Квир искусство что это
Жизнь«Забери это оскорбление себе»:
Как ЛГБТК-люди присвоили слово «квир»
Оскорбление или защита?
Понятие «квир» было оскорблением на протяжении почти всего XX века, пока в девяностые годы ЛГБТ-люди не начали «присваивать» его себе и переосмыслять негативное значение. Сейчас это слово используется как в массовой культуре, так и в академической среде. В определённых контекстах оно указывает даже не на сексуальную ориентацию и гендерную идентичность, а на инаковость в целом. Вместе с экспертками и экспертами разбираемся в истории понятия «квир» и его современных трактовках.
Текст: Ал Ковальски, автор телеграм-канала Queer Journalism
Активистский и академический протест
Первоначально слово «квир» не было связано с ЛГБТ-сообществом. Ещё в XIV веке его употребляли в значений «странный», «сомнительный». А уже в 1894 году слово стали использовать по отношению к гомосексуальным людям. Эта история связана с Оскаром Уайльдом и его любовником Альфредом Дугласом. Отец второго подал в суд на писателя, обвинив его в совращении своего сына. В деле фигурировала формулировка «snob queers», после чего «квир» и превратилось в ругательство.
В разгар эпидемии СПИДа это слово стало символом анархии. Протестующие заполонили улицы и скандировали «we’re here, we’re queer, we will not live in fear», что переводится как «мы здесь, мы квиры, мы не будем жить в страхе». А в 1990 появилась организация Queer Nation, которая представила свой манифест летом того же года на прайде в Нью-Йорке. Авторы текста заявили, что присваивают себе некогда оскорбительное queer, употребив его в качестве гендерно-нейтральной замены слова «гей».
«Использование слова „квир“ — способ напомнить нам, как мы воспринимаемся всем остальным миром. Это способ сказать себе, что мы не обязаны быть остроумными и обаятельными людьми, которые всю жизнь стараются быть тактичными, оставаясь маргиналами в мире гетеросексуальных людей», — говорится в манифесте. В русскоязычной версии указано слово «п***р» как более понятное, однако в оригинале было именно «queer».
В академическую среду понятие пришло в 1991 году, когда феминистская исследовательница Тереза де Лауретис использовала слово «квир» для описания женской гомосексуальности. В дальнейшем термин стал использоваться по отношению ко всему, что не вписывается в рамки гетеронормативной патриархальной модели мира. Изучать это начали в рамках квир-теории, критикующей биологическую предопределённость гендера и сексуальной ориентации человека.
В рамках научных исследований также выделяют понятие queering (сокращение от queer reading. — Прим. ред.), что на русский можно перевести как «квирить». Это техника работы с текстом, которая подразумевает отказ от гетеро- и циснормативности при анализе произведений. Например, если герой пишет любовное письмо без указания имени, то адресатом или адресаткой может быть человек любого гендера. Если произведение переписывается — в рамках литературного упражнения или при создании современной интерпретации, — то так можно добавить квир-персонажей в сюжет.
Квир-культура — это только про ЛГБТ?
Термин «квир» имеет множество значений как внутри академической среды, так и среди ЛГБТ-людей, поэтому выделить его строгое определение невозможно. Разные персоны трактуют его по-разному. На практике термин часто используется как часть составных слов: квир-люди, квир-культура, квир-кино, квир-фестиваль и так далее.
Квир-обозреватель и автор проекта #содомиумора Константин Кропоткин считает, что этот термин связан непосредственно с ЛГБТ-сообществом. «Квир-культура описывает жизнь квир-человека. Поскольку квир-людей много, то многообразны и проявления их культуры. Любой творческий акт квир-человека даёт представление о „квир-взгляде“, об особенностях оптики. Но и творческий акт, рассказывающий об [ЛГБТ-сообществе со стороны], тоже повышает представленность ЛГБТК-проблематики в публичном поле», — комментирует эксперт.
Чтобы сформулировать более этичную по отношению к квир-персонам норму, важно рассказывать о них с разных точек зрения, говорит Кропоткин. Гетеросексуальный автор может создать хороший гей-роман (пример — «Назови меня своим именем» Андре Асимана), а ЛГБТ-писатель — наоборот, гомофобный (так эксперт характеризует книгу «Когда исчезли голуби» бисексуальной авторки Софи Оксанен). Благодаря многообразию мнений формируется дискуссионное пространство, считает Кропоткин.
Кинокритик Ксения Реутова трактует слово «квир» шире и соотносит его с инаковостью вообще и тем, что зрители видят в конкретной картине: «Квир-кино — широкое понятие, которое включает не только фильмы с квир-персонажами, но и квир-взгляд, который, я уверена, существует. И есть ещё квир-форма — то, как кино снято. Оно может быть о темах совершенно нормативных, но при этом форма его будет отличаться от общепринятой. Это будет тоже что-то смутно волнующее, что-то совершенно непохожее на другое. И поэтому это тоже будет квир-кино».
Было такое сленговое выражение «друг Дороти» — кодовое слово, по которому люди определяли принадлежность к сообществу. А это классическая голливудская сказка
Сам термин «квир-кино» появился в девяностых годах на фоне уже упомянутой эпидемии СПИДа и протестов со стороны ЛГБТ-сообщества. Гомосексуальные режиссёры начали снимать фильмы о себе, и этот феномен кинокритик и феминистка Руби Рич обозначила как New Queer Cinema, или «новая волна квир-кино». Однако оно существовало и до этого.
Классикой квир-кинематографа Ксения Реутова называет мюзикл «Волшебник из страны Оз», снятый в 1939 году и ставший очень популярным среди ЛГБТ-зрителей. «Было такое сленговое выражение „друг Дороти“ — кодовое слово, по которому люди определяли принадлежность к сообществу, — продолжает экспертка. — При этом что представляет собой этот фильм? Это классическая голливудская сказка. Песни из неё знают, цитируют. Эта картина сделала Джуди Гарленд (исполнительницу главной роли. — Прим. ред.) звездой. В данном случае [важно] то, что в фильме видели зрители. А видели они, что главная героиня встречает в стране Оз разных существ, инаковых. И она безоговорочно их принимает».
Истоки российского квир-кино также можно найти в прошлом. Например, в советское время был снят фильм «Дубравка» (1967), в котором рассказывается о влюблённости девочки во взрослую женщину. Развитию современной квир-культуры мешает закон о так называемой «гей-пропаганде», принятый в 2013 году. Радикальные перемены возможны только после его отмены, полагает Константин Кропоткин.
«За последние два года книг на русском языке, описывающих негетеросексуальные отношения (беллетристика, интеллектуальная проза, научпоп), стало заметно больше, но это всё равно несопоставимо мало по сравнению с западной литературой. Литературоведческий анализ квир-литературы на русском также стремится к нулю. Российское квир-кино за недостатком средств и за избытком цензуры находится пока в зачаточном состоянии», — заключает квир-обозреватель.
В то же время Ксения Реутова приводит в пример короткометражки, представленные на тринадцатом ЛГБТ-кинофестивале «Бок о бок». Эти картины рассказывают непосредственно о негетеросексуальных персонах. То, что эти фильмы показывали в том числе на российском «Кинотавре», экспертка считает очень хорошим знаком.
Квир как идентичность
Согласно американскому словарю Merriam-Webster, существительное queer имеет два значения: негетеросексуальный и нецисгендерный человек. В более узком смысле оно употребляется как сокращение от «гендерквир», то есть для обозначения небинарных людей. Последняя коннотация связана ещё и с тем, что изначально гендерквирные персоны занимали маргинальную позицию даже внутри ЛГБТ-сообщества.
«„Квир“ — это более благозвучный синоним аббревиатуры ЛГБТК», — говорит Константин Кропоткин и добавляет, что как гей он считает queerness («квирность») частью своей идентичности. Если изначально это слово было непривычным для многих, то сейчас оно постепенно входит в оборот. Тем не менее термин остаётся многозначным, и часть людей, называющих себя квирами, привлекает именно вольность трактовки.
«Люди часто требуют объяснить, что ты, кто ты и зачем ты. Трудно [подобрать] правильное слово. А „квир“ — это более флюидный, более открытый термин, в который входит всё, что угодно. И поэтому для меня он означает свободу и возможность быть кем и чем я хочу. Это понятие идеально описывает мою идентичность, ориентацию и гендер», — рассказывает активистка и иллюстраторка Катя Возиянова. С четырнадцати лет она училась в Англии, и благодаря информации на английском языке и общению с открытыми ЛГБТ-персонами она смогла быстрее осознать себя.
Как считает активистка, в Англии понятие «квир» используют больше, чаще и спокойнее, в том числе в медиа. В России же меньше понимания, чем этот термин отличается от слова «гей». Однако сами квир-люди используют его точно так же и по тем же причинам, полагает Возиянова. Назвать себя так проще, чем выбрать какой-то лейбл. А кому-то просто нравится слово.
Люди часто требуют объяснить, что ты, кто ты и зачем ты. Трудно подобрать правильное слово. А «квир» — это более флюидный, более открытый термин, в который входит всё, что угодно
Музыкант, журналист, квир- и психоактивист Женя Велько придерживается мнения, что понятие «квир» описывает каждую и каждого, кто не вписывается в нормы гендера и сексуальности. Дело не в принадлежности к определённой идентичности, а в том, что за недостаточную «правильность» могут избить на улице или уволить с работы. По мнению активиста, это относится не только к ЛГБТ-персонам, но и к гендерно-неконформным. Например, если феминный цисгендерный парень встречается с девушками, но его постоянно принимают за гея и оскорбляют из-за внешности.
Реклейминг слова «квир» на постсоветском пространстве имеет свои особенности. Это связано с тем, что для русскоязычных людей оно лишено ярко выраженной негативной коннотации: ЛГБТ-персон в России и странах СНГ оскорбляют другими словами. И поскольку для широкой аудитории этот термин скорее будет непонятным, то он гарантирует определённую безопасность.
«В Беларуси, к счастью, нет закона об [ЛГБТ-]пропаганде, но есть много смежных законов про мораль и защиту детей, — поясняет минчанин Женя Велько. — У гей-вечеринки куда больше шансов быть закрытой ОМОНом, чем у квир-вечеринки, потому что ОМОН не знает слова „квир“. Правда, потихоньку узнаёт. По крайней мере, христианские активисты и активистки уже пытались завернуть белорусский квир-фестиваль „Дотык“. Но как показывает практика, квир — это такой островок безопасности, с которого тебя не выкинут за несоответствие чьим-то ожиданиям».
Катя Возиянова и Женя Велько сходятся во мнении, что ЛГБТ- и квир-активизм синонимичны друг другу, однако второе понятие шире. С одной стороны, квир-активизм включает даже тех людей, для описания которых ещё не придумали слова внутри аббревиатуры ЛГБТ+. С другой — речь о пересечении разных опытов и идентичностей. Так, трансгендерная женщина может быть одновременно полиаморной лесбиянкой, и один общий термин позволяет расширить дискуссию и пригласить в неё ещё больше людей.
«Есть такой классный фильм „Гордость“ (2014), и в нём озвучена важная мысль: если тебя оскорбляют, забери это оскорбление себе, — продолжает Велько. — Англоязычный мир, а за ним весь остальной, уже забрал себе слово „квир“ — так у квирфобок и квирфобов стало на одно оскорбление меньше. Разве это того не стоит?»
Квир наш. Как современные музеи рассказывают, сохраняют и искажают историю квир-практик
В 2018 году квир-культура стала открытой и массовой. В кино показывали кассовую «Богемскую рапсодию» и утонченного «Человека, который удивил всех»; «Нож» уже писал о квирных клипах Киркорова и квир-литературе от XVIII века до наших дней; появился качественный тематический зин «Открытые». Сегодня мы рассказываем, что общего между огромной квир-галереей в центре Берлина, выставкой квир-мусульманских художников и пабликом «Дети-404», можно ли квирануть зоологический музей и почему коллекции и каталоги — это не по квиру.
23 марта в Москве на фестивале «НОЖ — Культура будущего» Ольга Тараканова
создаст свой собственный квир-музей, записывайтесь на фестиваль во «ВКонтакте» и на фейсбуке!
Море квиров
В 2006 году Морской музей Ливерпуля почти на девять месяцев отдал свое помещение под выставку Hello Sailor! Gay life on the ocean wave. Нестоличный музей о военном деле — странная точка входа в проблематику квир-музея. Но эта выставка, в 2009-м ставшая частью постоянной экспозиции, оказалась одной из первых музейных попыток создания ЛГБТ-истории.
Ситуацию отчасти проясняет национальный британский миф: как пишут сами кураторы Hello Sailor!, образ «морячков, вышагивающих по улице в матроске и под руку друг с другом, уже больше века как наводнил [местную] поп-культуру: о них шутят комики, их печатают на пикантных открытках».
Были у кураторов и документальные свидетельства: двое ученых из команды за несколько лет до того провели несколько глубинных интервью с моряками, которые относили себя к ЛГБТ-сообществу. Проанализировав эти материалы, создатели Hello Sailor! реконструировали каюту, в которой мог бы плавать моряк-квир, попросили некоторых информантов зарисовать карты портовых окрестностей, которые в разные годы считались квир-френдли, собрали немногочисленные артефакты. На выставку попали афиши бортовых дрэг-кабаре и гомоэротические плакаты, элементы морских квир-костюмов, те самые «пикантные открытки».
Видеотур по Hello Sailor! и интервью с Джо Стэнли, сокураторкой выставки
Небольшая и вроде бы проходная, Hello Sailor! на самом деле указывает сразу на несколько магистральных сюжетов, с которыми связаны попытки «квиризовать» музей.
Во-первых, самые разные и неожиданные музеи сегодня всё чаще осознают, что необходимо представить или даже написать с листа историю квир-сообщества. Пионером в этом деле считается Австралия, где начиная аж с 1980-х в разных исторических центрах прошло уже больше 30 тематических выставок. Почти не отстает и западный мир: Музей Холокоста в США с 1990-х собирает архив о репрессиях в отношении ЛГБТ, в Берлине открыт мемориал в память о гомосексуальных жертвах нацизма, в американских университетах создают залы славы, посвященные квир-спортсменам.
Во-вторых, квир-историю сложно представить привычными музейными средствами, то есть с помощью материальных артефактов. Казалось бы, очевидно, с помощью каких объектов можно рассказать историю ЛГБТ-сообщества: символы радуги и прочая узнаваемая символика в помощь. Но, как пишут кураторы Hello Sailor! и других похожих выставок, такой подход только закрепляет стереотипы о квир-опыте. В действительности выставлять приходится самые непримечательные объекты — но сопровождая их яркими вырезками из интервью владельцев.
Передвижная выставка о нацистских репрессиях по отношению к гомосексуалам, которую подготовил Мемориальный музей Холокоста в США, — пример вполне стандартного оформления музейной экспозиции
В-третьих же, на выставке о моряках фокус на историях мужчин-геев из всего квир-сообщества выглядит вполне уместным, хоть и тоже узковатым: на самом деле в море ходили и жены капитанов, и работницы кухонь. Проблема в том, что такой же фокус сохраняют и многие музеи, в которых нет никаких существенных причин исключать из истории женщин*, транс*-персон или носительниц небинарной идентичности. Так что пора задать вопрос, который, по идее, должен был зреть с самого начала этого текста: имеет ли Hello Sailor! такое уж отношение именно к квир-музеологии — или эту и другие похожие выставки следует считать не менее значимой, но всё же параллельной инициативой по созданию ЛГБТ-истории?
Распространяя флюиды
Ирония в том, что ключевая идея квир-теории не позволяет сформулировать ее строгого определения.
Английское слово queer на русский можно перевести двумя способами. Его первое значение — «странный», «чудаковатый». Но в середине прошлого века оно стало оскорблением в адрес гомосексуальных и гендерно неконформных мужчин — а потом переродилось в ироническое самоназвание сообщества. Об этом значении, стертом из русскоязычного употребления, стоит помнить: когда-то такой перезахват слова стал символом усиления сообщества. Но центральной идеей академической дисциплины, которая выросла из квир-движения, все-таки осталась именно странность — идея о подчеркнуто нестандартном, децентрированном, «косом» взгляде на мир вокруг.
Коллаж из листовок, которые в 1990-е распространяло первое в мире политическое квир-движение Queer Nation. Источник
Квир-теоретики наследовали феминизму и гендерной теории. Они заявили, во-первых, что сексуальная и гендерная идентичности — исторически изменчивый конструкт. Не существует ничего подлинно и вечно «мужского» или «женского». Представления о феминном и маскулинном зависят от эпохи, культуры, локальных практик. Во-вторых, они призвали отказаться от строгих дуалистичных категорий.
Вместо того чтобы делить людей на гомо- и гетеро-, цис- или транс-, нормальных и с патологиями, квир-активисты предложили акцентироваться на уникальности и изменчивости в самоопределении каждого человека.
Речь шла не только о популярных сегодня уже в широких кругах идеях о спектре вроде шкалы Кинси, которая вводит несколько значений бисексуальности. Квир-теория предложила рассмотреть множество идентичностей как поле или даже трехмерное пространство. Маскулинность, феминность, агендерность, постгендерность, постгетеросексуальность, демисексуальность, сколиосексуальность, что только не — вот, например, отличный русскоязычный эксплейнер на песиках-стикерах про целых 15 разных идентичностей.
Кроме того, положение человека в этом поле не зафиксировано. Квир-теория предполагает, что идентичность может уточняться в течение жизни в зависимости от самых разных внешних и внутренних факторов.
Стикеры с ЛГБТК±песиками, которые нарезал квир-зин «Открытые»
Установка на размытие идентичности и на ультраиндивидуальность — привлекательный проект. Но, как считают многие интеллектуалы, слишком быстрое ее внедрение разрешит, например, оставить борьбу за ЛГБТ-права в России или помешает кампаниям против харассмента. Что одним помогает осознать и принять собственные особенности, для других становится манипулятивным инструментом для «слишком бинарных», но всё еще очень нужных инициатив — ведь «всё сложнее».
Так что, апеллируя к квир-теории, стоит всегда спрашивать себя, не будет ли сейчас более смелым и важным жестом открыто заявить о собственной принадлежности к ЛГБТ- или фем-сообществу. Но совсем отказываться от сверхпродуктивной идеи о «косом взгляде» на культуру тоже было бы странно.
Следующий вопрос — где его искать. Ответ очевиден: чаще всего в искусстве.
Это искусство
Человек скрыт/а под блестящей золотой чадрой, в которой нет прорезей даже для глаз — хотя, кажется, виднеется силуэт солнечных очков; фон сменяется с насыщенно-розового на растительный. Так выглядит серия Visiting Thahab фотографа Nabeela Vega, которая осенью прошлого года попала в Сан-Франциско на выставку The Third Muslim.
«Мы не можем гарантировать, что будем на сто процентов корректны или что эта выставка срезонирует со всеми, кто определяет себя как квир- или транс- и одновременно как мусульманина, экс-мусульманина, полумусульманина или всё-сложно-мусульманина», — говорил Зульфикар Али Бутто, сокуратор проекта.
Вместе с активисткой Ясь Ахмед они собрали пятнадцать художников, которые имеют отношение одновременно к квир-сообществу и исламу, и предложили выставку крупному музею в Сан-Франциско.
Набиела Вега (Nabeela Vega). Из серии Visiting Thahab, 2013. Источник
The Third Muslim можно считать образцовым примером квир-кураторства.
Сложность темы, за которую взялись Али Бутто и Ахмед, очевидна. На выставке пересеклись и стереотипы о мусульманстве и о религиозности в целом, и квир-традиции арабской культуры, например классической поэзии, и богатая история левой политической борьбы, которая ведется или велась в Ливане, Пакистане, Афганистане. Пятнадцать художников и художниц на выставке собирали и переписывали свою идентичность, собирая ее с маргиналий мира.
Не менее важен здесь и отказ от уверенности в собственной правоте, который манифестируют кураторы в интервью и который превращается в ядро их метода.
Кураторы выставки The Third Muslim Зульфикар Али Бутто и Ясь Ахмед. Источник
Ориентация на растерянность и открытость к изменчивому миру вообще одна из программных установок в современном искусстве. И она очень резонирует с идеями квир-теории, так что неудивительно, что арт-среда кажется самой открытой к идеям квир-музеологии. Причем, как видно и по проекту Али Бутто и Ахмед, не только западная.
Так, одна из крупнейших к настоящему моменту выставок квир-искусства Spectrosynthesis прошла в 2017 году в Тайпее: куратор Шон Ху собрал 22 художников из Гонконга, Сингапура, Китая, самого Тайваня и других стран.
Одни работы на Spectrosynthesis сближали с квир-эстетикой узнаваемые образы из азиатских культур: боевые искусства, иероглифические свитки, местные галлюциногенные растения. Другие, наоборот, квиризовали западный канон одновременно с помощью квир-взгляда и иронии над ориентализмом — как, например, Цзэн Исинь в фотоработах по мотивам живописи Эжена Делакруа и Эдуарда Мане. В третьих работах незападная телесность была органической составляющей, а не предметом исследования — как в модернистски стилизованных портретах Ший Де Йиння или сплетенных фигурах Джимми Онга.
Однако Spectrosynthesis не слишком понравился критикам. Выставку ругали за всё тот же гендерный перекос: 22 художника — из них три женщины и одна транс*-персона. Неубедительной показалась историография азиатского квир-искусства: экспозиция не была организована хронологически, искусство 1950-х соседствовало с картинами из 1990-х и 2010-х. И все-таки отдельные работы вполне точно указывали на актуальное положение местных квир-культур — например, их выход на массовый рынок и фетишизацию.
Цзэн Исинь (Tzeng Yi-Hsin) «Олимпия». 2014. Источник 
Ву Танг (Wu Tsang) Duilian (кадр из видео). 2016. Источник 
Хо Чун-Минь (Hou Chun-Ming) Man Hole. 2014. Источник 
Джимми Онг Heart Sons. 2004. Источник
В конце этого года вторая версия Spectrosynthesis откроется в Бангкоке. Для российских читателей, наверное, именно Таиланд кажется очевидной отправной точкой для разговора о квир-искусстве. Однако тайваньский Тайпей на самом деле даже несколько прогрессивнее: именно там в том же 2017-м впервые в азиатском мире легализовали гомосексуальные браки.
Австралия еще прогрессивнее. Именно там в конце 1970-х был создан первый в мире архив квир-арта. А в государственном Museums Australia существует тематический сектор, Gay and Lesbian Alliance, — в 1990-х они даже выпустили гид по способам представления ЛГБТ в музейных пространствах.
Институт квирности
В крупнейшие западные галереи квир-искусство тоже пробирается. Можно говорить о том, что в 2010-е оно стало одним из ключевых пунктов в повестке арт-мира. Национальная портретная галерея американского Smithsonian в 2010-м провела выставку Hide/Seek: Difference and Desire in American Portraiture. Лондонская галерея Тейт в 2017-м — уже гораздо более открыто поданную Queer British Art 1861–1967.
Обе выставки показывают, что арт-элиты до сих пор либо не готовы принять квир-проблематику, либо понимают ее довольно плоско.
Сокуратор Hide/Seek рассказывал в прошлогоднем номере авторитетного журнала о кураторстве On Curating, что парадоксальным образом вынужден был включить в выставку только работы гетеросексуальных художников, за одним исключением.
Музей пытался уберечь себя от консервативных нападок. Но сам факт изображения гендерных и сексуальных идентичностей, которые казались ненормативными, всё же оскорбил религиозных активистов, и одну из работ музею пришлось снять. По мнению Катца, всё это стало выразительным примером институциональной самоцензуры.
Короткая кураторская экскурсия по Hide/Seek: Difference and Desire in American Portraiture
Queer British Art была организована в гораздо более толерантных условиях, но она вызвала идеологические вопросы уже у левых критиков. Хотя долгожданное появление самого слова queer в названии все они считали большой победой, содержание выставки ожидаемо свелось к маскулинной гомоэротичности.
«Это парад тел. Тела — хорошая точка отсчета для квир-выставки, но эта экспозиция никуда дальше и не продвигается», — писал Марк Слэйден в журнале Frieze.
В качестве возможного вектора этого движения Слэйден вспоминал о не менее наполненной квир-чувственностью флоральной живописи художницы Ханны Глюкштейн, известной как Gluck. А выставку критиковал еще и за классовую ограниченность. Тейт представила в основном квир-аристократию и обеспеченную буржуазию. О пересечении квир-культуры с рабочим классом или, например, колонизованными народами речи почти не было — только в секции о дрэг-кабаре и другом квир-театре.
На выставке Queer British Art в Tate London. 2017. Источник 
Ханна Глюкштейн Lords and Ladies. Около 1936. Источник
И всё же квир-взгляд закрепляется в крупных государственных музеях. Просто пока его основное место не постоянные экспозиции или большие выставки, а параллельная программа.
Самый яркий пример — квир-экскурсии, которые запустили прошлой осенью в Victoria & Albert в Лондоне. Они направлены уже не на то, чтобы написать историю квир-искусства, а на то, чтобы представить непривычный взгляд на сформированный канон — квиризовать его.
Двухметровую статую Самсона у главного входа в музей сложно не заметить. Но еще сложнее самостоятельно узнать, что британской короне ее подарил предполагаемый любовник короля Джеймса I, рассказывают в Hyperallergic.
Вслед за V&A квир-туры анонсировали кембриджские музеи — причем не только искусства, а, например, музеи севера и зоологии.
«Вы сможете познакомиться со спектром идентичностей, которые существовали в разных местах, эпохах и культурах — от гомосексуального поведения пингвинов до античного эротизма», — обещают в университете.
Похоже, естественно-научным музеям тоже предстоит пройти большой путь от очевидного фокуса на ЛГБТ-животных до сложно устроенных теоретических проектов вроде квир-экологии Тимоти Мортона.
Резервации и архивы
В каких компьютерных играх можно выступать за ЛГБТ-персонажей и почему платформа Twitch банит игры самого известного независимого квир-разработчика? Как могла бы выглядеть феминистская квир-утопия и сколько таких уже вообразили исследовательницы и теоретики? Какие ткани и текстуры точнее всего отображают и стимулируют квир-чувственность?
Всё это темы выставок и лекций, которые проходили в берлинском Schwules Museum и нью-йоркском Leslie-Lohman Museum. Это культурные центры, которые работают исключительно с квир-проблематикой и активно выискивают утонченные, свежие и дискуссионные темы.
Так, Schwules Museum весь прошлый год провел под лозунгом Year of the Women*.
Кураторы переориентировали выставочную программу с представления гомосексуальных мужчин (даже само слово Schwules обозначает именно гея) на обсуждение фем-утопий, лесбийского искусства, фем-порно и транс*-опыта.
Leslie-Lohman, созданный в 1980-х гей-парой, тоже заявил о движении к гендерному балансу и вниманию к сложным идентичностям. В 2017 году директор музея Гонсало Касальс и куратор Аврам Филькенстейн провели выставку FOUND: Queerness as Archaeology. Экспозицию хвалили за этническое разнообразие и внимание к женскому* искусству — от переработок классики вроде Гюстава Курбе до посвящений великим квир-женщинам вроде Гертруды Стайн.
Еще одна важная прошлогодняя выставка из Leslie-Lohman — Haptic Tactics. Музей давно интересуется абстрактным искусством, которое создают квир-художники. В Haptic Tactics сфокусировались на его тактильной части: здесь были собраны работы о человеческой коже, бронзовые скульптуры-мемориалы в рытвинах, мягкие ковры — гибриды из американских и перуанских традиций. Кураторы хотели сместить акцент с привычной видимости квир-сообщества на интровертные чувственные переживания, которые свойственны художникам.
А про выставку о компьютерных играх Rainbow Arcade, которую сейчас показывают в Schwules Museum, писали даже российские игровые журналы.
Правда, специализированных квир-музеев пока немного. Но их становится всё больше.
В прошлом году лондонские активисты и активистки после нескольких лет борьбы добились открытия огромного музея ЛГБТ-истории. Он станет самым большим в мире и запустится к 2021 году.
В задачи квир-музеев входит не только организация единичных резонансных выставок и пересмотр собранных коллекций. Важно также разработать метод, который позволит архивировать квир-настоящее и искать утерянные фрагменты истории.
«Архив — это не просто хранилище; это место, где объекты наделяются культурной значимостью и формируют нашу коллективную память», — писал Джек Джудит Хальберстам в книге In a Queer Time and Place, одном из программных текстов квир-теории.
На русском о квир-архивировании пишет исследователь Александр Кондаков, которому не так давно пришлось эмигрировать в Финляндию. Он объясняет, что работа над квир-архивом включает в себя три стадии.
Во-первых, нужно изучить существующие архивы и понять, по каким критериям те или иные произведения и артефакты попадали в них или отсеивались.
Во-вторых, разработать альтернативные критерии для архивирования, которые в меньшей степени будут исключать разный ненормативный опыт.
В-третьих, и это самое сложное, нужно всегда ставить под вопрос необходимость категоризации всех объектов в архиве. Ведь строгое описание противоречит установке квир-теории на текучесть любой идентичности.
Утописты и преступники
Полина Заславская, из серии «Вещдок». 2017. Источник
Акварели Заславской позже показывали в питерском Фонде Розы Люксембург. Представить их в более крупной, а тем более государственной галерее сейчас вряд ли возможно.
Основной формой квир-архива в России и в других странах с недружественным законодательством становятся компактные и мобильные арт-серии — своеобразные микромузеи.
Чаще всего, кстати, не живописные, а фотографические. Можно вспомнить и канонический альбом квир-художника Ярослава Могутина Lost Boys (отснятый, правда, уже в эмиграции), и недавний фотопроект Антона Шебетко об украинских военных-геях, и несостоявшуюся выставку Каролины Дутки об ЛГБТ-сообществе в Приднестровье, самопровозглашенной республике, которая формально входит в состав Молдовы.
Заглавное фото из серии Антона Шебетко «Мы были здесь». 2018. Источник
Самый громкий из недавних российских проектов такого рода — фотосерия о квир-подростках «Быть собой». В 2015-м она на сутки оккупировала Гоголевский бульвар в центре Москвы. Как и во многих других сериях, портреты здесь сопровождались небольшими репликами самих героев: документальное искусство обычно стремится представить особый опыт насколько возможно непосредственно.
«Быть собой» первоначально должна была состояться в галерее Red Square, но выставку запретили под давлением консервативных активистов. Полиция конфисковала изображения с бульвара через несколько часов после несогласованного монтажа.
Дело было не столько в выходе в офлайн-пространство (скажем, «Квирфест» и кинофестиваль «Бок о бок» уже несколько лет проходят, хоть и не без опасностей), сколько в работе с подростковыми историями.
Собственно, чуть ли не самый важный российский квир-музей сейчас — вообще не арт-центр и не исторический музей, а онлайн-архив подростковых историй о принятии себя и гомофобии.
«Дети-404» существуют как паблик «ВКонтакте», который вынужден постоянно менять адреса. Его поддерживают техслужбы сети, после каждого удовлетворенного иска перенося всю информацию в новое место.
Трейлер документального фильма Лены Климовой «Дети-404»
Ко всем описанным проектам, правда, хочется задать один уже привычный вопрос: можно ли они считать их квир-ориентированными или они все-таки описывают участников в устоявшихся категориях сексуальной и гендерной идентичности? Чаще — второе, и это опять же не случайно: борьба за признание маргинализованного опыта хоть сколько-нибудь нормальным исторически чаще начинается именно с борьбы за строгие идентичности.
Но существуют и попытки квиризовать российскую культуру — или даже исследования этих попыток, которые уже были предприняты значительно раньше. Так, участники «Платформы ШТАБ» Георгий Мамедов и Оксана Шаталова недавно обнаружили, что в 1970-х в Бишкеке функционировало диссидентское сообщество, которое они назвали «квир-коммуной».
Видеоинтервью с исследователями архива бишкекской «квир-коммуны»
Наследуя утопическим идеям раннесоветских авангардистов, киргизские коммунары начинали с «вопрошания пола как определяющей человека идентичности (Почему человек — функция физиологии, а не сознания?)» и заканчивали «прокламацией полного отказа не только от пола, но и от тела. Человек, избавленный от физического тела, превращается в бесконечный поток частиц и энергии — «волну» (ЛОВИ ВОЛНУ/ВСЕСУЩЕСТВО). Открытки со стихами, архитектурные планы и доклады о «Космическом Эросе» из обнаруженного архива несколько раз выставляли в западных галереях, а на русском описали в анархоальманахе «Транслит».
Собственно, наиболее активная квир-рефлексия в России сегодня разворачивается именно в пространстве текста. Речь и о художественной литературе, в особенности о современной поэзии, и о попытках переписать, точнее, наметить метод квир-переписывания истории советского искусства. Это кажется неудивительным: для того, чтобы написать текст, не нужно почти никаких институциональных и государственных ресурсов.
Видеоинтервью с исследователями архива бишкекской «квир-коммуны»
Наследуя утопическим идеям раннесоветских авангардистов, киргизские коммунары начинали с «вопрошания пола как определяющей человека идентичности (Почему человек —/ функция физиологии, а не сознания?)» и заканчивали «прокламацией полного отказа не только от пола, но и от тела. Человек, избавленный от физического тела, превращается в бесконечный поток частиц и энергии — „волну“ (ЛОВИ ВОЛНУ/ВСЕСУЩЕСТВО)». Открытки со стихами, архитектурные планы и доклады о «Космическом Эросе» из обнаруженного архива несколько раз выставляли в западных галереях, а на русском описали в анархо-альманахе «Транслит».
Собственно, наиболее активная квир-рефлексия в России сегодня разворачивается именно в пространстве текста. Речь и о художественной литературе, в особенности о современной поэзии, и о попытках переписать, точнее, наметить метод квир-переписывания истории советского искусства. Это кажется неудивительным: для того, чтобы написать текст, не нужно почти никаких институциональных и государственных ресурсов.
Иллюстрация к статье о выставке архива «квир-коммуны» в журнале Bantmag. Источник
Квир наш
Если все-таки, в пику квир-теории, классифицировать все описанные здесь проекты, то можно будет выделить три основных стратегии для создания квир-музея.
Первая — это попытка написать и сохранить для будущего историю квир-сообщества. Ее решают постоянные экспозиции в специализированных музеях, временные выставки в музеях совсем другой тематики, посвященные квир-опыту, или независимые инициативы, чем-то напоминающие музей, — от групп в соцсетях до арт-проектов.
Вторая — это всевозможные способы «квиризации», переписывания уже написанной истории: критика архивов, тематические экскурсии. И даже проекты вроде Года женщин* в Schwules Museum, которые квиризуют сами квир-пространства.
Третья — проекты, посвященные квир-искусству, будь то в Tate, в Leslie-Lohman или в неприметных подвалах. Некоторые из них пользуются всем арсеналом квир-теории, другие только заявляют о себе в этих категориях, которые становятся всё более модными.
Есть, впрочем, и четвертая. Квир-теория с ее текучестью очень резонирует со спекулятивным поворотом в современной философии и современном искусстве.
Доверие к случайности, готовность признать неполноту любого описания мира — интересная методология для создания квир-музея.
Именно от нее оттолкнется перформанс, который я и хореограф Катя Бондарь покажем на фестивале «Ножа» 23 марта. Мы будем создавать квир-музей — здесь и сейчас, из ваших и наших объектов. Мы попробуем отказаться от стремления дискурсивно оформить их квир-историю и заменим слова на телесные состояния и практики. Мы будем ставить под вопрос и квиризовать всё, что уже сказано в этом тексте и будет сказано на лекциях, которые пройдут в рамках перформанса. Приходите — и приносите с собой что-нибудь, что могло бы войти в эту экспозицию и о чем вам было бы интересно рассказать или промолчать. Хотя бы воспоминание или открытость к чужому квир-опыту.