Рабочка в армии что это
«Рабочка» в боксах, армейская учеба и шведский стол: быт морпехов Владивостока на территории воинской части (ФОТО; ВИДЕО)
Подъем, утренняя зарядка, заправка кроватей, завтрак, построение, а после — учебные занятия и обслуживание техники. Таковы повседневные армейские будни в отдельной бригаде морской пехоты Тихоокеанского флота во Владивостоке. В преддверии Дня защитника Отечества корреспонденты VL.ru побывали в воинской части и узнали, как несут службу «черные береты» вне учений, стрельб и полевых выходов.
Вместо «Доброе утро» – команда «Рота, подъем!»
05.59 на часах, бойцы десантно-штурмовой роты отдельной бригады морской пехоты ТОФ еще крепко спят в казарме. Однако через минуту дневальный – матрос суточного наряда – подает команду: «Рота, подъем!». Вот так начинается новый, очередной день службы: военные вскакивают c кроватей и спешно готовятся к защите Родины.
После подъема все быстро одеваются, бойцов ждет утренняя физическая зарядка – то самое время, чтобы взбодриться по-настоящему: летом – с пробежкой по территории части и на турниках, а зимой, если непогода, физические упражнения разрешают выполнять в казарме. Далее – умывание, кто-то даже успевает принять душ.
Затем начинается застилание кровати, это особая армейская наука. На идеально заправленной «шконке» ничего не должно свисать, а потому их не просто заправляют, а бережно и тщательно укутывают. Одеяла натягивают поверх матраса, словно струны, а его углы бойцы равняют специальными дощечками, которыми после придают квадратные формы и подушкам, лицевое полотенце должно висеть на дужке, строго на расстоянии двух пальцев со стороны выхода.
Каждое утро проходит осмотр личного состава, его проводят сержанты и старшины. Они следят за тем, чтобы каждый боец выглядел, как подобает: побрит, подстрижен по уставу – коротко, сзади на шее обязательно должен быть «кантик», так военные называют четкую линию между волосами головы и выбритой шеей. Подшивать подворотнички бойцам здесь уже не надо – новая форма ВКБО, заменившая камуфляжи от Юдашкина, их не предусматривает. Тем не менее требование следить за чистотой формы одежды никто не отменял, берцы должны быть начищены до блеска. Тем, кто не выглядит, как подобает, сержанты дают указания привести себя в порядок.
После осмотра военные строем шагают на завтрак. В столовую заходят по команде, снимая в помещении головные уборы. После приема пищи военнослужащие маршируют на построение, или так называемый развод. На плацу командир бригады строит личный состав и после отправляет на занятия, где будут находиться военнослужащие в течение всего дня. На одних занятиях военные отрабатывают тактику ведения боя, на других – занимаются физподготовкой, также углубленно изучают дисциплины по своим военно-учетным специальностям, не обходится и без хозяйственных работ и обслуживания техники. Как и во всех воинских частях, офицеры здесь считают, что боец должен быть всегда чем-то занят. Отбой в воинской части в 22.00.
Наводим порядок в парке техники
Порядок и чистота – важнейшие стороны жизни в воинской части. И «наводить красоту» – обязанность любого матроса, причем делать это необходимо не только в казармах, но и в парке военной техники. На днях из-за снегопада в бригаде морпехов части слегка замело проезд к боксам, где стоят боевые машины пехоты. Чтобы расчистить участок, защитникам Родины приходится как следует поработать лопатой. Всего пара десятков минут – и боевые машины могут выезжать.
Среди попавших на «рабочку», как называют занятие сами военные, – матрос Александр Васильев из десантно-штурмовой роты отдельной бригады морской пехоты ТОФ призвался из Якутии, имеет высшее образование, боец учился по направлению «Прикладная информатика».
По словам военного, когда пришла повестка, «косить» от службы у него не было мысли.
«Мужчине надо служить! Я отучился и в армию пошел… В дальнейшем планирую пойти на второе высшее, хочу работать в МЧС. В армии я больше всего скучаю по дому, а так никаких тягот я не испытываю», – делится своим мнением Александр.
Внутри боксов сейчас кипит работа – шум двигателя БМП-2 заглушает голоса находящихся там бойцов. Командир и наводчик-оператор прибираются в башне БМП-2, у механика-водителя – матроса Германа Попова – не менее ответственное занятие: боец прогревает двигатель, зимой эта процедура необходима ежедневно во избежание каких-либо поломок.
«Мы каждый день приходим в боксы, запускаем котлы подогрева двигателя, чтобы он прогревался и запускался без проблем. Сам процесс длится около 20 минут», – говорит военнослужащий.
По словам заместителя командира взвода десантно-штурмовой роты отдельной бригады морской пехоты ТОФ сержанта Дмитрия Картавцева, бойцы обслуживают технику ежедневно, чтобы поддерживать ее в рабочем состоянии.
«Это нужно в первую очередь для того, чтобы по команде техника в любой момент могла завестись и выехать из парка. Соответственно, личный состав ежедневно наводит порядок в самих боксах и в БМП. Занимаются этими работами сами члены экипажа – командир, наводчик-оператор и механик-водитель», – рассказал военный.
После работ в парке, в полдень, сержанты и матросы идут в столовую на обед.
Шведский стол в российской армии
С момента введения аутсорсинга в бригаде морской пехоты ТОФ во Владивостоке, как и в остальных частях, существенно изменилась система питания. Причем, как отмечают сами военные, только в лучшую сторону.
Теперь матросы освобождены от обязанностей по приготовлению еды, этим занимаются профессиональные повара. По словам военных, качество блюд в воинской части улучшилось в разы, но более важное изменение – разнообразие питания. В частности, в обеденное время бойцу предлагают на выбор два супа, два «второго», два салата, компот или сок, появился здесь и салат-бар, где можно взять овощи на выбор. Сегодня здесь разложены соленые огурцы и помидоры, салат из моркови, нарезанный лук, также есть кабачковая икра.
Еще одним нововведением в столовой стало внедрение системы электронного контроля за питанием. На раздаче под потолком закреплены два информационных терминала со специальными биометрическими датчиками. Каждый боец, который подходит за едой, прикладывает палец на панель, которая считывает отпечатки военнослужащих и вносит его имя в общий список посетивших столовую за время приема пищи. Эта система, по словам военных, позволяет контролировать посещаемость личного состава. В случае, если система по какой-либо причине не будет функционировать, пришедших на завтрак, обед или ужин будут отмечать по старому порядку – в журнал.
Спорт во время досуга
Есть в расположении части и специально отведенное место для занятий спортом. Любой военный в перерывах между занятиями, в личное время, может надеть перчатки и побоксировать с товарищем, выполнить жим лежа от груди или поотжиматься на брусьях. Прямо в казарме есть все для поддержания физической формы: гантели и гири, штанга и брусья, а также боксерская груша.
По словам военнослужащих, в последнее время в роту стали идти служить военные со спортивным образованием. Один из них – матрос Олег Давыдов – выучился на физкультурника и после того, как попал на службу по призыву, решил остаться в армии на контрактной основе. На турниках этот парень даст фору многим из своего подразделения.
Работа военных психологов
Как рассказала корреспонденту VL.ru ведущий психолог группы психологической подготовки бригады морской пехоты Лайма Эрнстсон, для того чтобы выяснить, находится ли в «группе риска» кто-либо из личного состава, психологи проводят с ними занятия. На них военные заполняют специальные анкеты, а также решают стандартизированные тесты-опросники.
«В армии психологическое состояние у людей, как и в обычной жизни, динамичное, поэтому мы периодически проводим специальный тест со срочниками, контрактниками и офицерами. Определяем, какова у них нервно-психическая устойчивость. На случай, если военный не проходит тест и предполагается, что в настоящее время он психически неустойчив, его повторно отправляют на беседу к психологам, ставят в специальную группу «динамики» и наблюдают за ним в течение определенного периода», – рассказала специалист.
О воспитании мужчин
Заместитель командира взвода десантно-штурмовой роты сержант Андрей Фисенко был призван в 2012 году, на «срочке» понравилось и решил пойти служить по контракту. Он рассказывает, что изначально шел в армию целенаправленно и с горячим желанием служить.
В личном составе у нас профессионалы, многие, кстати, – участники соревнований «Суворовский натиск»… Также наша рота совершает и парашютные прыжки. Я – парашютист-отличник, у меня уже 13 прыжков», – говорит сержант.
Говоря о проблеме неуставных отношений, сержант отмечает: «У нас их просто нет! Мы, сержанты, над этим всегда работаем. Вносят свой вклад «офицеры-воспитатели», психологи, а также наш командир – капитан Юрий Борисов. Поэтому проблема неуставных отношений у нас в роте сведена к нулю!
Не нужно бояться идти в армию. Сейчас многие глупости говорят, что год терять и прочее. Это не потеря времени, это становление мужчины. Он придет сюда мальчиком, а уйдет мужчиной!»
Интервью с врио командира бригады морпехов Владивостока подполковником Александром Зюбой читайте на VL.ru
Справка:
Отдельная бригада морской пехоты Тихоокеанского флота – одна из самых элитных воинских частей в Приморском крае. Ранее соединение «черных беретов» Владивостока было известно как 55-я дивизия. Ее военнослужащие не раз проявляли мужество и героизм. В 1995-м участвовали в штурме Грозного, пятеро «черных беретов» были удостоены звания Герой России (посмертно).
Отличились владивостокские морпехи и в 2010-м. Они освободили захваченный в Аденском заливе сомалийскими пиратами танкер «Московский университет».
Сейчас бойцы воинской части регулярно принимают участие в учениях и международных армейских играх, выезжают «в поля» на стрельбы, отрабатывают высадку десанта с моря и воздуха, также обеспечивают безопасность судоходства в разных районах Мирового океана.
Максим Тихонов (текст), Сергей Орлов (фото), Алексей Корчагин (видео)
Армия и здоровье. О каличах
– Что, солдат, ссымся?
– Так точно! Ссусь!
– Ну, это, солдат, не беда. Такая сегодня экологическая обстановка. Все ссутся. И я ссусь. И даже Главком пысается, бывает. Но по ситуации. Что же нам из-за этого? Последний долг Родине не отдавать? Твой позорный недуг мы в подвиг определим. Пошлём в десантники. Там ты ещё и сраться начнёшь. А теперь – всех на распределительный пункт.
«ДМБ»
В армии (кадровыми офицерами) считается, что туда приходят только здоровые. А выйти из неё должны ещё здоровее, чем пришли. Парадоксальность этой ситуации только кажущаяся. Все прекрасно понимают, что здоровых нет – есть недообследованные. Тем более в России. Но формально, по закону, если у человека есть заболевание или органическое нарушение жизнедеятельности организма из «расписания болезней» (длиннющий подробнейший список, можно ознакомиться здесь: ), то в армию такой человек не попадает. Но это, так сказать, в теории.
На практике дело обстоит, как все наверное догадываются, совершенно по-разному. Тут можно было бы многое сказать про военкоматские медицинские обследования, про то, какая там система, и всё прочее, но про это всё уже написано предостаточно. Конечно, с уклоном в ту сторону, как эту систему, так сказать, использовать, чтобы в армию всё-таки не попасть. Но я пишу про свой опыт, а я в армию хотел и косить не имел ни малейшего желания.
В таком случае всё по-другому. И злобных докторш нет, и злых военкомов, и атмосфера не такая угнетающая. Все двери открыты будущему солдату. Конечно, обследования проходили как положено – в узких людных потных коридорах в нижнем белье с очередями на протяжении длительного времени. Но в кабинетах всё было быстро, в формате «– Жалобы есть? – Нет. – Следующий.»
Сначала (то есть с 16 лет, когда начинается вся эта эпопея) атмосфера военкоматских медосмотров мне казалась дикой, но это только поначалу. На самом деле именно здесь и именно с этого начинается армия. А с позитивным настроем по отношению к армии получается соответствующее отношение ко всему сопутствующему и наоборот.
Меня как минимум раза четыре со всеми этими комиссиями спрашивали и я отвечал: «– Ваше отношение к военной службе? – Положительное.» Надо признать, положительный ответ вызывал даже некоторое сочувствие. И что-то мне подсказывает, что если бы я постоянно повторял всем и каждому, что отношение к военной службе у меня категорически отрицательное, это повлекло бы какие-то последствия в соответствующую сторону.
Что сказать по конкретным докторам? С психологом побеседовали приятно. Окулист в очередной раз констатировал близорукость. Хирург в очередной раз констатировал сколиоз (если честно, меня даже напрягала возможность не попасть в армию, если бы у меня было больше отклонение в градусах, чем это допустимо – да, так бывает), заставил побегать по поликлинике со снимками. Терапевт заставил побегать по поликлинике с щитовидкой и сердцем. В целом всё потянуло на категорию годности Б3 – то есть вполне себе средненькое здоровьице. Ну и слава богу, как говорится.
Если мне не изменяет память, всего осмотров с повестками было 3-4 всего. Финальный был перед отправкой на сборный пункт в уже ставшем родным военкомате и на самом сборном пункте, уже по «белой повестке», то есть такой, которая напечатана на белой бумаге, а не серой, и там написано быть «с вещами на выход».
«Калич» – это значит «калека»: презрительное, оскорбительное выражение, которым обозначают человека, который по любым причинам, связанным так или иначе со здоровьем, не в состоянии вести себя так же, как и все. То есть или симулянт, или на самом деле больной – разница на практике небольшая.
Каличей очень не любят. Эта нелюбовь прямо зависит от того, сколько времени солдат «каличится» – то есть находится в лечебных учреждениях или находится на особом положении по состоянию здоровья (например, так называемый «тапочный режим» – когда противопоказано носить берцы). А также от того, какое место в иерархии занимает «калич». Изгой-калич – это практически клеймо на всю службу, со всеми вытекающими. А лидер ездит в госпиталь «отдохнуть», и его радостно встречают по приезду «с отпуска» его многочисленные друзья, всячески выражая своё уважение к его крутости. Посередине, соответственно, находятся середнячки.
Как солдаты ездят в госпиталь? У нас солдат возили на личных автомобилях офицеров и контрактников, в нарушение установленных правил. Формально, у каждого подразделения должна быть штатная санитарная машина, на которой личный состав должен перемещаться в «каличку» (лечебное учреждение – санчасть или военный госпиталь) и обратно. Однако на практике этой машины у нас не было, поэтому были неофициальные указания сверху для офицеров и контрактников возить на своих. При этом, в случае серьёзного ДТП, виноватым всегда был бы водитель-офицер, потому что официально это запрещено. Бывали подобные случаи, офицеры рассказывали.
Почему солдаты попадают в «каличку»?
1) Реальная, неспровоцированная болезнь или иной недуг.
Чаще всего какое-нибудь респираторное заболевание, вызванное тяготами и лишениями армейской службы, начиная с элементарных сквозняков, и заканчивая переохлаждением из-за несоответствующей погоде формы одежды. Также это может быть особенно болезненная мозоль из-за неудобной обуви или вросший ноготь из-за редкой стрижки. Ещё бывают и более экзотические проблемы из-за недостатка личной гигиены. Ну и травмы, куда же без них. Самые разнообразные по видам и формам, а также по степени наглости и безумности нарушений правил техники безопасности.
Кстати, правила техники безопасности нарушают практически все, практически всегда, практически в любых формах, и при абсолютно всех подписях в ведомостях доведения правил техники безопасности. То есть, при всём этом, если будет серьёзное разбирательство после какого-нибудь случая, который замять не удастся (а всегда есть стремление замять), то виноватым окажется солдат – подпись-то стоит в ведомости инструктажа по технике безопасности. И никого не волнует, был ли этот инструктаж на самом деле. Но справедливости ради надо признать, что чем дальше и выше офицер от работы с личным составом, тем больше от него реальных инструктажей по технике безопасности. Скажем, командиры (оба подполковники) моего (второго) дивизиона и другого (первого) дивизиона, с которым мы вместе были на одной позиции, практически на каждом разводе утром вдалбливали нам (и присутствующим офицерам и контрактникам) про технику безопасности. Конечно, всё равно были нарушения и соответствующие травмы, за которые давали по шапкам именно им, командирам. Это, конечно, обидно.
2) Спровоцированная реальная болезнь или иной недуг.
Те же самые заболевания и травмы, которым солдат сознательно поспособствовал у себя появиться. Чаще всего не сильно серьёзное и болезненное заболевание или недуг, которое гарантирует поездку в госпиталь. Характерные примеры: вросший ноготь, ангина, воспаление лёгких, запущенные мозоли, глубокие порезы, конъюктивит, боли в спине, переломы, ветрянка.
Почему солдат занимается пусть умеренным, но самокалечением? В подавляющем большинстве случаев – не от хорошей жизни. Если солдат намылился в каличку, значит практически стопроцентно у него есть проблемы, начиная от желания развеяться, отдохнуть от напряжения и однообразия армейской жизни и заканчивая желанием убежать от унижения и издевательств сослуживцев. Иногда у солдата (у нас на дивизионе это были первые месяц-два пребывания на дивизионе у молодого призыва) возникает ощущение или предчувствие, что он может сломаться, что он на пределе. Ещё чуть-чуть – и он не выдержит психологического и физического давления крайне неблагоприятной для «духа» среды. Не очень важно – деды ли перенапрягают, сослуживцы одного призыва заедают ли, офицеры ли наседают или просто бытовые условия невыносимы – факт в том, что солдат хочет уехать хоть куда-нибудь. Может, ненадолго (минимальный срок, на который солдат помещался в наш госпиталь при нормальных условиях без эксцессов – 2 недели), а может – навсегда, то есть до конца службы.
Уехать и уже не вернуться. Бывали и такие случаи. В моём призыве был как минимум один парень, который посмотрел-посмотрел на жизнь на дивизионе, меньше недели вроде, и укатил в госпиталь до конца службы. Таким образом, он недели 2-3 провёл в СНУПе (сводное нештатное учебное подразделение в/ч 52116 в городе Мытищи) до присяги, плюс 1 неделя в «распределителе» в управлении полка в Солнечногорске в/ч 62845 и собственно дивизион. А остальные 11 месяцев он провёл в госпитале на «рабочке».
«Рабочка» – это когда солдата берут на какую-то должность в госпитале как бы «вне штата», чаще всего это низкоквалифицированная работа, на которую больше никто не идёт, типа медбрата, ассистента. Ещё я видел солдата-аптекаря. Ещё есть вариант остаться «старшиной». Это такой солдат, который держит «в узде» других солдат, которые приезжают в госпиталь. Он заставляет их выполнять распоряжения начальников медицинских отделений (кстати, все врачи в госпитале имеют довольно высокое воинское звание, типа «майора медицинской службы»), медсестёр, сестёр-хозяек, и так далее. Организует построения личного состава на поверку для контроля их наличия в зависимости от строгости формального порядка – от регулярности раз в два часа кроме сна и приёма пищи до пары раз в день или вообще без них. Организует несение нарядов солдатами (да, в госпитале есть наряды, и вообще это по-прежнему армия, это территория воинской части). Наряд был единственный – дневальный. Суть его выражается в «отнеси-принеси-сиди-ответь на звонок-позови-помоги» на срок, который зависит от количества солдат и от отношений со старшиной. В среднем часа три-четыре часа в день. Блатные (деды, дембеля, друзья старшины), понятно, ходят дневальными гораздо реже и менее функционально, если вообще ходят.
Так вот, если возвращаться из этого длинного лирического отступления, надо сказать, что работы в госпитале полно – здание громадное, которое, правда, используется процентов на 30-40 от имеющихся возможностей, но тем не менее жизнь там теплится. И теплится она не в последнюю очередь благодаря вот таким солдатам, оставшимся на рабочку, как этот мой сослуживец. Он там, насколько я слышал, занимался компьютерами. Логично, учитывая, что он окончил колледж на компьютерщика, насколько я знаю.
Что получает солдат на рабочке? Зарплату он, конечно, за это не получает (солдат получает материальное довольствие просто по факту своего нахождения в армии). По крайней мере я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил, что за рабочку реально платят. Сам я на рабочке не был, но с такими солдатами близко общался. То есть, солдат работает в околомедицинской сфере «за еду», а точнее больше за то, что он находится «вне роты», то есть не в месте постоянного прохождения службы. Вообще, по сути, это более быстрый, менее свободный и более рискованный вариант прохождения «альтернативной военной службы».
Госпиталю, ясное дело, это крайне выгодно, учитывая скудные бюджеты. Единственная проблема, что случаются эксцессы типа пьянок (было такое при мне), дебошей, побегов (и такое тоже), да и офицеры (из той самой «роты») не довольны, что личный состав где-то там ошивается, вместо того чтобы служить как все. В этом, кстати, с ними солидарны и простые солдаты, которые служат за себя и за тех, кто в госпитале. Но с офицерами успешно борются угрозой непредоставления больничных, мнение солдат как всегда никого не волнует, а на эксцессы реагируют мгновенным закручиванием гаек, которые сами собой со временем распускаются за давностью.
Однако на праздники и вот как раз к таким случаям имеется практика выписывать всех солдат подряд, кроме тех, кого просто нельзя выписать (реально больные, оперированные, крайне ценные кадры на рабочке). То есть, для многих праздник Новый Год омрачается унылыми посиделками в казарме или вообще в наряде, вместо того чтобы набухаться в госпитале.
3) Нежелание служить в армии вообще.
Есть такие люди, которым не удалось откосить от армии, ещё будучи на гражданке, но они не теряют своего желания не служить. С такими людьми наши офицеры, например, обращаются следующим образом.
Сначала выявляют таких людей. Наши офицеры всё-таки проводили какую-то работу с личным составом, проводили беседы с солдатами. И в ходе таких бесед неоднократно задавали вопрос «А ты вообще в армии служить-то хочешь? Домой не хочешь? Можем организовать». Были те, кто соглашались на такой вариант. Но таких были считанные единицы с призыва.
А почему? Потому что этот вариант подразумевает комиссацию «по психушке». Далеко не все настолько не хотят служить, чтобы из-за этого до конца жизни быть поражёнными в правах. Плюс, жалко уже отслуженные 1,2,3 (плюс полтора-два на ВВК – военно-врачебную комиссию) и так далее месяцы, которые просто уйдут таким образом впустую. Вроде служил, а вроде и нет, да и к тому же ты ещё психованный по документам получаешься. Некоторых особо раздражающих персонажей среди солдат офицеры даже запугивали этой «отправкой на ВВК», и что характерно – успешно.
Однако если солдат отзывался позитивно о такой перспективе в духе «Не хочу служить, хочу домой любой ценой», то его увозили в госпиталь. Там его держали эти месяц-два (45 суток норматив, насколько я знаю) и подводили под комиссационную статью, связанную с психическим расстройством (которое при должном старании можно найти практически у каждого). А потом неудавшегося солдата отправляли домой с белым билетом на руках.
Ещё я слышал слухи о такой штуке как «тоска по дому». Говорили (солдаты), что есть такая статья, по которой если солдат все уши прожужжит окружающим, что хочет домой, к маме, и так далее, то его комиссуют не по психушке, то есть без поражения в правах. Насколько я понял, немного покопавшись по интернету, это всё равно психушка и поражение в правах.
Другое дело, что потом возможно всю эту психушку переиграть, пройти переосвидетельствование, и так далее. Но это уже совсем другая история.
Индивидуальный опыт армейской медицины.
В госпитале я был 2 раза. Первый раз я попал туда практически сразу после того как приехал с присяги по распределению из СНУПа в управление своей в/ч в Тимоново (на табличке с обозначением населённого пункта приписано чёрным маркером «и Пумбово»). После прибытия нас (человек 7 где-то), как молодое пополнение, отправили на обследование в местную санчасть. Там нас осматривала майор медицинской службы, начальник медицинской службы полка.
Я, как и многие другие, был простужен (в СНУПе было жарко, тёплой чистой воды не было, все пили холодную из-под крана, плюс густота расселения и антисанитария сыграли свою роль). Однако меня майор решила почему-то отправить госпиталь по недовесу, мол, тощий слишком, по табличке индекса массы тела как раз под графу «недостаточное питание» подпадал.
И таки отправила, во что я не верил, и потому не сообразил забрать свой сданный мобильный телефон из роты. Это было довольно сумбурно, в стиле «взяли вещи и пошли». Пошли с санинструктором и ещё 2 товарищами (1 был мой земляк, страшный дистрофик), дошли минут за 10. До госпиталя «Филиал №2 ФГУ «1586 ВКГ» МО РФ» было рукой подать.
Там нас оформили и «прописали» в отделения. Мне даже предлагали, куда меня лучше прописать – в хирургию или в пульмонологию, что ли (не помню точно, может терапия), одного, или с земляком в неврологию. Я выбрал неврологию с земляком. Специфика отделений, как я сразу понял, очень поверхностная – лишь бы положить хоть куда-нибудь.
В общем, записали, выдали комплект местной одёжки установленного образца, собрали нормальную военную одежду в специальный мешок, и отправили на второй этаж в неврологию. Я, понятное дело, сразу же заблудился. С непривычки, конечно, это элементарно. Вид коридоров был какой-то нежилой, типа индустриальных развалин, но всё целое, недавно покрашенное, просто людей практически нет. Как на консервации. Нашёл всё-таки какую-то даму, она наставила меня на путь истинный, и я всё-таки добрался до пункта назначения.
В отделении дежурная медсестра определила меня в палату, сестра-хозяйка (типа завхоз) снабдила бельём и подворотничком (да, в военном госпитале тоже надо подшиваться, правда один раз на «прописку», как правило) с ниткой и иголкой.
В палате уже обустраивался мой земляк. Как я потом понял, попал я в палату, где лежит солдатский старшина отделения. Кстати, этот самый старшина позже, во время моего второго пребывания в госпитале, с великого ума совершит побег из госпиталя, который конечно окажется неудачным. Ещё там был армянин-здоровяк, аптекарь на рабочке с какими-то проблемами в районе спины. Понятно, оба были деды, а мы – духи, зелёные-презелёные, ещё даже три сотни не разменявшие. Нам обоим до дембеля оставалось более 300 дней, даже 330.
Не буду всю жизнь в то моё пребывание описывать подробно, остановлюсь только на некоторых моментах. Скажу сразу, что тут была дедовщина, то есть пренебрежительное и унизительное отношение к молодому призыву при полной беспомощности последних. Пару раз доставалось физически, мешали спать, но как я понимаю теперь – это всё была ерунда. В принципе, отношения у меня с дедами сложились вполне сносные.
Следующее, что хотелось бы заметить, так это то, что меня там вульгарно обокрали (первый раз в жизни) – украли рублей 500 где-то (не помню точно) из тумбочки, из документов, больше ничего не взяли. Насчёт этого мне посоветовали не вопить, а не то всем хуже будет, а толку особого не выйдет. Конечно, соседи мои осуждали такое воровство, но никто ничего не предпринял, сошлись на том, что кто-то заходил в отделение и обчистил. Такое бывало – солдаты почти свободно гуляли по отделениям, но официально это не одобрялось. Я же сам думал и думаю, что кража произошла в одну из ночных пьянок, которых за то время, пока я был в тот раз в госпитале, было несколько.
Как раз в такие пьянки особенно назойливо мне с земляком мешали спать. И мои соседи, и их гости вспоминали о том, что они деды, а духам надо показывать их место, чтобы не борзели. Под конец какой-то одной из последних пьянок мне как-то предложили тоже выпить и посидеть за столом, покушать, поговорить. От алкоголя я отказался, но поел, посидел, послушал, о чём деды вещали. В общем, под конец всё проходило тихо-мирно.
Ещё из того, что впечатлило, могу припомнить, как я читал что попало под руку и писал стихи. Соседи видели, интересовались, и как-то мой сосед-армянин мне предложил пойти в соседнюю палату, где лежал один писатель-поэт, типа познакомиться. Тут надо заметить, что в военном госпитале лежали не только солдаты, но и пенсионеры, члены семей военных и вообще все, кто имели хоть какое-то отношение к армии. Я согласился, пошли. Меня ему представили как «любителя стихов», мы поздоровались, перекинулись парой фраз и он вручил мне экземпляр «литературно-художественного, философского и педагогического издания, народного просветительского журнала» «Лучина» №1(26) от 2014 года с дарственной подписью: «Дарю любителю стихов Еремину». Мы тепло попрощались и ушли. Мне это было чертовски приятно и волнующе. Этот толстенький журнал у меня до сих пор сохранился в полной целости.
Читал я много, но что попало, так как был без мобильника. Читал журналы, какие находил, типа «Максим» и «Men’s Health» (ещё было что-то про науку и армию), а также Чехова из местной подвальной библиотеки. Библиотека, к слову, была вполне неплохой по фонду, но ужасной по размещению – она находилась в настоящих катакомбах, которые навевали мысли об игре «Сталкер». Ещё читал Бориса Пильняка, книжицу которого – «Повесть непогашенной луны» – у кого-то выпросил. В общем, прочитал где-то 3-4 журнала, сборник рассказов Чехова и полторы повести Бориса Пильняка: «Повесть непогашенной луны» и половину повести «Волга впадает в Каспийское море», которую я не успел дочитать из-за выписки.
Выписка случилась внезапно. Это нормально для военного госпиталя, но очень неудобно для солдат. Конкретно в данном случае произошёл плановый уход всего неврологического отделения в отпуск, поэтому выписывали всех, кроме тех, кого нельзя выписать. Кого было нельзя – распихивали по всем остальным отделениям. Моего земляка отправили в терапевтическое отделение, как и меня сначала. Меня туда собирались переоформить с диагнозом «острый ринофарингит», который был взят с потолка, однако кем-то было решено, что хватит мне уже валяться, пора в роту. Так что меня быстренько выписали. Хотя я уже начал по новому направлению заново проходить обследования.
Вообще, стоит рассказать про обследования. В госпитале солдат больше обследовали, чем лечили. Были анализы крови и мочи, электрокардиограмма, флюорография, регулярные измерения температуры (обязательно с подъёма, дальше как придётся, но чаще вечером перед отбоем), ультразвук. В общем-то и всё. В большинстве случаев солдатам просто давали возможность кушать и спать практически круглые сутки.
Кормили часто и по расписанию (пять раз в день: завтрак, второй завтрак, обед, полдник, ужин), но скудновато, особенно если сравнивать с тем, как в то время кормили у нас на дивизионе. У нас кормили гораздо вкуснее и гораздо больше. Так что мне с моим диагнозом «недостаточное питание» было сложно откормиться. Этот диагноз, к слову, мне в конце концов написали как «неподтверждённый» – начальник терапевтического отделения на приёме много возмущался насчёт этого, в духе «тебя вообще не должно было здесь быть, нормальный у тебя ИМТ». На дивизионе я больше вес набрал.
Надо заметить, что я не очень-то и цеплялся за госпиталь. Надоела мне там жизнь, хотелось в испытания, трудностей, я чувствовал себя здоровым и бодрым. В настоящую армейскую жизнь хотел, за которой, собственно, я в армию и пришёл. Вот такой был неподдельный энтузиазм.
В общем, провалялся я в госпитале 10 дней. За это время те, с кем я приезжал в Тимоново, уже были распределены, а я – нет. Однако очень скоро меня решили отправить «на дивизион», а точнее, на 2 дивизион 584 гвардейского зенитного ракетного полка 4 бригады 1 корпуса оперативно-стратегического командования воздушно-космической обороны. Что, кстати, любопытно, отвозил меня на дивизион майор, бывший ВрИО командира 2 дивизиона, который затем получил подполковника и участвовал в параде 9 мая 2014 года в Москве в колонне ПВО-шников.
Именно там, на дивизионе, случилось со мной пренеприятнейшее событие. Это произошло, когда я провёл на дивизионе полтора месяца подряд. В ходе получения и установки новых аккумуляторов на технику нашего энергомеханического отделения я надорвался. И ходил я надорванный около недели, так как на дивизионе или не было никого из медицинского персонала (такое тоже бывало), или я не успевал «поймать» этот медицинский персонал в виде прапорщицы, фельдшера 1 дивизиона. Однако, когда я таки умудрился её поймать, меня быстренько осмотрели, констатировали проблему и пообещали отвезти в госпиталь в срочном порядке. Отправили в экстренном порядке в хирургическое отделение, то есть ближе к вечеру, что в обычных случаях делать не принято – отправляют обычно с утра. Заодно ещё одного солдата отправили с 1 дивизиона.
Вечером того же дня меня оформили в приёмной, тогда же осмотрел уже начальник хирургического отделения, подтвердил наличие проблемы и меня «прописали» в одну из палат, опять-таки, кстати, к старшине, но уже к моему другу одного со мной призыва. Так что я попал в разряд «блатных».
На следующий день на консультации с врачом мне обрисовали ситуацию и предложили операцию. Я согласился. Началась подготовка к операции, обследования, анализы. Выяснялись противопоказания к операции. Таковых не обнаружили, обследования показали хороший результат, так что подготовка перешла в решительную фазу.
Наконец, в один прекрасный день меня в первый раз в жизни (в армии много чего случается в первый раз) прооперировали под местным наркозом. Было волнующе, забавно, но ничуть не страшно и не больно.
Зато ночь после операции была адом в прямом смысле. Чертовски больно и дискомфортно, как никогда. Настолько больно, что хотелось выть. Несколько раз сердобольные соседи звали дежурного медбрата, кололи вроде обезболивающее, но оно не помогало. Короче, было ужасно. Но я вытерпел – а чего мне ещё оставалось. Знал, на что шёл и ради чего. Провалялся ничком, не вставая, где-то двое суток. Потом кое-как встал, начал ходить. Кто бы мог подумать, как это трудно и как это замечательно – ходить.
Была специальная диета, в которой был горячий вкусный (на абсолютно пустой желудок – особенно вкусный), но абсолютно пустой куриный бульон. Куриный бульон и вода были дня два-три, потом пошёл горький шоколад и сок, привезённый родителями. Потом кашки. Ну и так далее вплоть до настоящей нормальной еды. Тогда казалось, что госпитальная еда чрезвычайно вкусная. И приносили мне её как лежачему. Вообще, очень приятно и внезапно было, что обо мне заботились не только персонал, но и соседи, хотя это было и стыдновато (ну как же, я молодой и вот так валяюсь). Спасибо им всем большое.
Были перевязки каждый день, и очень, офигительно болезненные уколы внутримышечно каждый вечер, от которых сводило ногу. Насколько я понял, это были антибиотики. В общем, шла реабилитация. Осложнений особых не было, зарастало всё нормально, но относительно медленно.
Я думаю, что это было связано в первую очередь с тем, что я спал не сильно больше, чем в роте. А процесс заживления очень сильно связан со сном (поэтому, кстати, в армии плохо идёт заживление – мало сна). Я постоянно читал, писал, слушал музыку и смотрел фильмы, наконец дорвавшись до мобильника и планшета с интернетом, которые привезли родители (за что им космическое спасибо). Я наконец полноценно, стабильно прорвал информационный барьер между армейкой и гражданкой, который рос на протяжении 3 месяцев с очень небольшими прорывами на пару часов. И я не мог позволить себе тратить время таких возможностей на какой-то сон.
Я разбирался с тем, что понаписали в интернете за это время, возобновлял прерванные контакты, разгребал завалы на почте, и писал, писал, писал. Отредактировал до чистовика и опубликовал (спасибо планшету) статью «Классификация российских солдат-срочников», черновик которой набросал ещё на дивизионе. Написал в черновике, но не успел опубликовать другую статью – меня внезапно выписали, о чём чуть позже. Ещё на дивизионе мне попалась на глаза любопытная книга Н.Н. Козловой «Советские люди. Сцены из истории», которую я вывез с собой в госпиталь. Там я её полностью прочитал и законспектировал интересные мысли. Получилось 36 рукописных страниц на двойных листках в клеточку.
Я так увлечённо её читал и конспектировал, что одна медсестра заинтересовалась, попросила взять почитать, но вскоре вернула, сказала «слишком сложно и мелкий шрифт». Книгу эту я потом вернул обратно, в дивизионовскую «библиотеку».
Что ещё рассказать о госпитале? Наверное, стоит сказать ещё о том, чем ещё госпиталь отличается от роты. В госпитале к тебе относятся, как к человеку. Как к гражданскому человеку и как к человеку вообще, просто по-человечески. Этого в армии очень мало.
Это расслабляет. Настолько расслабляет, что возвращаться в армейские будни очень неприятно и трудно. Особенно осложняет ситуацию, что про тех, кто вернулся из госпиталя, говорят, что их «рассосало».
«Рассосаться» примерно значит «дорваться до расслабухи и воспользоваться этим на полную катушку». В армии никто не любит тех, кто «рассос поймал», поэтому и офицеры, и контрактники, и солдаты особенно ревностно следят за тем, чтобы вернувшемуся в роту из госпиталя солдату (особенно в тех случаях, когда ясно, что солдат симулировал или спровоцировал болезнь) жизнь перестала казаться раем. Такому солдату достаётся больше неприятных нарядов (дневальным), к нему больше претензий от сержантского состава, от старослужащих и от солдат одного призыва, ему чаще достаются тяжёлые и неприятные работы. Это ещё один источник мотивации тех, кто уже в госпитале, не возвращаться в роту.
Однако настало и моё время возвращаться в роту. Я пробыл в госпитале 22 дня. Однако, несмотря на решение ВВК, согласно которому я относился к категории годности Г, то есть временно негодным к военной службе по причине перенесённой операции, меня выписали раньше, чем положено по решению ВВК и как обычно было в таких случаях с периодом реабилитации. Как мне кажется, это было связано с тем, что в госпиталь, именно в то отделение, где я находился, приезжала целая делегация офицеров с моей части, обеспокоенная слишком большим количеством лечащихся солдат. Плюс, тогда была середина октября, то есть приближался переход на зимний период обучения с полагающимися по такому случаю сдачами нормативов, которые, понятное дело, никто не горел желанием сдавать.
Приехал я в самый разгар сдачи этих самых нормативов на служебной «каравелле» командира полка, полковника, вместе с другими выписанными сослуживцами. Только на дивизионе я осознал, что выписали меня раньше, чем положено, решения ВВК у меня на руках нет (оказывается, его надо было забрать, о чём мне никто не говорил), предписания с освобождением от физических нагрузок у меня тоже нет. Однако потом, после разговора с фельдшером, освобождение мне всё-таки прописали в книге записи больных дивизиона с таким же сроком, как в предписании – 90 суток. Так и отходил это освобождение до конца положенного срока, хотя это очень не нравилось некоторым моим сослуживцам.
После этой поездки я в госпитале никогда не был и практически не болел, разве что пару раз простужался. Также, после этой поездки, меня взяли «стажироваться» на замену тогдашнего штабного канцеляра дивизиона, которому было необходимо искать замену в связи с приближающимся дембелем.