и читать не всякие книги, а “пользовать себя” строго определенным кругом избранных текстов» (Панченко А.М. Русская история и культура. С. 309).
[12] Цит. по: Панченко А.М. Русская история и культура. С. 309.
[14] Труды Отдела древнерусской литературы (Далее – ТОДРЛ). Т.15. М.;Л., 1958. С. 344.
[18] Памятники дитературы Древней Руси. Вторая половина XV в. М., 1982. С. 302.
[19] Измарагд. М., 1912. Л. 11–11 об. // Цит. по: Панченко А.М. Русская история и культура. С. 309.
[20] Кобяк Н.А. Индексы отреченных и запрещенных книг в русской письменности // Древнерусская литература. Источниковедение. Л., 1984. С. 48–49.
[21] По сути, в каждой иконе отражена Троица: Образ Первообраза – Отец, написанное слово – воплощенное Слово – Сын Божий Иисус Христос, при освящении иконы и окропления ее святой воды нисходит Святой Дух.
[22] Панченко А.М. Русская история и культура. С. 308-310.
[27] Цит. по: Луппов С.П. Книга в России в XVII веке. Л., 1970. С. 162–163.