Киржаки что за народ в сибири
КЕРЖАКИ. ШАРТАШ – НЕГЛАСНАЯ СТОЛИЦА СТАРООБРЯДЦЕВ
«Смиренный иерей Устин в сии места лета 1672 майя пятый день и зде у озера глаголаемого Шарташ пристанище обре со стадо пасама воздвигша храм господень». Древняя старообрядческая летопись
Фото: Семья шарташских кержаков Источник: http://www.1723.ru/read/dai/da.
Задолго до основания Екатеринбурга на северном берегу озера Шарташ в XVII веке было основано село, точнее – слобода (слобода – от «послабление», т.е. жители слобод де факто заявлялись как «более свободные»). Здесь бежавшие от реформ Никона сторонники Древле-Православной (Правоверной) церкви, родом из Нижегородских земель, называвшие себя кержаками – по названию нижегородской реки Керженец, обосновались, как показало время, надолго. И шли они сюда за тысячи верст от родных земель не абы как, по «методу тыка», в вполне целенаправленно, к тому же у них были и карты, свои, старообрядческие. Да и цель была, и, наверное, не одна. Во всяком случае, Галина Тарасова в своей книге «Шарташ – любовь моя и боль» (2010), Юрий Переверзев, редактор газеты «Общественная безопасность – Урал» и Роман Перин в очерке «В поисках могилы Святого Аввакума» из петербургского журнала «Потаённое» не исключают возможности, что именно на Урал были перенесены мощи Святого Протопопа Аввакума, идеолога старого правоверия и борца с никонианством. Вероятно, с этой тайной историей связаны и история возникновения Шарташа – кержацкой столицы близ будущей «столицы Урала».
Считали же себя шарташцы «более свободными» наверное еще и потому, что почти не были привязаны к земле, т.е. не были крестьянами, а были вполне зажиточными — вели торговлю и занимались ремеслами. К тому же не секрет, что среди староверов были многочисленны и представители знати – боярской элиты того времени (XVII в.), которые не приняли реформ Никона и бежали на Урал и в Сибирь.
«Получается, — как правомерно пишет Николай Кулешов в очерке «Шарташ – кержацкая столица», — что к появлению селения, раскинувшегося на западном и северном берегах древнего Шарташа, патриарх Никон руку приложил. В конце XVII и начале XVIII «обнищалые и голытвенные людишки» двигались на Восток. Выбирали новые места на жительство, осваивались, обустраивались. Их трудом и было основано в 1672 году будущее село Шарташ. На полвека старше Екатеринбурга оказалось селение, первое на территории нынешнего областного центра. В петровские времена, благодаря новым царским реформам и «строгостям», поток переселенцев еще более усилился».
Поначалу противоречащим этому кажется утверждение известного краеведа Николая Корепанова, что «поселение старообрядцев на северном берегу Шарташского озера в 5 верстах к северо-востоку от строившегося Екатеринбурга появилось по воле генерала Генина».
Да, Георгу Вильгельму де Генину, одному из основателей Екатеринбурга, приходилось при его строительстве в 1723-1724 гг. без дозволения столичной власти принимать на поселение пришлых людей. А они, в большинстве своем и были старообрядцами. Других не было. Однако они приходили не на пустое место — Шарташская слобода уже существовала. И надо было ожидать, что с привлечением шарташских кержаков на работы будут и проблемы. О чем Н. Корепанов подробно и увлекательно излагает в книге «В раннем Екатеринбурге (1723-1831)» и других, в частности «Шарташ XVIII века».
Поэтому далее находим у него же и подтверждение в пользу примата Шарташа над Екатеринбургом: «В 1762 году Верх-Исетская заводская контора извещала о доношении мирского старосты Шарташской волости: «Поселились-де и жительство они имеют в Шарташской деревне домами своими сыздавна, еще почти с начала заведения Екатеринбургского завода».
Так, с одной стороны, наместники государственной власти вербовали местных и пришлых на строительные и заводские работы, а те, в свою очередь, привлекали в свою веру «никоновцев». «Раскольничий Шарташ заставил говорить о себе уже в самом начале 1725 г., когда расследовался переход известного в Уктусском заводе торговца Тита Сибирякова в «незнаемо какую шарташскую веру» — пишет Корепанов.
Спектр толков, на которые делились шарташские старообрядцы, говорит, как о единстве шарташцев в противостоянии официальной «никоновской» церкви, так и о внутренних разногласиях. Так, Корепанов пишет: «На допросах шарташцы обыкновенно показывали, что придерживаются «раскольнического толку, называемого поповщина», «софонтиевского согласия», «веры софонтиевского толку» и т.п. Среди них были известны и редкие приверженцы официального православия, как правило, пришлые, женатые на местных староверках».
С шарташцами связано и много скандальных историй, достойных пера криминалиста. Приводим в подтверждение небольшой фрагмент из книги Н.Корепанова: «В 1728 г. на всю губернию прогремело дело об изъятых у екатеринбургского заводского казначея Ивана Замощикова фальшивых червонцев. Подозрение в фальшивомонетчестве пало на нескольких екатеринбургских керженцев и шарташцев, в т.ч. братьев Заверткиных, а главным подозреваемым оказался Василий Иванович Сапожников. Новопоселенец подгородной Пышминской деревни, к тому времени он считался уже одним из ведущих екатеринбургских купцов. На Шарташе жили его братья и отец – нижегородский ямщик.
Здесь важно восприятие шарташцев со стороны: уже тогда их считали скорее торговцами или ремесленниками, чем обычными крестьянами. Сами они спустя много лет отмечали: «Ко удовольствию нас никаких крестьянских угодий, яко то скотского выпуска и пашенных земель не имеем, ибо оные деревни состоят в окружности лесов Екатеринбургских заводов и золотых промыслов… Только одна густая мелкая сосновая поросль». «И сами объявляют, что пашенных земель у себя нисколько не имеют, а только имеют единственно от огородных овощей себе пропитание». С 1720-х гг. жители деревни регулярно испрашивали себе проезжие паспорта до Нижнего Новгорода, в Москву, в сибирские города и т.п., куда ездили за товарами для Екатеринбурга. Ежегодно выезжали они и на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки. Среди местных промыслов всегда выделялись связанные с животноводством (кожевенный, свечной, мыльный), имелись и редкие для обычных приписных деревень, вроде портняжного и шляпного. В 1770-е гг. шарташский крестьянин Григорий Веселков занимался лаковой росписью деревянной посуды и железных подносов.
Для Шарташа чрезвычайно важными оказались события 1733 года. В феврале из Екатеринбурга, Шарташской и Становой деревень организованно бежали 24 раскольника, многие с сыновьями, причем с Шарташа бежали 13. Из этих упомянем К.Ф. Резанова и Якова Свининникова. Семейству последнего суждено было стать едва ли не самым известным на Шарташе вXVIII веке. Отметим также, что о побеге известил, в частности, становский житель Степан Осенев, единственный тогда местный колокольный подрядчик. Сын его Иван Осенев примкнул позже к беспоповцам и стал одним из известнейших персонажей истории Раскола на Урале. О причинах побега и обстоятельствах скорого возвращения почти всех беглых нам ничего не известно. Но известно, что в мае Геннин определил перевести всех бездворных керженцев из Екатеринбурга в опустевшие избы Шарташской деревни. Сами шарташцы четко делили свою историю на «до» и «после» тех событий, помнили о них спустя десятилетия.
Возможно, с теми событиями каким-то образом связано и появление на Шарташе тайной часовни.
Осенью 1746 г. от екатеринбургского протопопа Иосифа Афанасьева о ней стало известно консистории тобольского митрополита. Донес о часовне обратившийся из раскола младший сын Я.Л. Свининникова Федор. Часовня находилась во дворе Ивана Власовича Третьякова (Ивана Власова), крестьянина вотчины нижегородского Троице-Сергиева монастыря, одного из участников побега 33-го года. Она представляла собой сложное сооружение из двух смежных изб без наружных окон и дверей, устроенных меж двух жилых домов с выходами через сени. В обеих устроены были самодельные иконостасы с холщевыми завесами и аналой, жестяные лампады, кадильные чашки и т.п. После налета солдатской команды 1 декабря часовня была разорена и описана. Изъято было более 60 икон. По словам Федора Свининникова, службы в часовне отправляли пришлые шарташские жители Иван Павлов и Борис Полянкин (живший у Афанасия Гусева), а также приезжавший с демидовских заводов 80-летний раскольничий поп Яков. Согласно расходившимся показаниям Третьякова, Гусева и Павлова, часовня была выстроена между 1726 и 1736 гг. (более 10 лет, 15 или 20 лет назад). Иконы и утварь предоставили сами шарташцы. По согласованию с консисторией часовня была разобрана, вывезена за деревню и 22 декабря публично сожжена. Изъятые иконы отослали в Тобольск, туда же отправили в кандалах и четверых упомянутых раскольников».
Что касается территориально-административного статуса Шарташа, то согласно данным Корепанова: «Шарташская деревня считалась подгородной со времени основания Екатеринбурга, жители ее до 1781 г. значились приписными крестьянами Екатеринбургской слободы. В 1727 г. Шарташ был формально приписан к Екатеринбургскому заводу, в 1760 г. после приватизации казенных заводов отошел Верх-Исетскому заводу (первоначально владения Р.И. Воронцова, затем С.Я. Яковлева).
В 1778 г. деревня вернулась в казну и была приписана к Березовским золотым промыслам. С середины 1740-х гг. упоминается о Малой Шарташской деревне (иногда ее называли Сибирской); уже в 1770-е гг. Малая и Большая деревни слились. Известно и о других небольших шарташских выселках. В 1736 г., в условиях башкирского восстания, шарташцы обнесли деревню острогом. Во все времена к Шарташу тяготели также ближние старообрядческие деревни Становая и Сарапульская; в обиходе именно их, с Большой Шарташской деревней, называли тремя Шарташскими деревнями, «Шарташами» или «Шарташской слободой» (которой как административной единицы не существовало). После приписки к ВИЗу заводская администрация необоснованно ввела понятие Шарташской волости, с тех пор от Шарташа, Становой и Сарапулки избирался общий мирской староста.
Фото: Таинственные знаки – «руны» на шарташских камнях
В 1781 г. после утверждения Екатеринбурга городом Шарташ стал обтекаемо именоваться подгородным селением или подгородной деревней. Тогда же с введением в заводском ведомстве волостного деления официально появилась и Шарташская волость. В декабре 1789 г. когда в екатеринбургское купечество и посад одномоментно записались 230 человек – примерно половина тогдашнего шарташского мужского населения».
Итак, исторические документы гласят, что Шарташская старообрядческая слобода существовала с 1672 года, за полсотни лет до закладки завода-крепости Екатеринбурга!
Выбор северного берега озера для закладки Шарташской слободы приверженцами Древнего Православия был не случаен. Как не случаен и в целом выбор – окрестности одного из древнейших озер на Земле. Будучи правоверными христианами, кержаки, в отличие от последователей Никоновского обряда и современного Православия, весьма неоднозначно относились к наследию Ведической, дохристианской Руси.
Во всяком случае, известно со слов старожилов, что еще в конце XIX –в начале XX веков местные староверы совершали некие культы в местах, которые сегодня считаются заброшенными каменоломнями, а исследователями «тайного и непознанного» — мегалитами и следами древних храмов неизвестной цивилизации.
Фото: Карта: Восточные окрестности Екатеринбурга, деревня Шарташ, XVIII в. Источник: http://korepanov1.narod.ru/Sai.
Вид на озеро Шарташ с небоскреба Высоцкий
Корепанов Н.С. Уральские старообрядцы и европейские горные специалисты в XVIII в.: проблема взаимодействия. / в книге «Немцы на Урале XVII-XXI в.в.» (Die Deutschen im Ural XVII-XXI jh.). Коллективная монография, 2009.
Кержацкий характер. Мнения и суждения
Слово «кержаки» имеет в литературе устойчивое определение: выходцы с речки Керженец в Нижегородской губернии. Однако именно там староверов издавна называли калугурами.
На Урале оханские староверы всегда называли себя кержаками, хотя имели вятское происхождение. Некоторые этнографы утверждают, что выходцы из Пермской и Вятской губерний считали себя кержаками.
Порой нелестны многочисленные суждения о кержаках, об устройстве их жизни и особом характере. Своеобразие поведения кержаков нередко просто высмеивали: «Вот какие эти кержаки смешные были! Не пускали к себе никого, только из своей посуды ели, чудаки!» Так ведь некому пускать-то было! Те, кто пускал, вымерли давно от вши тифозной, или сифилиса, или холеры. Центр России эти напасти периодически просто опустошали, а здесь, на Урале, Бог миловал. А все потому, что кержаки самостоятельно, задолго до европейской науки, разработали детальный гигиенический комплекс жизни, ввели строжайшую чистоплотность, уходя при необходимости в карантин. Тем они и спасались. И не только сами. Хорошо известно, что, узнав о надвигающейся чуме, московская знать отводила своих детей в семьи староверов. Для спасения. «Вера старая, крепкая, оборонит», – так думали и те, и эти.
Мы-то, теперешние, оснащенные научными знаниями, можем поглубже осмыслить? «Бесы ищут по ночам немытую посуду нерадивых хозяек (кержаки про таких хозяек покрепче выражались: засранки, да и все!). И тамока имя, бесовьям-те, полное раздольё! Уж они тамока и купаются, и свадьбы играют, и бесят родят. И как ты станёшь из той посуды исть, оне, бесовья-те, в рот заскочат и загубят». И если заменить слово «бесы» словом «микробы», что получится? Современное научное наставление по санитарии и гигиене. И представьте только: это суждение было создано не позже XVI века, пять столетий назад! Это что, «дичь и темнота»? Или это и есть культура?
Старообрядческое сообщество было предельно закрытым, к чужим относилось недружелюбно. По этой причине суждения о них были, например, такими: «Это был сильно развитой народ, хитрые мужики, чрезвычайные начетчики и буквоеды, народ надменный, заносчивый, лукавый и нетерпимый в высшей степени». Так Ф. М. Достоевский писал о сибирских старообрядцах. Суждение, думается, искреннее. Кержаки те еще люди были, если говорить о характере.
Кержака упертого, его, и верно, не нагнешь. Ему что? Он вон в чисто поле выйдет, лаптем землю поковыряет, в затылке почешет да и возьмет от этой землицы все: и пропитание, и одёжу, и дом поставит, и мельницу изладит. Лет через пять вместо голого места – полное хозяйство и в ребятах прибыток. Что ему, мужику, графья-дворяне, которые не уважают его? А он от Ильмень-озера до Оби всю землю прошел и обжил. Всех накормил и одел-обул. Он себя уважает, хотя и слабо знает свой исторический путь. Мужик свою значимость чувствует.
Чтобы не одичать, культурные навыки нужно не выкидывать, как хлам, а накапливать, передавать от семьи к семье, от поколения к поколению. Понимать и ценить их нужно! Ведь, как ни суди, на нашей суровой земле до староверов никто успешно не крестьянствовал; а их с корнем повыдирали – земля вновь дикой делается…
Самое главное, что никогда не понимали и не ценили, – стремление и способность кержаков жить в согласии. Рассыпанная по всей России диаспора староверов была самоуправляющимся, самодостаточным сообществом, которое выживало в любых (в любых!) природных и социальных условиях. Если была возможность, староверы работали на заводах, занимались ремесленничеством и торговлей. Если таких условий не было – уходили в изоляцию, на полное самообеспечение.
Старообрядчество имело крепкие семейные устои, поддерживаемые и укрепляемые всей сутью жизни крестьянина. В семье, где иногда насчитывалось по 18–20 человек, также все строилось по принципу старшинства. Во главе большой семьи стоял старейший мужчина – большак. Ему помогала хозяйка – большуха. Авторитет матери – большухи – был непререкаем. Дети и невестки называли ее ласково и почтительно: «маменька». В семье сложились и поговорки: жена для совета, теща для привета, а нет милей родной мамоньки; материнская ладонь высоко поднимается, да не больно бьет; материнская молитва со дна моря достанет.
Авторитет главы семейства? Да, был, но не авторитарным было это сообщество. Держалось оно не на страхе, а на совести членов семьи, на уважении к нему, большаку. Такое уважение заслуживалось только личным примером, трудолюбием и добротой. И опять вопрос: отжившее это или это недостижимое?
А отношение к детям? Счастлив был тот ребенок, который родился в кержацкой семье или хотя бы смог ощутить тепло рук деда и бабки. Ведь дом с детьми – базар, без детей – могила, а один и у каши сирота.
Воспитанием детей занимались все, вся община. Но так как в любой семье почитание и уважение старших было нормой для всех, то и прислушивались всегда к слову и мнению старшего по возрасту или положению в общине: разумное родится только от разумного.
В семьях иногда жили вместе по три поколения. «Старик в нормальной семье не чувствовал себя обузой, не страдал от скуки. Всегда у него имелось дело. Он нужен был каждому по отдельности и всем вместе». Исстари сложилось: старый ворон мимо не каркнет, а прожитое, что пролитое, – не воротишь.
В старообрядческих семьях воспитывалось особенно почтительное, можно сказать святое, отношение к труду. В большой крестьянской семье трудились (робили) все, от мала до велика, и не потому, что кто-то заставлял, а потому, что от рождения каждый день видели пример в жизни. Трудолюбие не навязывалось – его как бы впитывали. На работу благословение просили! Младшие члены семьи обращались к старшим: благослови, тятя, на работу.
«Нравственная суровая простота деревенского быта, – писали современники, – была чиста и выражалась заповедью неустанного физического труда, молитвой Богу и воздержанностью от всяких излишеств». Подражание старшим считалось хорошим тоном, и девочки возле матери, старших сестер или невесток, а мальчики с отцом и братьями в неустанных заботах о семье приобретали знания и умения, так необходимые в будущей самостоятельной жизни. Дети принимали участие во всех работах: мальчики с пяти-шести лет выезжали на пашню, боронили, возили снопы, а уже в восемь лет им доверяли пасти скот и выезжать в ночное. Девочек с этого же возраста обучали ткачеству, шитью, рукоделию и, конечно же, умению вести дом: все должно быть трудово, а не трудово – грех.
Ребенок усваивал трудовые навыки и на посиделках. Слово «посиделки» означало не просто сидеть, просиживать место. На посиделках обсуждали, как прошел день или год, решали проблемы, заключали выгодную сделку, сватали невесту, пели, плясали и многое, многое другое. А чтобы руки не были в праздности, обязательно делали какую-нибудь работу. Женщины вышивали, шили, а мужчины мастерили нехитрую домашнюю утварь, упряжь и т. д. И все это в глазах детей приобретало элемент нерасторжимости, необходимости – так делали и жили все. А как же иначе?
В старообрядческих семьях лень была не в почете. О ленивом человеке говорили: «На работушку у него волосок не стряхнись, а с работушки головушка не оторвись; сойдутся сонливый да ленивый, так быть ли им богатыми? Не та ленива ленивица, что баню не топит, а та ленива ленивица, которая в готовую не ходит».
Подлинное основание жизни человека – труд. Безосновательна жизнь человека, который развлекается. Низменна жизнь человека, который ворует. Запечатление трудового действия происходит с младенчества и активно усваивается в 10–14 лет.
Характерной чертой семейных традиций староверов было серьезное отношение к браку. В основе норм поведения молодежи – крестьянский взгляд на семью как на важнейшее условие жизни. Встречи молодых людей находились под постоянным контролем старших, зависели от общественного мнения села и традиций различных семей. Причем очень строго следили за тем, чтобы не было браков «по родне», то есть между родственниками. Еще в девичестве девушкам внушали, что чужая шуба не одёжа, чужой муж не надёжа. А парню наказывали так: «Женись, чтоб не каяться, любить да не маяться; женился на скорую руку да на скорую муку».
Четкие нормы поведения создавали основу самодисциплины и исключали вседозволенность. Общим было требование соблюдения чести, порядочности, скромности. Это находило отражение в сложившихся представлениях о хорошей невесте и о хорошем женихе.
Сватовству и созданию брачных союзов посвящено множество шедевров русского устного народного творчества: поверья, бывальщина и, конечно же, пословицы и поговорки. Общественное мнение осуждало неуживчивость и сварливость характера, эти качества считались «наказанием Божиим». Про злую жену говорили: «Лучше хлеб есть с водой, чем жить со злой женой; назло мужу сяду в лужу; железо-то уваришь, а злую жену не уговоришь». А жениху внушали: «Жена мужу не прислуга, а подруга; за хорошей головой жена молодеет, а за плохой как земля чернеет».
Семьи старались жить так, чтобы не причинять горя и неприятностей один другому. Не принято было заводить ссоры, обманывать кого-то, подшучивать или насмехаться над кем-либо.
Конечно, крестьянская среда была и не без уродов. Но принятая система устройства семьи уверенно сохраняла устойчивость, так как на нарушителей находили управу. Если в какой-то семье не было мира, если муж бил жену, то заступаться никто не бегал. Уж тут так: твоя семья, твои порядки. Но вот подрастут сыновья и дочери – и тогда сам не сможешь к своим дочерям сватов дождаться, и твое сватовство никто не примет. Парень к вдовице какой уйдет, да и то в другую деревню. Или в дом возьмут девку из погорелой семьи, которой деться некуда. А своим девкам или вековать, или за вдовцов соглашаться идти. И дурная слава семьи годами тянется за каждым, совсем невиноватым. Семья, где не смогли наладить мир, постепенно рассыпалась, исчезала. Раздор в семье осуждали, боялись пуще огня.
Одной из особенностей характера большинства старообрядцев является трепетное отношение к данному слову и к правде. Молодым наказывали: «Не разжигай, туши, пока не разгорелось; будешь лукавить, так чёрт задавит; иди в овин да шути там один; обещаха недахе – родная сестра; клевета, что уголь: не обожжет, так замарает; ты на правде стоишь, трудно тебе, да стой, не вертись».
Спеть похабную частушку, произнести скверное слово – это значило опозорить себя и свою семью, так как община осуждала за это не только того человека, но и всех его родных. Про него брезгливо говорили: «С этими же устами да за стол сядет».
В старообрядческой среде считалось крайне неприличным, неловким не поздороваться даже с малознакомым человеком. Поздоровавшись, надо было приостановиться, даже если очень занят, и непременно побеседовать. И рассказывают: «Был грех и у меня. Молода была, но замужем уже. Шла мимо тяти и просто сказала, мол, здорово живешь, и не поговорила с ним. Так он меня пристыдил, что спросить бы хоть надо было: как, мол, ты, тятя, живешь?»
Пьянство очень осуждали, говорили: «Мне еще деданька наказывал, что хмеля-то нисколько не надо. Хмель-то, мол, держится тридцать годков. А ну как умрешь пьяный? Уж не видать потом светлого места».
Курение также осуждалось и почиталось за грех. Человека курящего не допускали к святой иконе и старались как можно меньше с ним общаться. Про таких людей говорили: «Кто курит табак, тот хуже собак».
И еще несколько правил существовало в семьях староверов. Обязательно должны быть переданы по наследству, в основном своим детям, молитвы, заговоры и другие знания. Нельзя передавать знания людям, старшим по возрасту. Молитвы нужно обязательно заучивать наизусть. Нельзя рассказывать молитвы посторонним, так как они от этого теряют силу.
Для меня очень важно то, что, по убеждению староверов, молитвы, заговоры, все накопленные знания обязательно должны быть переданы по наследству детям. С этим чувством я и писала книгу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Забытые народы Сибири. Кержаки
Кержаки — этнографическая группа русских старообрядцев. Название происходит от названия реки Керженец в Нижегородской области. Носители культуры северорусского типа.
После разгрома в 1720-х Керженских скитов десятками тысяч бежали на восток — в Пермскую губернию. С Урала расселились по всей Сибири, до Алтая и Дальнего Востока. Являются одними из первых русскоязычных жителей Сибири, «старожильческим населением». Вели достаточно замкнутый общинный образ жизни со строгими религиозными правилами и традиционной культурой.
Одним из таких правил считалось обязательное перекрещивание стакана, при принятии его из чужих рук (в стакане могли обитать злые духи), также считалось обязательным после мытья в бане перевернуть тазы (в которые, также, могли поселиться «банные черти») и мыться исключительно до 12 часов вечера. Причем кержаки верили не только в богов православной церкви, в их вере сохранились домовые, «банные черти», водяные, наяды, лешие и другая нечисть.
В Сибири кержаки составляли основу алтайских каменщиков. Противопоставляли себя более поздним переселенцам в Сибирь — «расейским» (российским), но впоследствии практически полностью ассимилировались с ними из-за общего происхождения.
Кержачка Анна Ивановна Погадаева(1900-1988) из с. Сакмара Оренбургской области (1932)
Позднее кержаками стали называть всех старообрядцев, в противовес «мирским» — приверженцам официального православия.
Наиболее яркий пример кержаков – отшельники Лыковы, которые подобно своим братьям по вере и укладу предпочли жить в глухой тайге. В глухих местах до сих пор существуют кержацкие заимки, практически не имеющие контактов с внешним миром.
Кержаки никогда не ели картофель, который считали «нечистым». Название «чертово яблоко» говорит само за себя. Также они не пили чай, а только горячую воду. Из еды предпочитали щи толстые кержацкие из ячменной крупы на квасу, соковые шаньги из кислого теста, смазанного конопляным соком, разнообразные кисели, приготовленные по старинным рецептам.
В старообрядческой среде считалось крайне неприличным, неловким не поздороваться даже с малознакомым человеком. Поздоровавшись, надо было приостановиться, даже если очень занят, и непременно побеседовать. И рассказывают: «Был грех и у меня. Молода была, но замужем уже. Шла мимо тяти и просто сказала, мол, здорово живешь, и не поговорила с ним. Так он меня пристыдил, что спросить бы хоть надо было: как, мол, ты, тятя, живешь?»
Кержаки. Музей старообрядцев в школе с. Поперечное
Пьянство очень осуждали, говорили: «Мне еще деданька наказывал, что хмеля-то нисколько не надо. Хмель-то, мол, держится тридцать годков. А ну как умрешь пьяный? Уж не видать потом светлого места».
Курение также осуждалось и почиталось за грех. Человека курящего не допускали к святой иконе и старались как можно меньше с ним общаться. Про таких людей говорили: «Кто курит табак, тот хуже собак».
И еще несколько правил существовало в семьях староверов. Обязательно должны быть переданы по наследству, в основном своим детям, молитвы, заговоры и другие знания. Нельзя передавать знания людям, старшим по возрасту. Молитвы нужно обязательно заучивать наизусть. Нельзя рассказывать молитвы посторонним, так как они от этого теряют силу.
В результате советских преобразований общества (атеизм, коллективизация, индустриализация, раскулачивание и др.) большинство потомков кержаков утратили древние традиции, причисляют себя к общерусскому этносу, проживают на всей территории РФ и за рубежом.
По переписи 2002 года в России указали свою принадлежность к кержакам лишь 18 человек.